Сладкие грезы и жестокая действительность… Тотлебен, собака! Проклятый немец, хуже гяура. Он вздумал уморить Плевну голодом…
У Осман-паши глаза наливаются кровью. Он скрипит зубами и ищет на ком сорвать злость, но, не найдя никого, бьет плетью солдата.
Гнев стихает и Осман-паша сворачивает на дорогу к Ловче. Ее перекрыл генерал Зотов, у Софийского шоссе задержался, долго думал о чем-то. Наконец подозвал следовавшего в свите главного интенданта.
— Скажи, Абдул-Керим, ты правильно подсчитал, что на наших складах продовольствия не больше чем на месяц?
— Да, светлейший паша.
— А не крадут ли чего твои интенданты?
— Светлейший Осман-паша, пусть Аллах покарает меня, если мой язык утаит от тебя правду.
— Тогда ответь, Абдул-Керим, какая собака злее, жирная или тощая?
— Тощая, мудрый паша.
— Хи, — оскалился Осман. — Тогда вели своим интендантам уменьшить дневную норму довольствия аскерам.
— Насколько, светлый паша?
Абдул почтительно склонил голову, а Осман-паша продолжал:
— Посмевших роптать казнить во имя Аллаха милостивого.
Во гневе султан Абдул-Хамид, и члены тайного военного совета в страхе ждут, против кого он обернется. Кто повинен в срыве столь удачно развернувшегося наступления Сулейман-паши?
Имея значительное превосходство в живой силе, он относительно легко перекрыл дорогу Передовому отряду Гурко на Адрианополь, но вдруг остановился у Шипкинского перевала, хотя по плану тайного совета еще в августе должен был перейти Балканы и соединиться с Осман-пашой.
По последним сведениям, полученным сераскиром (военным министром), русские блокировали Плевну.
Тайный военный совет пребывал в растерянности, султан требовал указать виновного. Обвинить Сулейман-пашу никто не осмеливался. Как покривить душой, когда Абдул-Хамид помнит: Сулейман-паша предлагал иной план.
На запрос сераскира Сулейман-паша ответил: не ему принадлежит стратегическая разработка лобовой атаки Шипки, а превосходство в силах сводится к нулю характером местности…
— Мой дорогой Вессель-паша, — сказал Сулейман своему любимцу, — военным советникам мудрого султана Абдул-Хамида, кроме седых бород, не мешало бы иметь ум стратегов. Тогда наши таборы не топтались бы здесь, а стояли в Бухаресте и Кишиневе.
— Достойный сердер-экрем, ваши уста утверждают истину. Но что можно сделать сейчас?
Из-под нависших бровей Сулейман-паша испытующе посмотрел на Весселя. Ответил неторопливо:
— Если Осман-паша не сдаст армию Тотлебен-паше и Западный отряд окажется прикованным к Плевне, мы пройдем через Шипку по трупам замерзших русских солдат…
— Но, досточтимый сердер-экрем, может случиться, Осман-паша сложит оружие.
— Тогда, дорогой Вессель-паша, мы окажемся в таком трудном положении, исход которого я не желаю предвидеть.
— Наш сераскир и его военный совет, начиная войну, недооценивали противника, досточтимый сердер-экрем.
Лицо Сулеймана стало непроницаемым.
— Аллах всемогущ, а мы — у ног султана.
Вессель молча склонил голову.
В Боготе, прежде чем появиться у главнокомандующего, Гурко зашел в госпиталь. Он знал: сюда свезли многих из тех, кто получил ранения в бою за Горный Дубняк и на Софийском шоссе.
Раненых было много. Они лежали на соломе в домиках, в овинах, под навесами, укрытые шинелями. Одежды и бинты в сгустках запекшейся крови.
Повсюду слышались стоны, крики, брань. Звали санитаров, а те метались от раненого к раненому.
Говорить было трудно. Появилась сестра милосердия. Кинула на генерала беглый взгляд, склонилась над молоденьким прапорщиком, принялась перевязывать ему голову.
Гурко представил, как вот сейчас медицинская сестра Юлия Петровна Вревская склоняется над ранеными, утешает их, меняет бинты.
У Иосифа Владимировича закралась мысль, попасть бы сейчас в Белу, повидать баронессу… Но это было несбыточно. Слишком мало времени, чтобы побывать в госпитале, где работает медсестра Юлия Петровна Вревская…
У навеса над костром кипятились бинты, простыни. Резкий запах давно немытых тел, крови висел в воздухе.
Гурко проходил мимо лежавших осторожно, чтобы не побеспокоить. Его узнавали, окликали, жаловались, что не оказывают помощи.
Генерал склонялся над ранеными, подбадривал, кого-то узнавал, здоровался, проходил, приговаривал:
— Спасибо, братцы, вы славно воевали, спасибо…
Раненый в голову солдат звал смерть. Другой, без руки, твердил:
— Ваш благородь, ну посуди, какой из меня, калеки, пахарь?
Гурко промолчал, понимал, здесь утешения бесполезны. Не в меру ретивого матерщинника пристыдил:
— Эко язык развязал, служивый, Бога побойся, сестричка рядом…
Госпиталь покидал с тяжелым чувством. По пути попался интендант. Гурко подозвал его:
— Капитан, прошу вас, чем можно, облегчите их жизнь. Уж коли с питанием не все хорошо и от вас сие не зависит, то хоть кипяточком их не обижайте. Да сухариков лишних подкиньте.
— Ваше превосходительство, понимаю и, что могу, сделаю.
— Спасибо, капитан, когда имеешь дело с ранеными, надо сохранить честь мундира.
В Ставку главнокомандующего Гурко попал после полудня, как только на совещании объявили перерыв, и сразу же был принят великим князем. Николай Николаевич встретил Гурко с улыбкой.
— Генерал, государь благодарит вас за взятие Горного Дубняка и Телиша. Он доволен гвардией.
— Ваше высочество, победа далась высокой ценой. У меня к вам просьба, я был в лазарете у раненых героев, они находятся в крайне тяжелом положении. У них нет медикаментов, и они лежат голодные.
— Я в курсе, генерал, но не для того вас пригласил, чтобы обсуждать дела госпиталей. — Указал на стул. — Садитесь, Иосиф Владимирович… — Побарабанил пальцами по столу. — Теперь, когда до падения Плевны остались считанные дни, я убежден, гвардию надо развернуть на Балканы.
Гурко слушал молча. Прошедшие жестокие бои, задержка под Плевной вызвали у него огромную озабоченность, война может принять затяжной характер. Ускорить окончание боевых действий можно, если перенести их в Забалканье.
К этой мысли генерал склонялся все больше и больше. По всем сведениям, турецкое командование не только сосредоточивает новые резервы, но и укрепляет Софию, замысливает превратить ее во вторую Плевну.
В последнее время Иосиф Владимирович неоднократно встречался с местными жителями, охотниками, расспрашивал их о тропах, искал проводников. И вот теперь, когда великий князь сам заговорил о Балканах, Гурко посчитал самым уместным высказать главнокомандующему свои тревоги и предложить план зимнего перехода через горы.
— Балканы зимой? — удивился великий князь. — Но это же чистой воды авантюра. Ни в одних стратегических разработках, ни у одного военного исследователя никогда не созревал такой дерзкий план, чтобы зимой перейти Балканы. Нет, нет и не заводите со мной разговор на эту тему, не делайте из меня посмешище.
— Ваше высочество, позвольте мне заручиться вашей поддержкой и создать плацдарм на будущее.
— Вы, генерал, не теряете надежды на переход через Балканы?
— На первом этапе, ваше высочество, речь идет о плацдарме.
— Что вы имеете ввиду? Покажите на карте.
Гурко подошел к карте, обвел район предполагаемых действий.
— Здесь, ваше высочество, Этрогюль, Радомирец, Правец, имеются весьма укрепленные районы. Таборы могут в будущем ударить по нашим тылам.
— Какими силами вы предпочитаете действовать?
— Не дожидаясь взятия Плевны, разверну наступление силами, какими располагаю.
Главнокомандующий внимательно посмотрел на карту.
— Что же, не возражаю, и штаб поддержит. Но о Балканах пока разговора не может быть. А по весне посмотрим. Этот план должен созреть, а ваша задача, генерал, пока овладеть этим предгорным районом.
Заложив руки за спину, великий князь долго прохаживался по штабной палатке. Наконец остановился, посмотрел на Гурко:
— Генерал, у меня закрадывается мысль, не станем скрывать, Плевна измотала наши силы, может, стоило бы после взятия этого укрепленного района дать армии отдых, отвести ее на зимние квартиры? Укрепив перевалы, перегруппироваться, а по теплу развернуть новое наступление. Я, конечно же, понимаю, это ослабит позиции России на международном театре, но убежден, Европа поворчит, да и проглотит пилюлю. Да и наш старик, канцлер Горчаков, отразит наскоки международной дипломатии.
— Ваше высочество, можно было бы согласиться с вами и, думаю, солдату не грех передохнуть, но ведь и турок время терять не станет, отмобилизуется, укрепится, Европа наделит его крупповскими пушками, новыми ружьями и на наше весеннее наступление он ответит крепким ударом, — возразил генерал.
