от бумаг и поднял голову. По нему было видно, что он плохо спит, да и рубашка явно нуждалась в стирке. С небритыми щеками он выглядел непривычно – моложе и современнее, будто совсем другой человек.
Он медленно встал, взъерошил русые волосы.
– Мередит.
– Нужно было раньше прийти.
– Я тоже так думаю.
Она бросила взгляд в окно, на проезжающие по улице машины.
– Ты правильно сделал, что ушел. Нам нужно понять, куда двигаться дальше.
– Ты пришла, чтобы это сказать?
И правда, зачем она здесь? Даже теперь она не знала этого наверняка.
Джефф обошел стол и остановился перед ней. Он смотрел на нее так, будто что-то искал в ее взгляде.
– Я ожидал услышать нечто другое.
– Знаю. – Ей страшно не хотелось его разочаровывать, но она не могла сделать то, о чем он просит, хоть это и было бы проще всего: произнести нужные слова, вернуть себе прежнюю жизнь, а потом будь что будет. – Прости меня, Джефф. Но ты перевернул мой мир с ног на голову, и мне пришлось о многом задуматься. В кои-то веки я не хочу делать то, чего от меня ждут. Не хочу ставить счастье других людей выше своего. И пока мне нечего больше сказать тебе.
– Ты можешь сказать, что не любишь меня?
– Не могу.
Он задумчиво нахмурился.
– Хорошо. – Он присел на край стола, и ей показалось, что никогда еще расстояние, разделявшее их, не было столь огромным. – Мэдди сказала, что ты отправила ей на прошлой неделе посылку.
– И Джиллиан тоже, она получила раньше.
Он кивнул.
– Как прошел день рождения папы?
– Пережили, и ладно. Когда-нибудь расскажу. Нина опять учудила.
Когда-нибудь.
Она собиралась было расспросить его о книге, как вдруг дверь кабинета приоткрылась и заглянула красивая девушка с растрепанными светлыми волосами.
– Ну что, Джефф, пицца и пиво в силе? – спросила она, не выпуская дверную ручку.
Джефф покосился на Мередит, и та повела плечами.
Она впервые задумалась, чем он был занят все эти дни без нее. Прежде ей даже не приходило в голову, что он может начать новую жизнь, завести новых друзей. Мередит особенно приветливо улыбнулась и ровным голосом попрощалась. Коротко кивнув Мисс Журналистике, – джинсы в обтяжку и свитер с треугольным вырезом – она вышла из кабинета и поехала домой. Там она покормила собак, оплатила пару-тройку счетов и запустила стирку. На ужин была миска овсяных хлопьев, которые она съела, стоя у раковины. Затем позвонила дочерям и выслушала, какие курсы они выбрали и по каким парням сохнут.
В разговоре с Джиллиан речь зашла о Джеффе.
– В смысле – «как у него дела»? – спросила Мередит после заминки и только потом поняла, что подвоха в вопросе не было.
– Ну, с аллергией. По телефону он вчера совершенно ужасно кашлял.
– А, ты об этом. Уже полегче.
– Ты какая-то странная.
Мередит нервно усмехнулась.
– Просто дел много, солнце. Сама знаешь, какой завал у яблочников в это время года.
– А папа тут при чем?
– Ни при чем.
– Ясно. Передай, что я люблю его, ладно?
Какая ирония.
– Передам.
Повесив трубку, Мередит уставилась в кухонное окно на темную улицу. На стене, отмеряя секунды, тикали часы. Она впервые осознала всю серьезность положения: они с Джеффом разъехались. Расстались. Разумеется, об этом стоило бы задуматься раньше, но только сейчас она смогла взглянуть правде в глаза. В «Белых ночах» происходило столько всего, что проблемы с мужем отступили на задний план.
Она вдруг поняла, что больше не хочет сидеть в одиночестве, развлекая себя дурацкими сериалами.
– Собирайтесь, песики, – сказала она, снимая с вешалки куртку, – мы идем на прогулку.
Десять минут спустя она привязала собак на веранде «Белых ночей», вошла в дом и позвала Нину.
Мать сидела в гостиной с вязаньем.
– Привет, мам.
Не поднимая взгляда, мать кивнула:
– Привет.
Мередит с трудом сдержала досаду.
– Я продолжу собирать вещи. Хочешь чего-нибудь? Ты поела?
– Я в порядке. Нина приготовила ужин. Спасибо.
– А сейчас она где?
– Ушла.
Мередит ждала продолжения, но мать молчала.
– Если понадоблюсь, то позови, я наверху, – наконец сказала Мередит.
Захватив коробки, она поднялась на второй этаж и зашла в родительскую гардеробную. С левой стороны хранились вещи отца: вереница ярких кардиганов и теннисок. Она нежно провела рукой по мягким рукавам. Скоро его одежду придется собрать и отдать на благотворительность, но Мередит пока старалась об этом не думать.
Она повернулась к правой стороне. Отсюда-то, с вещей матери, она и начнет.
Мередит подошла к полке со свитерами, лежавшими над рядом платьев, сгребла их в охапку и сбросила на ковролин. Затем опустилась на колени и приступила к утомительной сортировке: нужно отбраковать все ненужное и сложить то, что пригодится. Она до того погрузилась в работу, что совершенно потеряла счет времени и едва не подскочила от неожиданности, когда раздался голос Нины:
– Тебе удобно, мам?
Мередит приблизилась к двери и глянула в щелку.
Мать уже лежала в постели; седые волосы распущены и убраны за уши. Рядом с кроватью горел ночник.
– Я устала.
– Я дала тебе отдохнуть, – сказала Нина, сидя на полу напротив холодного, черного очага.
Не двигаясь с места, Мередит выключила свет в гардеробной и осталась у двери.
– Ладно, – вздохнула мать и погасила ночник. – Белые ночи, – начала она своим «сказочным» голосом, протяжным, завораживающим, наполнявшим слова каким-то особенным, таинственным смыслом. – Так в Снежном королевстве называется то время, когда в зеленых кронах деревьев порхают прозрачные феи, а полночное небо озаряется радугой. Повсюду зажигаются фонари, но
лишь для красоты – золотые островки света на глянцевых улицах, и в те редкие дни, когда идет дождь, в лужах отражается их свечение.
В один из этих дождливых дней Вера протирает стеклянные витрины в зале эльфийских свитков. На эту работу она попросилась сама. Рассказывают, что иногда эльфы являются к тем, кто в них верит, а ей очень хочется снова начать верить.
В зале нет никого, кроме нее, – в опасные времена немногие ученые дерзают копаться в прошлом – и она напевает песенку, которой научил ее папа.
– В библиотеке шуметь нельзя.
Опешив, Вера роняет тряпку. Перед ней стоит женщина, похожая на цаплю: высокая, чрезвычайно худая, с носом, смахивающим на клюв.
– Простите меня, госпожа Плоткина. Здесь обычно никого не бывает. Я думала…
– Зря. Никогда не знаешь, кто тебя слушает.
Вера не понимает, предостережение это или упрек. Различать полутона становится все сложнее.
– Еще раз простите.
– Прощаю. Госпожа Дюфур сообщила мне, что вашей помощи просит студент. Его прислал господин Невин, священник. Помогите ему,
