багажной службы, – заявил Патта с таким видом, словно лично арестовал всю верхушку Сакра-Корона-Унита[79] и этим все сказано.
– Полностью снимает наблюдение? – переспросил Брунетти.
– Полностью. Я приказал убрать оттуда наши патрули и проинформировал об этом своего коллегу в Местре. – Он улыбнулся Брунетти и сказал: – Думаю, вам нужно об этом знать, чтобы новое расписание не вызвало у вас вопросов.
– И как ваш коллега отреагировал на это, виче-квесторе?
Лицо Патты снова озарилось улыбкой.
– Он отказался брать на себя ответственность и расставлять свои патрули.
Комиссару почему-то вспомнился их с Гриффони разговор о фармацевтах, покрывающих друг друга…
– Очень мудрое решение, дотторе. – Брунетти улыбнулся и спросил: – Я вам еще нужен?
По кивку начальника он встал и покинул кабинет.
Синьорина Элеттра подняла глаза на комиссара, стоило ему выйти в приемную. Брунетти всмотрелся в ее лицо и обнаружил привычную приветливую улыбку, да и цветы незаметно перекочевали на подоконник.
– Виче-квесторе говорит, что расследование нарушений в аэропорту со стороны багажной службы прекращено.
– Да, – отозвалась секретарша, если и покраснев, то самую малость. – Я знаю.
«Хорошенькое дело!» – сказал себе Брунетти. Синьорина Элеттра, конечно, любила подпустить в разговор туману, и в обычной ситуации он бы решил, что ей уже кто-то что-то нашептал. Но это была не ремарка, а констатация факта: она все знает благодаря подслушивающему устройству, которое сама же установила у Патты в кабинете.
– Смею заметить, что вы выглядите весьма довольной, – сказал Брунетти.
– Я и довольна. Очень! – ответила секретарша, рассеянно касаясь верхней пуговки на блузке.
– Могу я спросить почему?
– Потому что это решение было предложено – и настоятельно! – лейтенантом Скарпой. Это он сообщил начальству, что у наших городов разная юрисдикция. И должна заметить, с полной уверенностью в своей правоте.
Когда синьорина Элеттра заговорила о Скарпе, Брунетти вспомнилась реплика Креонта: «Вражда живет и за вратами смерти!»
А секретарша между тем улыбалась так, что, окажись они сейчас на цветущем лугу, пчелы наверняка прилетели бы пить нектар с ее уст.
– Могу я узнать, откуда он получил эту информацию?
Улыбка синьорины Элеттры стала шире, и комиссару пришлось отвернуться – во избежание инсулинового шока.
– Я слышала, как они обсуждали этот вопрос с виче-квесторе и лейтенант сказал, что насчет территориально-административного деления все выяснит сам. – Секретарша замолчала и наклонилась, чтобы смахнуть со стола несуществующую пылинку. – Конечно же, Скарпа мог поискать эту информацию сам, но велел… велел сделать это мне. И я ее нашла.
– А такое разделение и вправду имело место? – поинтересовался Брунетти.
– Разумеется, – ответила синьорина Элеттра. – В тысяча девятьсот тридцать восьмом году.
После продолжительной паузы Гвидо спросил:
– И как обстоят дела с тех пор?
– Понятия не имею, комиссарио. Лейтенант сказал, чтобы я нашла решение администрации, которое разделяет два города, и именно это я и сделала.
– А когда наблюдение полиции в аэропорту прекратится, лейтенант обнаружит, что ссылался на распоряжение почти столетней давности?
– Именно!
– Думаю, это представит Скарпу не в самом выгодном свете, – произнес Брунетти.
– Боюсь, что да, – сказала секретарша с улыбкой, которая позволяла угадать размер ее зубов, но не открывала их полностью.
Брунетти постоял еще какое-то время у стола. Коварство этой женщины не просто впечатляло, оно лишало дара речи. Наконец, избавившись от наваждения, комиссар сказал:
– Я буду у себя в кабинете.
Синьорина Элеттра кивнула и повернулась к монитору.
Снова они увиделись уже после обеда. Синьорина Элеттра постучала в дверь его кабинета около пяти, и в руках у нее были бумаги.
– Три моих мушкетера? – спросил он.
– Sì, синьоре! – прозвучало в ответ.
– Что-то интересное?
– Судите сами, комиссарио.
Секретарша подошла и положила распечатки ему на стол.
Брунетти осенило.
– Вы не могли бы отправить то же самое комиссарио Гриффони и инспектору Вианелло?
– Разумеется, синьоре, – ответила синьорина Элеттра и ушла, оставив Гвидо разбираться с бумагами.
Они были разделены на три части, на каждой – скрепка. Первая подписана «Донато», вторая – «Гаспарини» и, наконец, «Руберти».
Перелистнув первую страницу, Брунетти узнал, что Джироламо Донато родился в Венеции шестьдесят три года назад. Три поколения его семьи владели и управляли той самой аптекой на кампо Сан-Леонардо. Он изучал фармакологию в университете Падуи и в двадцать пять лет вошел в семейный бизнес. За эти годы Джироламо успел побыть президентом Ordine dei Farmacisti della Provincia di Venezia[80]. Имеет сына и дочь, оба фармацевты и работают вместе с отцом. В аптеке есть еще двое служащих, которые помогают продавать лекарства и содержать в порядке торговое помещение и склад.
Проживают члены семьи в трех отдельных квартирах в большом здании на набережной Фондамента-делла-Мизерикордия. У сына с невесткой – два мальчика, пяти и трех лет. Дочь, которой чуть больше тридцати, не замужем.
Брунетти оторвался от чтения, дивясь тому, насколько обычной кажется ему эта семья. Учатся, работают, женятся, рожают детей и снова работают… На следующей странице сообщалось, что Донато подарил квартиры сыну и дочке. За вычетом зарплат, расходов, страховки и налогов аптека приносила ежегодно около ста пятидесяти тысяч евро дохода. Эта сумма удивила Брунетти: он предполагал, что она намного больше. Почему? Фармацевт трудится не восемь часов в день, а гораздо дольше, выходит на работу по выходным и праздникам согласно строжайшему расписанию, которое, кроме прочего, предписывает ему и определенное количество ночных дежурств.
Комиссар отложил первую стопку и взялся за Гаспарини. Он тоже родился в Венеции, на десять с лишним лет позже Донато. Изучал экономику и коммерцию в Ка’Фоскари[81] и сразу после получения диплома устроился в Тревизо. За восемнадцать лет четырежды сменил место работы; на нынешнем месте в Вероне – три года, сейчас – в должности помощника главного бухгалтера.
Брунетти вернулся назад, чтобы посмотреть, в каких компаниях Гаспарини работал раньше, и попытаться понять специфику его деятельности. «Текстиль». «Кожа». Прекрасно… «Холдинг Х», «Корпорация Y». Не за что зацепиться…
Гвидо составил перечень городов, где за эти годы успел поработать Гаспарини. Выходит, что, сменив работодателя, он менял и город. Из Тревизо перебрался в Конельяно, оттуда – в Падую, потом – в Порденоне, теперь – Верона… Брунетти попытался понять, каково это для детей и супруги – постоянно переезжать, обрывая все связи, или же превратиться в семью, куда отец является ночью, как привидение, когда дети уже в кровати, и уезжает еще до их пробуждения.
Все-таки синьорина Элеттра умеет предугадывать мысли. Далее следовала информация из Ufficio Anagrafe[82]: уже двадцать лет супруги Гаспарини проживают по одному и тому же адресу, а их дети последние четыре года учатся в школе Альбертини. Брунетти вернулся к предыдущей странице, чтобы внимательнее изучить финансовые аспекты жизни Туллио Гаспарини. На всех местах работы он получал среднюю зарплату. Если его жене платят столько же, сколько и Паоле, они вряд ли смогли бы отправить детей в Альбертини.
Напрашивалось простейшее объяснение: финансовые махинации того или иного рода с последующим увольнением. Хотя нет… Гаспарини не мог бы проворачивать несколько раз одну и ту же схему и не быть при этом пойманным. Брунетти попытался найти обоснование для такого странного профессионального пути. Для многих стран это норма, но не для Италии, где люди работают на одном и том же месте десятилетиями, если не всю жизнь. Может, шантаж? Кому, как не бухгалтеру, лучше знать истинное положение дел в компании? И если офицеров Guardia di Finanza[83], не сообщивших о финансовых нарушениях в обмен на вознаграждение, отдают под арест, то насколько проще бухгалтеру организовать эти нарушения, а потом ими же и воспользоваться?
На следующей странице сообщалось, что в третью по счету компанию, через два месяца после ухода Гаспарини, пришла с проверкой Guardia di Finanza и все компьютеры и документы были изъяты. Следователи довольно быстро обнаружили параллельную бухгалтерию, отражавшую истинные, а не показные доходы и убытки.
Брунетти читал текст, но перед глазами
