Наступающие сумерки и ожидание ужина часам к 5–6 гонят нас в дом с изрядными аппетитами, и наши кулинары один перед другим стараются над приготовлением вкусной жареной тюленьей печенки. Скажут, пожалуй, что одно блюдо не допускает большого разнообразия; но из малой толики муки, горсти изюма, ложки порошка карри можно много сделать хорошего; недурна также приправка из гороховой муки. Как бы то ни было, наше блюдо никогда не надоедает нам, и каждый вечер можно слышать хвалебные восклицания, вернее, почти каждый вечер, потому что на днях Уилсон, проявивший гениальность в изобретении разных кушаний, едва не погубил свою репутацию.
Он вздумал жарить тюленью печенку в пингвиньем жире, уверяя, что жир можно очистить от всякого неприятного вкуса. Достали жир, тщательно вытопили его, так что он получился прозрачно-чистый и свободный от всякого запаха; но наружность, как известно, обманчива, и кушанье оказалось пропитанным тем особым ароматом, которым отличается мясо этой птицы и о котором лучше не распространяться. Три героя одолели свои порции, но остальные, отведав, порешили довольствоваться сухарями с какао.
После ужина мы час-другой курим и беседуем; приятный, отрадный для души час, во время которого своими воспоминаниями обмениваются люди, богатые буквально мировым опытом. Нет почти той земли, которой не изъездил бы тот или другой из нас, до того мы различны своим положением и своими занятиями. Час или полтора после ужина мы один за другим удаляемся, раскладываем наши спальные мешки, разуваемся и предаемся неге, ибо в наших мешках из шкуры северного оленя, теперь, когда они успели просохнуть, удивительно тепло и уютно, и в доме сохраняется большая часть тепла. Благодаря удачно сооруженным лампам и порядочному запасу свечей мы имеем возможность почитать еще часик или два, и, плотно закутанные в наши меха, мы изучаем социальные и политические вопросы за истекшее десятилетие.
Нас всего шестнадцать. Семеро занимают почти весь пол одного крыла внутреннего строения в виде буквы «L»; четверо спят в другом крыле, где находится и печка. Остальные пятеро укладываются за перегородкой и уверяют, что здоровее спать при более прохладной температуре. Спим мы от восьми до девяти часов без просыпу; многие не прочь были бы проспать и все двенадцать. Из этого видно, что наша до крайности упрощенная жизнь чрезвычайно здорова, хотя по нашим закопченным лицам и рукам посторонний рассудил бы, может быть, иначе.
Воскресенье, 9 апреля.
Утро. Весь вчерашний день и ночью была умеренная метель; температура доходила до 5° [–15°C], снег не очень несло. В пятницу лед в проливе вскрылся приблизительно в 1/4 мили от мыса Хижины. Трещина, начавшаяся у нашего мыса и загибавшая к северо-востоку, расширилась до 15–20 футов. Странно, что лед при этом остался на месте.
Лед пошел к северу, как только подул ветер, не медля ни минуты, из чего видно, что наша утренняя экспедиция была весьма рискованной. Шаткость здешних условий невероятна; во всяком случае, такого глупого заигрывания с молодым льдом больше не будет. Вследствие этого моего решения возвращение на станцию лошадей отложится, должно быть, до сравнительно позднего срока.
Ходил вчера ко Второму кратеру возвышенности Прибытия, думая оттуда посмотреть, в каком состоянии более северные бухты, но снег так несло, что ничего не было видно. На горизонте смутно виднеется белая линия, вроде бы указывающая, что образовавшийся лед не унесло.
Видели вчера несколько поморников: время для них очень позднее. Тюлени неохотно выходят на лед; сегодня один сидит у мыса Армитедж, но в нашей бухте уже дня три как не показывался ни один. Лошади, наверное, смогут идти еще не скоро.
Понедельник, 10 апреля.
Днем. Думал сегодня отправиться к мысу Эванс. Всех созвал рано, но когда, позавтракав, мы совсем собрались в путь, небо вдруг омрачилось и пошел снег. Так, с малыми промежутками, продолжалось весь день, и только к закату прояснилось. Условия самые худшие для нашего предприятия; дальше ста шагов мы не видели бы ничего.
Все слагается неблагоприятно для прочного замерзания пролива.
Четверг, 13 апреля.
Покинули мыс Хижины во вторник, в 9 часов утра. Пошло нас девять человек: я, Боуэрс, Эдгар Эванс [матрос], Тэйлор – с одной палаткой; лейтенент Эванс, Гран, Крин, Дэбенхэм и Райт – с другой. Уилсон остался; при нем Мирз, Форд, Кэохэйн, Оутс, Аткинсон и Черри-Гаррард. Они проводили нас до вершины горы. Считалось долгом чести взобраться до самого верха без передышки. Я нахожу это утомительным подвигом, особенно рано утром; однако должен был покориться правилу.
Погода хороша. Мы прошли мимо Касль-Рока с восточной стороны; на защищенных скатах лежал рыхлый снег. Перевалив через хребет, нашли ровную поверхность, чисто выметенную ветром; прошли мимо обоих кратеров уже с западной стороны. Увидели твердый лед в бухтах по обеим сторонам ледника, как и ожидали, но в ближайшей бухте покрываемое им пространство было очень невелико. Ясно было, что нам придется долго идти вдоль западного склона, прежде чем спуститься вниз, а тогда представится задача: как перейти через береговые скалы? Когда мы отошли на 7 1/2 миль, поднялся ветер и потемнело, так что, как раз в критическую минуту, в 2 часа пополудни мы сделали привал и заварили чай. Полчаса спустя погода прояснилась, и мы получили возможность рассмотреть место для спуска к ледяным береговым утесам, но весь склон до самого Эребуса был в трещинах и расселинах. Мы выбрали удобную тропу к краю утесов, но на последних не могли найти низкого места: самое низкое представляло отвесный обрыв в 24 фута.
Когда мы сюда дошли, ветер усилился, снег мело с хребта – надо было на что-нибудь быстро решаться. Я пробрался к краю и нарубил углублений для ног, стоя в которых можно было действовать веревкой; этот карниз, к счастью, был удобен для такой работы, и я троих спустил по веревке: Э. Эванса, Боуэрса и Тэйлора; после них благополучно спустил сани, как были, нагруженными, а затем остальных. Для последних троих я плотно вбил кол в снег, закинул на него веревку, и стоявшие внизу спускали товарищей вниз; сам я спустился последним. Все это было исполнено в каких-нибудь 20 минут, легко и аккуратно, и никто от мороза серьезно не пострадал. Очень доволен результатом.
Переход с санями к Ледниковому языку оказался очень тяжелым, так как лед был покрыт соляными кристаллами. Мы достигли косы около 5 часов и 30 минут; там нашли низкое место и довольно легко подняли сани на 6-футовую стену. Круто, но сани шли легко по твердой поверхности. Вскоре стемнело, и стали попадаться бесчисленные зигзагообразные трещины, в которые иные из нас попадали, рискуя надорваться; но северная сторона была ровно покрыта снегом, и по ней было легко идти, тем более что удобная долина вела к низкому месту на ледяной стене, а случившийся тут выбитый кусок представлял легкий спуск.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
