Но может, у Сталина были и более весомые соображения, чем нежелание делить свое величие с другими будущими вождями?
2
С высоты современного опыта понятно, что народам России не нужна была следующая установка Ленина: «Пролетарский интернационализм требует, во-первых, подчинения интересов пролетарской борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе; во-вторых, требует способности и готовности со стороны нации. идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала»[132]. И если бы Сталин стал ее игнорировать, то надо было бы сказать ему за это спасибо. Но жертвы приносились, и жертвы громадные, в том числе напрасные. И непонятно во имя чего?
Смена курса выразилась в политике дистанцирования. Вот что пишет Ю. Жуков в «катехизисе» под говорящим названием «Настольная книга сталиниста»: «…на протяжении всего 1934 г. как Советский Союз, так и Коминтерн демонстративно отстранялись от всех революционных выступлений, происходивших в мире. И в феврале во время восстания в Вене вооруженных отрядов австрийской социал-демократической партии – шуцбунда. И в октябре, когда началось восстание в Астурии, подготовленное испанскими коммунистами… И в том же октябре при ликвидации. так называемой Китайской советской республики. Всякий раз Москва подчеркнуто выражала невмешательство, незаинтересованность в исходе всех этих событий…»[133]
Теперь понятно, что должен был написать Ленин в своем завещании, если бы смог заглянуть в будущее. А именно: «Предлагаю снять Сталина с поста генерального секретаря коммунистической партии как предателя».
А через два года, в 1936 году, под фанфары обсуждения «самой демократической» Конституции, начались массовые аресты большевиков и приехавших в СССР политэмигрантов. Показательно, что в период сердечных отношений с Германией в 1939–1940 годов. Сталин даже не попробовал вызволить из тюрьмы руководителя германской компартии Эрнста Тельмана, как не пытался помочь руководителю итальянской компартии Антонио Грамши, так и умершему в заключении. Впрочем, он вообще никогда не пытался вызволить коммунистов из тюрем, а наоборот, выдал немецких коммунистов гестапо. Об этом стало известно после войны потому, что в лагере Равенсбрюк выжила вдова видного партийного функционера ГКП Ноймана – Маргарет Нойман. Она поведала, что передача нацистам группы примерно в сто человек, включая ее, произошла в марте 1940 года.
Но открутиться от роли лидера коммунистического движения и мирового социализма Сталину не удалось. И тогда перед ним возник вопрос: что делать?
А делать было нечего, как только привычно играть роль своего среди чужих. На практике Сталин делал то, что делали феодальные государи, – создавал вокруг себя вассалов. Это быстро привело к конфликтам с руководством молодых социалистических стран. Ярче всего он проявился в схватке с И. Тито и его соратниками. В 1949 году Югославия была объявлена «фашистским государством». С другими непокладистыми руководителями Сталин поступил привычным порядком: они были объявлены агентами западных спецслужб и частью расстреляны или повешены, а частью посажены в тюрьму. Среди казненных – руководство чехословацкой компартии во главе со Р. Сланским, группа Костова в Болгарии (Т. Костов был заместителем главы правительства), видные государственные деятели Венгрии – министр иностранных дел Л. Райк, начальник Генштаба Г. Палфи, секретарь ЦК Т. Сони. Среди посаженных будущие лидеры Польши, Венгрии, Чехословакии – С. Гомулка, Я. Кадар, Г. Гусак.
Когда Сталин умер, преемникам пришлось налаживать отношения с социалистическими государствами по новой, в том числе согласиться на реабилитацию расстрелянных и находящихся в тюрьмах коммунистов. Но сама система «социалистического лагеря» осталась, а с ней, как оказалось, и неразрешимые проблемы ее функционирования. Под рукой у Сталина и Хрущева не было Троцкого с его нетривиальными идеями, которые можно было бы «творчески» присвоить. А своих не оказалось. Зато лидеры Франции и ФРГ сумели разработать конструкцию, приведшую к образованию Европейского союза, попасть куда стало сокровенной мечтой всех социалистических государств, включая половину бывших советских республик.
Часть вторая
Следствия
Расстрелы как диалектическая проблема
1
Продвигаясь к рубежу 22 июня 1941 года, мы подошли к самой трагичной и темной ее странице. Не организовав «1937 год», Сталин не смог бы реализовать и «внезапное нападение».
Сталин умел добиваться от других признания в своих ошибках, но никогда не признавал своих, предпочитая валить свои провалы на других. Такое поведение было не только тактикой, но и стратегией. Повинившийся человек разоружался. Это терминология тех лет. «Разоружись перед партией», – требовал Сталин. Когда человек «разоружался», он становился кандидатом на скамью подсудимых, ибо психологически был готов вываляться в грязи. И делал уже не из одного страха, но и в силу мазохистского убеждения, что так надо партии.
Троцкий писал в начале 1929 года: «Ему (Сталину) остается одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооруженного восстания и пр… Отсюда план Сталина: выдвинуть обвинение в «подготовке вооруженной борьбы», как предпосылку новой полосы репрессий… Нужен удар, нужно потрясение, нужна катастрофа»[134].
Потенциальная возможность реализовалась после убийства Кирова и завершилась в 1938 году последним открытым судебным процессом над бывшими большевиками (к тому времени многие из них превратились в политических ничтожеств). Казалось бы, можно было ставить точку. Однако расстрелы бывших соратников Ленина – это, безусловно, потрясение, но не катастрофа. Троцкий в понимании своего «зеркального отражения» оказался провидцем до последнего слова. Настоящая катастрофа была впереди.
2
Все мемуаристы, посещавшие Кремль и кабинет Сталина, единодушно отмечают: их не обыскивали, личное оружие они сдавали добровольно. Это можно выдать за демократизм товарища Сталина. Но может быть и иная трактовка: Сталин не боялся покушения, ибо знал (а он был отличным психологом), что те люди, с которыми он встречается, на теракт не способны. Даже те, которые потом будут расстреляны как шпионы и заговорщики. Почему он не верил в покушение на себя? Может, потому, что отводил прерогативу выбора жертв себе?
Перманентные сталинские репрессии столь малопонятны, столь странны своей алогичностью, что ставят в тупик многочисленных исследователей. Им пытаются найти объяснение уже много десятилетий, но логика ускользает, рассыпается, и, чтобы свести концы с концами, приходится возвращаться к версии самого Сталина – карались все-таки заговорщики и саботажники, плюс пострадало некоторое число невинных людей, случайно попавших под газонокосилку.
«Юридическая процедура сталинского следствия и суда не выдерживает критики… – вынужденно соглашается один из таких авторов. – Но это еще не значит, что ложно обвиненные во вредительстве и шпионаже люди вообще не занимались оппозиционной работой, не имели оппозиционных взглядов и не собирались, в случае устранения Сталина, проводить иной курс. Здесь пролегает водораздел между юридическим и историческим подходами к событиям. Нарушения следственной процедуры в деле царевича Алексея не дают нам повода считать, что он не представлял угрозы для реформ Петра. Разговоры о политике в тени авторитарных режимов – начало их конца. Из дворянских кружков вырос декабризм. Из интеллигентских кружков выросли партии, придавшие организованность движению против царизма в начале века. Сначала в эти партии входили десятки людей, но стоило разразиться острому социальному кризису – и за ними пошли миллионы. Эти события происходили на глазах Сталина, его друзей и врагов»[135].
Логика и аргументы впечатляют. Конечно, оппозиционные настроения были, и люди собирались за чаем и водкой поговорить о политике, в том числе нелицеприятно о тех, кто за нее ответствен. Так было при царе, так происходит сейчас, так было при Сталине, ибо люди не бараны. Или состоят не только из таковых. Некоторые даже писали протестные тексты, иные могли мечтать о замене Сталина на его партийном посту согласно предсмертному предложению Ленина. Только неужели эти телодвижения есть «начало конца режиму»? Что же это тогда за режим? А как же «вся власть Советам»? А как насчет того, что «социалистическая демократия – самая передовая»? А для чего же тогда свершалась революция с ее колоссальными жертвами, неужто ради того, чтобы одно самодержавие сменить на другое? И что за угрозы реформам могли исходить от оппозиционеров, подобно царевичу Алексею? Какие именно «реформы» проводил Сталин, чтобы вызвать протестные настроения в среде большевиков? И если находились люди в СССР, которые задавались подобными вполне обоснованными вопросами, то почему это были враги? И почему недовольство руководством, осуществлявшим политику подмены марксизма и социализма, есть противозаконное действие? Странно, если бы все отмалчивались. Но возражать против наступления тоталитаризма и коммунистического самодержавия не значит становиться саботажниками и вербоваться в шпионы. А именно по этим статьям шли почти все арестованные! Так с чем боролся Сталин – вопрос остается открытым. Но его действиям упорно ищется научное обоснование. Повторимся: «научное», потому что есть много и таких: «Тут что любопытно – Сталин незадолго до «тридцать седьмого года» начал целенаправленно строить в СССР правовое государство. А в правовом государстве репрессии (в народном понимании), равно как и пресловутое «очищение», невозможны в принципе»[136]. Сталин создавал правовое государство? Ну и ну! Тут дискутировать не о чем. Такой уровень разговора рассчитан на людей с детсадовским мышлением. Мы же выбираем серьезные аргументы или умозаключения.
