Через четыре дня Арман побывал в Компьене, городке на севере Франции, и там своими глазами видел, как Гитлер, Геринг и Кейтель, глава гитлеровского верховного командования, объявили условия оккупационного режима и стали официальными хозяевами Франции. Эта церемония разрывала ему душу. А когда оркестр заиграл «Deutschland, Deutschland tiber Alles», Арман стоял в полуобморочном состоянии, но при этом улыбался, молясь в душе, чтобы день окончания оккупации пришел скорее. В этот миг он бы с радостью отдал жизнь за то, чтобы вырвать Францию из рук нацистов. Когда ночью он вернулся к Лиане, она не узнала мужа. Сколько лег он выглядел бодрым, моложавым мужчиной, а теперь в одночасье стал стариком. И в постели, впервые за долгое время, он повернулся к ней и коснулся ее со страстью и нежностью, которых она так давно ждала. Потом они лежали рядом, думая каждый о своем. Арман пытался выкинуть из памяти события дня. Ему казалось, что прямо перед ним изнасиловали ею родину, его любовь, его жизнь. Лиана, опершись на локоть, посмотрела на него — из глаз Армана медленно катились слезы.
— Не стоит, дорогой мой, — Лиана прижалась к мужу — Это когда-нибудь кончится, и может быть, скоро. — Как бы ей хотелось, чтобы Арман был сейчас в Бордо вместе с другими, а не плясал под немецкую дудку здесь, в Париже.
Он тяжело вздохнул и повернулся к жене.
— Мне надо кое-что сказать тебе, Лиана. — Что еще он может сказать? В ее глазах промелькнул страх. — Я уже подыскал корабль, на котором вы с девочками сможете уехать. Это фрахтовое судно, оно стоит у Тулона. Думаю, немцы о нем еще не знают, да оно их вряд ли заинтересует. Мне сообщили о нем подпольщики. Судно стоит довольно далеко от берега, мимо проходил рыбацкий баркас, и оттуда команде сообщили о сдаче Франции. Сейчас они ждут. Собирались идти в Северную Африку и служить законному правительству, но во Франции осталось еще много таких, как вы, тех, для кого это последний шанс вырваться из страны. В Тулон я отвезу вас сам, а на борт вас доставит лодка. Конечно, все это опасно Но оставаться здесь для вас еще опаснее.
— Куда опаснее здесь будет для тебя, Арман., — Лиана тихо поднялась и села, печально глядя на единственного в жизни мужчину, которого любила. — И почему ты не уехал в Северную Африку на службу к, правительству? Он только покачал головой.
— Не имею права. У них там своя работа, у меня здесь — своя — Он печально улыбнулся — А у тебя — своя. Ты должна уехать и увезти с собой мой секрет и наших детей. Ты должна заботиться о них до тех пор, пока не кончится это безумие. А потом ты опять вернешься ко мне. — Он вздохнул, губы скривились в горькой улыбке. — К тому времени я, наверное, уже выйду в отставку. Но кто знает, когда это будет.
— Тебе нужно уйти в отставку сейчас.
— Для этого я еще слишком молод.
— Ты уже достаточно сделал для страны Ты очень многое ей отдал.
— А теперь отдам все без остатка.
Лиана знала, что так оно и будет, и только надеялась, что это не будет стоить Арману жизни.
— А ты не можешь служить Франции иначе, не подвергая жизнь опасности?
— Лиана… — Он привлек ее к себе и обнял.
Она слишком хорошо знала своего мужа. Если он что-то решил, невозможно заставить его передумать. И она была рада уже тому, что он раскрыл ей правду, перед тем как она уедет. Мысль о том, что муж по собственной воле стал сотрудничать с Петеном, что он оказался предателем, была бы для нее невыносимой. Теперь, по крайней мере, она знала правду.
Она никому не раскроет этот секрет, ведь это может стоить ему жизни. Возможно, когда-нибудь потом расскажет об этом девочкам, но пока они еще слишком малы, чтобы понимать такие вещи.
.Ей пришлось собрать все силы, чтобы решиться спросить Армана о том, что она должна была знать.
— Когда мы едем?
— Завтра ночью.
Лиана сжалась в комок, и, хотя старалась сдерживаться, плечи ее задрожали, и она зарыдала.
— Тише, тише, мой ангел. Mon ange… ca пе vaut pas la peine. He стоит плакать. Скоро мы снова будем вместе.
На самом деле Бог знает когда. Всю ночь они не спали, а лишь лежали рядом. Уже светало, но Лиане не хотелось, чтобы эта ночь подходила к концу.
Глава двадцатая
С выключенными фарами они ехали в Тулон проселочными дорогами во взятой напрокат машине. Арман имел при себе свои новые официальные документы. Лиана была в черном платье и черном шарфе. Девочек она одела в свободные брюки, рубашки и туфли из мягкой кожи. У каждой была небольшая сумка с вещами. Все остальное пришлось оставить во Франции. По дороге почти не разговаривали. Когда дети уснули, Лиана все время смотрела на Армана, как бы желая впитать в себя последние часы, проведенные с ним. Все еще не верилось, что через несколько часов они расстанутся.
— Это даже хуже, чем когда я заканчивала университет, — постаралась улыбнуться Лиана.
Оба вспомнили тот год их помолвки, когда ему приходилось жить в Вене, а она заканчивала Миллз-колледж в Окленде. Но теперь — и они оба отдавали себе в том отчет — разлука может затянуться куда больше, чем на год. И никто не может предугадать — на сколько. Гитлер крепко держал Европу за горло, и требовалось немалое время, чтобы ослабить его хватку. Лиана знала: Арман приложит все усилия, чтобы это произошло скорее, и таких преданных родине людей оказалось много. Даже няня девочек. Когда Лиана сообщила ей, что она с детьми возвращается в Америку, но взять с собой гувернантку не сможет, мадемуазель несказанно удивила ее, прямо заявив, что и так хотела уходить. Она не собирается работать на сторонника Петена. А потом в запале призналась даже, что собирается присоединиться к бойцам Сопротивления в самом сердце Франции. Это было смелое признание, но она доверяла Лиане, и обе женщины в слезах обняли друг друга. Когда гувернантка уходила из дома, девочки горько рыдали.
Так начался тот длинный мучительный день прощаний. Но хуже всего было уже в Тулоне, когда на скрипучем дощатом причале Арман подтолкнул дочерей к крепышу рыбаку, стоявшему в лодке. Девочки плакали, прижавшись друг к другу, а Лиана бросилась к Арману и обняла его в последний раз. Ее глаза продолжали умолять его, но голос не слушался.
— Арман, поедем с нами… Милый, пожалуйста…
Но он только качал головой. Он стоял перед ней, выпрямившись во весь рост, обхватив ее сильными руками.
— Я должен остаться. — Он еще раз посмотрел на дочерей. — Помни, о чем я тебе говорил. Я буду писать — официально или через подпольную сеть — когда смогу. Даже если известий от меня не будет — верь: со мной все хорошо… верь, любовь моя… будь храброй… — Его голос дрогнул, в глазах появились слезы, но затем он посмотрел ей в лицо и улыбнулся: — Лиана, всем сердцем, всей душой я люблю тебя. — Она задыхалась от рыданий, он поцеловал ее в губы, а затем подвел к рыбаку. — Храни вас Господь, любовь моя… Au revoir, mes filles, прощайте, девочки…
