фосфорного заряда, едкий сигнал попадания. И запашок там, поди, соответствующий. Ноздри у Фатимы раздулись, когда она невооруженным глазом следила за тающей струйкой дыма. Под этой струйкой темнело крохотное неподвижное пятнышко — ее добыча.
Но тут это темное пятнышко шевельнулось и заскулило, зовя своих. Мгновенно замолкнув, она снова поймала добычу в перекрестье прицела, как бы приближая ее к себе, и снова спустила курок, чертыхнувшись.
Потом сквозь линзу прицела посмотрела на убитого ею человека.
Он лежал в полнейшем одиночестве, как человек, сраженный пулей в секторе обстрела далеко от ближайшего укрытия. У границ этого сектора невидимые за камнями и стлаником прятались его дружки. Скованные смертельным страхом, они не смели ни броситься наутек, ни окликнуть друг друга. Только тогда Фатима отпустила свою добычу из перекрестья прицела — отпустила вдаль, где все вновь стало выглядеть маленьким и незначительным по сравнению с тем, что ей еще предстояло сделать…
* * *
Зубровский засомневался, действительно ли он что-то слышал — звук винтовочного выстрела смешался с раскатами грома.
— Стойте! — остановившись, он посмотрел на остальных. — Слышали?
Все тут же остановились, словно одновременно наткнувшись на неожиданное препятствие.
— Впереди, кажется, — сказал Кузнецов. — Чуть левее.
Потом раздалось четыре выстрела подряд — несомненно из винтовки.
— Это Латерьян, — сказал Уточкин. — Но в кого?
— Вряд ли у него остался карабин, — возразил Зубровский.
— Откуда ты знаешь?
— Мы-то не сохранили. Это она.
Потом донесся еще один выстрел, опять винтовочный. Они настороженно ждали следующего, но его не последовало.
— Пять выстрелов. Пять человек, — сказал Зубровский. — Значит, она обежала кругом и встретила их у той трещины в скале, шестым кого-то добила. Теперь возьмется за нас. — Он поспешно повел Милешкина в сторону от выстрелов.
— Постойте, — остановил его Уточкин. — Нельзя же их просто так оставлять!
— Чего ты хочешь?
— Надо помочь.
— Кому? Мертвым? Мертвым не поможешь.
— И она уже идет к нам, — сказал Кузнецов.
— Вот именно, — устало подтвердил Зубровский.
Уточкин продолжал смотреть в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Затем он закрыл глаза.
Подхватив Милешкина, они прибавили шагу. Дождь на короткое время приутих.
— Скорей всего, она и нас будет ждать у той скалы, — сказал Зубровский. — Это хорошо. Когда она увидит, что нас нет, пойдет искать, но дождь успеет смыть наши следы.
— Значит, мы от нее скроемся? — спросил Уточкин.
— Скроемся, — повторил Милешкин.
— Нет. Не найдя следов, она побежит к дальнему концу скалы, чтобы опередить нас.
— Ну, тогда надо спешить, — сказал Уточкин.
— Спешить, — эхом отозвался Милешкин.
Зубровский нервно рассмеялся.
— Да, черт возьми, мы должны спешить, — сказал он, глядя на Кузнецова и Уточкина. Он надеялся, что на этих еще можно положиться.
41
— Все готово, — с легким наклоном головы доложил, входя в кабинет президента Грузии, секретарь. — Через полчаса все будут у вас.
Сидя за столом, президент в этот момент заканчивал разговор с Закаевым. Тепло попрощавшись, он молча положил трубку на стол.
— Отмените совещание.
Патридзе недоуменно посмотрел на него.
— Не понял…
— Отмените совещание, — повторил президент. — Мы должны сыграть в свою игру.
Смуглое лицо помощника побледнело.
— Я что-то не понимаю, — торопливо сказал он, доставая сигарету и закуривая. — Вы же сами говорили насчет выработки мер противодействия чеченцам?
Президент молча рассматривал ногти на пальцах. Маленькие черные глазки неотрывно следили за постукивающими друг о друга кончиками пальцев.
— А если посмотреть дальше? — тихо сказал он.
Патридзе издал какой-то звук, будто хотел что-то сказать, но потом раздумал. Рука с сигаретой застыла на пути ко рту.
— Представь себе, что будет, если вдруг в Сочи начнется заваруха? — продолжил президент, смыкая пальцы одновременно с резким хлопком ладоней. — Разве это не на руку нам?
Патридзе испуганно посмотрел на него.
— Я что-то не пойму. О чем вы говорите?
— Закаев хочет взорвать Мзымтинскую ГЭС. Он просит содействия. Сделаем так, как просит Закаев…
Лицо госсекретаря сначала побледнело, потом покраснело, потом опять стало бледным.
— Но ведь это же, — неуверенно начал он, — международный скандал! Не дай бог, выйдет наружу.
— А почему мы должны бояться этого? — досадливо отмахнулся президент. — Мы должны помочь чеченцам.
Патридзе поразила перемена в настроении патрона. Ведь только несколько часов назад он собирался противодействовать Закаеву!
— О какой помощи вы говорите? — черные выразительные глаза выпучились, как у пойманной на гарпун рыбы.
Президент пристально посмотрел на него.
— О самой реальной, — он встал и заходил по кабинету. — О такой помощи, какую бы они ни попросили. Надо поддержать любые их попытки поставить крест на Олимпиаде.
Как ни был взволнован Патридзе, он не мог не думать о последствиях. На карту ставился международный престиж Грузии. Ну ладно — Закаев… Но президент Грузии!
— Мишо, — осторожно сказал он. — Но ведь с русскими у нас перемирие.
— Вот именно… Неужели мы должны ждать, когда они снова объявят нам войну?
Патридзе молчал. Почерневшее лицо было непроницаемо.
— Да-а-а, — наконец протянул он, не отрывая глаз от окна.
— Отличный предлог, чтобы привлечь внимание всего мира к нашим проблемам, Резо, — сказал президент, подойдя к нему и кладя руки на плечи. — И чем раньше мы начнем, тем лучше. Американцам тоже нужен повод для бойкота. Какая разница, кто первым начнет новую войну? Главное — кто победит!
Сван молчал. Мысль о новом конфликте с Россией страшила его. Со времен Осетии у него не было крупных дел.
— Резо, — как будто угадав его мысли, тихо сказал президент, — мы играем в большую игру. Если чеченцам удастся осуществить хоть пару взрывов, американцы могут ухватиться за этот предлог, чтобы бойкотировать Олимпиаду. Они обязательно это сделают, как было в 1980-м из-за Афганистана. За ними последуют другие. Может, и вся Европа как один… Представляешь, чем это грозит России?
Сван взял новую сигарету и, не отрывая от нее глаз, стал крутить в руках.
— Именно поэтому надо все обдумать. Как бы Москва не ответила нам адекватно. И как на нас посмотрят в третьем мире?
— Да какая к черту разница? — вспылил президент. Грузинский темперамент давал о себе знать. — Если бы мы оглядывались на всех — нас бы здесь не было. Пойми, у нас нет выбора. Не решимся — век будем жалеть.
Хищное птичье, будто высеченное из камня лицо президента пересекла гримаса недовольства.
— Генерал ты или нет? Какой генерал отказывается от войны?
Он придвинулся вплотную к собеседнику, зашептал прямо в ухо.
— Думаешь, мне самому легко принять такое решение? Но сейчас момент, который нельзя упустить. Я уже вижу новую карту Грузии вместе с Сухуми и Цхинвали! Может, и Сочи удастся прихватить, он ведь тоже когда-то принадлежал
