едва не сгибается от ужаса. И все же собирается с духом и входит.
Комната забита мебелью из их прежней жизни. Бабушкина кровать придвинута к стене и укрыта стегаными одеялами. Кровать поуже, на которой спят они, стоит теперь вплотную к буфету – не отодвинув ее, буфет не откроешь. Вдоль стены, под заклинившим окном, стоит комод, который мама расписала вручную, тут же пара светильников. Единственный красивый предмет в квартире – папин великолепный письменный стол из красного дерева – заставлен банками с огурцами и луком.
Мама стоит у печки, а Ольга за столом чистит картошку.
Увидев ее, мама тут же снимает кастрюлю с огня и вытирает руки о фартук. На ней старое мешковатое платье, волосы растрепаны после работы на складе, в ее внимательном взгляде читается понимание.
– Сегодня пятница, – говорит она.
Ольга вскакивает со стула. В чересчур тесном платье она напоминает цветочный росток, проклюнувшийся из семени. Вера осознает, что даже в пятнадцать лет ее сестра остается ребенком, а ведь сама она как раз в этом возрасте встретила Сашу. Тогда она казалась себе совсем взрослой. Настоящей женщиной, которой избранник назначил свидание.
– Ты что-то узнала? – спрашивает Ольга.
Вера чувствует, как с ее лица сходит краска.
– Пойдем, Оля, – коротко говорит мама. – Надевай валенки и пальто. Прогуляемся.
– Но валенки мне малы, – хнычет Ольга, – а на улице снег.
– Не пререкайся, – отрезает мама, подходя к кровати, возле которой стоит деревянный сундук с закругленной крышкой и отделкой из кожи. – Бабушка скоро вернется с работы.
Стоя поодаль, Вера молча ждет, пока мать и сестра оденутся. Но вот обе готовы, и они втроем выходят на улицу, в белую пелену. Все звуки заглушаются свистом метели, даже трамвай будто скрипит и постукивает где-то далеко-далеко. В этом шепчущем мире они чувствуют себя покинутыми, одинокими, и стоит им войти в Летний сад, как это ощущение становится сильнее. В саду уже зажглись фонари, но людей в этот холодный вечер здесь нет – только вдали золотится ряд вельможных домов.
Они подходят к главному украшению парка – огромной бронзовой статуе крылатого коня. Встав на дыбы, сквозь метель он свысока взирает на прохожих.
– Мы живем в опасные времена, – говорит мама, когда они останавливаются перед памятником. – Есть вещи… и люди, упоминать о которых рискованно даже дома и в кругу друзей. Я хочу… – Она на мгновение замолкает, делает глубокий вдох и заканчивает уже мягче: – Хочу поговорить с вами о нем. Единственный раз. Хорошо?
Ольга топает по снегу.
– Что случилось?
Мать выжидающе смотрит на Веру.
– Сегодня я ходила в Дворец правосудия, узнать про папу, – говорит Вера, чувствуя, как слезы щиплют глаза. – Его больше нет.
– Как это? – удивленно спрашивает Ольга. – Думаешь, он сбежал?
Только маме хватает сил покачать головой:
– Нет, он не сбежал. – Она оглядывается по сторонам и тянет к себе дочерей, теперь они сбились тесной кучкой – три фигуры, съежившиеся в тени статуи. – Его убили.
Ольга страшно хрипит, будто задыхается, и Вера с мамой крепко ее обнимают. Когда они размыкают объятия, плачут уже все трое.
– Ты все знала. – Вера даже не пытается вытереть слезы, которые замерзают, склеивая ресницы, из-за чего она едва может видеть.
Мать кивает.
– Уже тогда, когда они его увезли?
Снова кивок.
– И ты разрешала мне ходить туда каждую пятницу, – говорит Вера. – Если бы я только знала…
– Ты должна была понять все сама, да и я, конечно, не переставала надеяться…
– Как же нам теперь быть? – спрашивает Вера. Ей кажется, что и ее тело, и вся жизнь ей больше не принадлежат.
– Я уже давно ждала, что ты меня спросишь, – говорит мама. – Но вы не сдавались и продолжали верить. Теперь вы знаете: ничего не изменится. Петя к нам никогда не вернется. Нужно смириться.
– Что это значит? – спрашивает Ольга.
– Надо жить дальше, – тихо говорит мама.
И Вера понимает, о чем она. Нельзя больше тратить время, пора заняться чем-то стоящим.
– Я не знаю, о чем мне мечтать, – говорит она, – кажется, что все равно ничего не сбудется.
– Мечтают только такие люди, как ваш отец. Вот почему мы сейчас оплакиваем его, прячась, будто преступники. Он вбил вам в головы слишком много иллюзий. Забудьте о них. Забудьте, что вы его дочери, и начните жить по правилам королевства. Уверяю, здесь вам есть чем заняться.
Мама притягивает их к себе, обнимает и целует. Прижавшись к дочерям, она шепчет:
– Он любил вас больше своих стихов, больше жизни. Такая любовь не умрет.
– Я так по нему скучаю. – Ольга не может сдержать рыданий.
– Да, – хрипло говорит мама, – и всегда будешь. Столько, сколько за нашим столом будет пустовать его место. – Она отстраняется. – Но мы больше не будем о нем говорить. Никогда. Даже друг с другом.
– Но ведь… нельзя просто так заглушить боль, – говорит Вера.
– Пожалуй, – отвечает ей мама, – но можно держать ее при себе. И мы с вами сделаем именно это. – Она засовывает руку в широкий карман шерстяного пальто и вынимает эмалевую брошку-бабочку.
Вера в жизни не видела ничего прекраснее. Такая вещь не может принадлежать их семье – разве что королям или волшебникам.
– Это работа Петиного отца, – говорит мать, открывая им незнакомую часть семейной истории. – Он сделал ее для юной принцессы, но королю не понравился результат, и вашего дедушку изгнали со двора и заставили вместо украшений лепить кирпичи. Он подарил эту бабочку Пете в день нашей свадьбы. А теперь это память о тех, кого больше нет рядом. Иногда я беру ее в руки, закрываю глаза и слышу смех вашего отца.
– Это просто бабочка, – говорит Вера. Брошка уже не кажется ей такой уж красивой – папин смех ничто не заменит.
– Только она у нас и осталась.
Вера отдается горю так исступленно, как умеют только подростки, но когда зима начинает сдавать свои позиции и в королевстве расцветает весна, серое уныние начинает ее тяготить.
– Несправедливо, что я не могу поступить в университет, – жалуется она матери в один из теплых летних дней, через несколько месяцев после того разговора в Летнем саду и мысленных похорон отца.
Сидя на корточках, они пропалывают маленький огород. Руки перепачканы в земле. Все лето Вера с матерью сначала трудились в городе, а после рабочего дня два часа тряслись на повозке в деревню, где у них был пятачок земли, взятый в аренду.
– В твои годы пора бы перестать сетовать на несправедливость, – говорит мама.
– Но я хочу знать больше о великих поэтах, писателях и художниках.
Мать
