Неужели он намекал на то, что я несу ответственность и за эту «утечку»? Чего доброго, еще обвинит меня в разглашении сведений о непринятом звонке в «911».
Нет уж, от меня Эмберги объяснений не дождется. Пусть хоть завалит меня письмами или даже явится сюда сам, я слова не скажу.
— Пришел сержант Марино, — сказала Роза и добавила (чем сильно меня задела): — Вы хотите с ним говорить?
Марино нужен был отчет о вскрытии, и я уже подготовила для него копию. Я надеялась, что он заедет ближе к вечеру — тогда бы мы с ним разминулись.
Я подписывала отчеты о токсикологических исследованиях, громоздившиеся на столе, когда из коридора послышались тяжелые шаги Марино. Дверь открылась. На пороге возник доблестный детектив. С его темно-синего плаща на пол моментально натекла целая лужа. Жидкие волосы прилипли ко лбу, лицо осунулось.
— Насчет вчерашнего вечера… — с места в карьер начал Марино, шагнув к моему столу.
Я так глянула на Марино, что слова застряли у него в горле.
Сержант в замешательстве огляделся по сторонам, расстегнул плащ и стал шарить по карманам в поисках сигарет.
— Льет как из ведра, — бормотал он. — Хотя какое, к черту, ведро? Из ведра раз — и вылилось, а тут уже сколько поливает. Но после обеда обещали жару…
Я молча протянула Марино ксерокопию отчета о вскрытии Хенны Ярборо с предварительными результатами исследований, проведенных Бетти. Вместо того чтобы взять стул и сесть по-человечески, Марино продолжал стоять у меня над душой и читать отчет. Вода с его плаща капала на мой ковер.
Детектив дошел до основного описания, и я заметила, как он скользнул глазами ниже. Одарив меня мрачным взглядом, сержант спросил:
— А кто еще об этом знает?
— Никто. По крайней мере, никто не должен знать.
— А спецуполномоченный это видел?
— Нет.
— А Таннер?
— Таннер звонил. Я сообщила ему только причину смерти Хенны. О телесных повреждениях я ничего не говорила.
Марино продолжал изучать отчет.
— Точно больше никто не в курсе? — спросил он, не поднимая глаз от страницы.
— Отчета еще никто не видел.
Мы помолчали.
— В газетах ничего не сообщили, — произнес Марино. — По радио тоже. Короче, наш источник информации еще не знает подробностей.
Я уставилась на него.
— Вот дерьмо! — Сержант сложил отчет и сунул во внутренний карман. — Чертов Джек-потрошитель! — Взглянув на меня, Марино добавил: — Болц ведь еще не подавал признаков жизни? Если подаст, спрячьтесь от него, исчезните.
— Что вы хотите сказать? — Одного упоминания этого имени было довольно, чтобы мне стало плохо физически.
— Не отвечайте на звонки Болца, не встречайтесь с ним. Всеми способами избегайте контакта. Не хочу, чтобы он сегодня получил копию отчета. Не хочу, чтобы он прочитал отчет и вообще узнал что-нибудь — он и так уже знает достаточно.
— Вы его до сих пор подозреваете? — спросила я как можно мягче.
— Черт меня подери, если я знаю, кого и в чем подозреваю! — рявкнул Марино. — Я только знаю, что Болц служит в управлении и имеет права практически на все, разве не так? Еще я знаю, что съем крысиный хвост, если Болца переизберут. Не хочу, чтоб он победил на выборах. Вот я и прошу вас постараться его избегать всеми способами.
Я не сомневалась, что Билл не появится и не позвонит. Он понимал, что Эбби про него рассказала и что я при этом присутствовала.
— Да, вот еще что, — продолжал Марино, застегивая плащ и поднимая воротник до самых ушей. — Если вам охота на меня дуться, дуйтесь, сколько влезет. Только знайте: я вчера делал свою работу, и если вы думаете, что мне это было в кайф, то вы глубоко заблуждаетесь.
За дверью послышалось покашливание, и Марино резко развернулся. Винго мялся на пороге, пряча руки в карманах своих стильных белых штанов.
Сержант бросил на Винго презрительный взгляд и вышел из кабинета, стараясь производить как можно больше шума.
Нервно перебирая в карманах мелочь, Винго приблизился к моему столу и произнес:
— Доктор Скарпетта, там в холле торчит целая толпа журналистов…
— А где Роза? — поинтересовалась я, снимая очки. Веки горели, словно их натерли наждачной бумагой.
— Не знаю, может, в туалете. Мне сказать журналистам, чтоб уходили?
— Скажи им, чтобы перешли на другую сторону улицы, — произнесла я и нетерпеливо добавила: — точно так же, как поступили их предшественники.
— Хорошо, — кивнул Винго, но не двинулся с места. Снова зазвенела мелочь.
— Что еще? — Я с трудом сохраняла внешнее спокойствие.
— Ну, в общем, я кое-что хотел спросить. Насчет… хм… Эмберги. Ведь он, кажется, не курит, и курильщиков не выносит, и всегда из-за этого поднимает шум. Да нет, не может быть. Наверное, я обознался.
Я с интересом посмотрела в серьезное лицо Винго. Не понимая, почему для него это так важно, я ответила:
— Да, Эмберги терпеть не может курильщиков и не упускает случая об этом заявить.
— Я так и думал. Кажется, я что-то такое читал в газете, да и по телевизору видел. Насколько я понимаю, Эмберги намерен к следующему году запретить курение в своем офисе.
— Именно, — отвечала я, уже не пытаясь скрыть раздражение. — Через год твоя начальница, чтобы сделать пару затяжек, будет и в дождь, и в холод выбегать на улицу, как школьница. — Я насмешливо посмотрела на Винго: — А почему ты об этом спрашиваешь?
— Просто любопытно, — пожал плечами мой ассистент. — Я слышал, Эмберги раньше был заядлым курильщиком, а потом ни с того ни с сего завязал.
— Насколько я знаю, Эмберги никогда не курил, — возразила я.
Снова зазвонил телефон, и, когда я подняла глаза, Винго уже испарился.
По крайней мере, насчет одного Марино оказался прав — насчет погоды. К моменту, когда я выехала в Шарлотсвилл, солнце уже сияло с ослепительно-голубого неба. О том, что утром бушевала гроза, можно было догадаться лишь по туману, поднимавшемуся над полями, которые тянулись вдоль шоссе.
Обвинение, выдвинутое спецуполномоченным, не давало мне покоя, и я решила лично услышать то, что Эмберги обсуждал с доктором судебной медицины, психиатром Спиро Фортосисом. По крайней мере, так я объяснила Фортосису свое желание встретиться с ним. Конечно, это была не единственная причина. Мы с Фортосисом познакомились в самом начале моей карьеры, и я испытывала к нему благодарность за поддержку и расположение, которыми в те тяжелые годы меня мало кто баловал. На симпозиумах судебных экспертов, в которых мне приходилось участвовать, были сплошь незнакомые лица. Вот и сейчас мне могла помочь только беседа с Фортосисом — лишь тогда бы я сбросила тяжкий груз подозрений и страха, от которого, мне казалось, я вот-вот сломаюсь.
Фортосис встретил меня в полутемном коридоре четвертого этажа — департамент судебной психиатрии располагался теперь в кирпичном многоэтажном здании. Лицо Спиро при моем появлении расплылось в улыбке, он по-отечески крепко обнял меня и чмокнул в макушку.
Спиро Фортосис имел степень профессора медицины в области психиатрии. Он работал в университете Вирджинии. Фортосис был старше меня на пятнадцать лет. Его седые волосы торчали над ушами, наводя на мысли о крылатом шлеме, глаза из-за очков без оправы смотрели ласково. Обычно Фортосис носил темный костюм, белую рубашку и галстук в узкую полоску — подобные вещи вышли из моды достаточно давно для того, чтобы снова оказаться на пике популярности. Мой старший друг всегда вызывал у меня ассоциации с картинами Нормана Рокуэлла — художник именно так изобразил бы врача городской больницы.
— Мой кабинет перекрашивают, — объяснил Фортосис, приоткрыв дверь из темного дерева. — Так что, если тебя не напрягает обстановка приемного покоя, милости прошу.
— Как раз сейчас я чувствую себя вашей пациенткой, — ответила я, и Фортосис, пропустив меня вперед, закрыл за собой дверь.
Просторный приемный покой выглядел совсем как обычная гостиная, только очень уж нейтральная, совсем лишенная индивидуальности.
Я уселась на коричневую кожаную кушетку. Стены украшали абстрактные акварели, на подоконнике стояли горшки с растениями. Не было ни журналов, ни книг, ни телефона. Лампы на обоих концах стола были выключены, а белые жалюзи (от известного дизайнера) опущены ровно настолько, чтобы свет, проникающий в комнату, не раздражал находящихся в ней людей.
— Кей, как мама? — спросил Фортосис, придвигая к кушетке бежевое кресло с подушечкой для головы.
— Что ей сделается? Она еще нас переживет.
Фортосис улыбнулся:
— Каждый так думает про свою мать. К сожалению, в жизни обычно бывает наоборот.
— А как ваши жена и девочки?
— Хорошо. — Фортосис внимательно посмотрел на меня: — Ты выглядишь очень усталой.
— И не только выгляжу.
