– Ну вот, началось. Придется, Сережа, выйти.
Лейтенант тут же рванулся в коридор с горящими глазами:
– Что? Где? Кого ограбили? – услышал Волнистый его звенящий от возбуждения голос. Сергей Павлович неторопливо вышел вслед за лейтенантом.
– Милиция? Вы милиция? – кинулась к нему женщина в махровом халате с розами. На ее волосах воинственно трепетали пластмассовые бигуди. – Вот! Ограбили! – произнесла женщина с нескрываемым торжеством. – Ловите его, вора!
– Кого? – спросил Волнитсый.
– Соседа по купе!
– А что у вас пропало?
– Тапочки!
– Тьфу, – сплюнул с досады Волнистый. – Поспать спокойно не дадут!
– Это совсем новые тапочки! – возмущенно заговорила женщина, тряся бигудями.
– Золотые, что ли? – поинтересовался лейтенант Попугайчик.
– Махровые. Белые. Зять подарил.
– Все понятно, – вздохнул Волнистый. – Бесценная вещь. Как первое причастие. А почему думаете, что их взял сосед? Где он?
Майор оглядел купе. На вешалке висела дорогая кожаная куртка, из-под подушки выглядывал уголок барсетки. Дорогие вещи целы, а белые тапочки пропали. Двери соседних купе открылись, народ повалил в коридор, начал возмущаться:
– Куда только милиция смотрит! Безобразие!
Лейтенант Попугайчик схватился за соседа пострадавшей, мужчину в китайском «адидасе»:
– Вы свидетель? Попрошу в наше купе для дачи показаний.
– И я, – тут же сунулась к нему бабулька в халате, надетом поверх вязаной кофты. – Я все думаю: двое мужиков давеча шасть мимо. И в тамбур.
– Муж! – завопила вдруг пострадавшая. – Еще муж пропал! Вместе с тапочками! Караул!
Неизвестно, чем бы все закончилось, только в вагон ворвался перепуганный мужчина в накинутой на плечи ветровке. Он несся на крик, стеная:
– Люся! Что случилось, Люся? Почему ты так кричишь?!
Волнистый увидел, что на ногах у мужчины белые махровые тапочки.
– Живой! – кинулась к нему женщина в бигудях. – Где ж ты, изверг, шатался?! Да еще в моих тапочках!!
Она как следует тряхнула мужчину и стала запихивать его в купе, словно чемодан.
– Люся, да мы с товарищем покурить вышли! Холодно там, а тапочки твои махровые, теплые. И размерчик подходящий, – беспрерывно оправдывался тот.
Лейтенант Попугайчик начал хохотать, а майор обратился к гражданам:
– Ну все, расходимся. Преступник пойман, на сегодня хватит. Всем спать спокойно. Милиция вас, граждане, бережет, можете не сомневаться.
Остаток ночи прошел без инцендентов. Похоже, что все успокоились. Утром, около девяти часов, пеговолосая проводница постучала в дверь купе:
– Подъезжаем! Белье сдавайте! – и пошла дальше с криками: – Граждане пассажиры! Сдавайте белье! Белье сдавайте, граждане пассажиры!
Майор Волнистый глянул в окно на незнакомую местность. Степь разливалась, как океан. Из тумана айсбергами выплывали деревенские дома. Земля черная, жирная, как масло. Хоть на хлеб ее намазывай. Палку воткни в такую землю, и та зазеленеет, зацветет.
– Кажись, приехали, – вздохнул лейтенант Попугайчик.
Когда сошли с поезда, заморосил дождь. Напротив вокзальных дверей майор Волнистый заприметил автобусную остановку. Адрес, указанный в паспорте Виктории Власовой, он уже выучил наизусть. Пеговолосая проводница, выслушав его, уверенно сказала:
– Частный дом. Улица Пролетарская, это на самой окраине.
– Номер автобуса? – уточнил Волнистый.
– Чего? – удивленно посмотрела на него проводница. – Да он тут один ходит!
Автобуса они не увидели. Зато слева в ряд стояли машины. Которые с «шашечками» на крыше, а которые и без. Иномарок среди них не было: «Жигули» и «Москвичи». Пассажиры, сойдя с поезда, уверенно направились к частникам. Никто не возмущался отсутствием общественного транспорта. Сергей Павлович, сопровождаемый лейтенантом Попугайчиком, пошел туда же, куда и все.
– Далеко едем? – спросил молодой мужчина, предупредительно открыв дверцу «Москвича».
Волнистый назвал адрес и поинтересовался у водителя:
– Автобусы, что, вообще не ходят?
– Первый раз к нам? – усмехнулся мужчина. – Москвичи? Что ж, глядите, как живем. Заводы стоят, а народу жить надо. У всех семьи, дети. Извозом кормимся, а в автопарке тоже люди работают. К вокзалу только один маршрут, автобус положен раз в полчаса, и к поездам он давно уже не подъезжает.
– Заработать дают?
– Это называется солидарностью трудящихся, – гордо ответил водитель. – Да и мы много не берем. Садитесь.
Когда поехали, мужчина с интересом спросил:
– Как там, в столице?
– А что вас конкретно интересует?
– Ну, вообще. В целом.
– В целом так же, как и везде.
– Э, не скажите! У вас народ живет богато.
– Так и у вас, наверное, богатые есть, – усмехнулся Волнистый.
– Наши богатые вашим не чета. У нас работу имеешь – уже богатый. Про зарплату я уж и не говорю.
– Тогда откуда такие дома? – Волнистый имел в виду двухэтажные кирпичные коттеджи, мимо которых они, как раз и проезжали.
– Так это торгаши-и… – протянул водитель. – Да начальство городское, и кто при нем кормится. Опять же, кто по две коровы держит, а некоторые и по три. Какая у вас там улица? Пролетарская? Там таких особняков, вроде, нет. Сейчас Советская улица будет, на ней еще имеются, потом Социалистическая. И вовсе труба. Грязь по колено. Я уж, извините, туда не поеду. А вот Коммунистической улицы нет, извините. Не достроили, – улыбнулся он.
Разбрызгивая жирную черную грязь, «Москвич» притормозил в начале улицы Советской. Волнистый расплатился, вылез, разминая плечи. «Москвич» тут же уехал, а они с лейтенантом отправились искать улицу Пролетарскую. Справившись у деда в ватнике, нашли. Калитка нужного им дома была открыта, у забора на куче песка валялся грязный детский велосипед. Женщина лет пятидесяти вынесла помойное ведро, содержимое которого выплеснула в ближайшую канаву. Потом вытерла лицо углом платка, повязанного на голове, с интересом посмотрела на незнакомых мужчин. Не местные. Волнистый шагнул к ней:
– Гражданка, можно вас?
– Вы мне? – удивилась женщина.
– Да. Вам. Здесь прописана Виктория Власова.
– А ее нет. Вика в Москве, – гордо ответила женщина. – Уехала. Она работает в крупной фирме. Секретаршей.
– А вы кто ей будете?
– Мать. – Женщина настороженно поглядела на них. – А в чем дело?
– Можно пройти в дом? – спросил майор.
– А что случилось с Викой? Вы кто такие?
– Мы из милиции.
Она ахнула, схватилась рукой за грудь:
– Что с Викой?
Волнистый молча протянул ей паспорт Виктории Власовой. Она, уставившись на чужую фотографию, с недоумением сказала:
– Не понимаю.
– Она умерла, – мягко сказал майор. – Давайте в дом пройдем, я вам все объясню.
– Это какая-то ошибка…
Пока майор объяснял матери Вики ситуацию, лейтенант Попугайчик пытался починить игрушку шестилетней девчушке. Та упорно пыталась пристроить трактору большие колеса вперед, а маленькие назад.
– Нет, не так, – поправлял ее лейтенант.
– Так! – спорила девочка и грозно сдвигала еле заметные брови.
– Снежанночка, пусть дядя сделает, – всхлипнула бабушка. – Дядя лучше знает, как надо.
– Нет, я знаю лучше, – упрямилась девочка.
– Вылитая Вика. – Мать Нэтти вновь взялась за пузырек с валокордином. – Упрямица. Вы уверены, что здесь нет никакой ошибки? Совсем не похожа!
Она взяла в руки фотографию, где Нэтти лежала на траве с окровавленными волосами.
– Волос светлый. Нет, не похожа. Совсем чужая. Всегда была чужая. Не понимаю, что я сделала не так?
И она вновь принялась плакать.
– Почему Виктория уехала из дома? – спросил Сергей Павлович.
– На заработки, – ответила мать. – Работы женщине у нас в городе нет. Учителей девать некуда. На бирже все стоят. Да что толку? Вика умная. В институт сама поступила. Другие-то взятки дают. А мне где ж взять денег? Мужа нет, сама зарабатываю копейки. Копила, конечно, на черный день, да Вика взятку давать не велела. Я, говорит, и без денег поступлю. На то человеку мозги даны, а платят пусть дураки. Только, сколько их, таких умных, по городу ходит? Умом тут ничего не добьешься.
– Как же она поступила в институт?
Женщина только пожала плечами. Сергей Павлович посмотрел на шестилетнюю девочку. Отобрав у лейтенанта игрушечный трактор, та, пыхтя, пристраивала впереди большие задние колеса. Сережа Попугайчик, сдавшись, помогал девочке отверткой…
Маленькая Вика любила делать все наоборот. В холод надевала легкую куртку, зато в жару натягивала на уши шапку, а поверх шапки капюшон. В школе была вожаком, за что учителя ее не любили. «Если нельзя, но очень хочется, то можно», – любила говорить она. И тут же добавляла: «Только осторожно». Вику с опаской называли умницей. Она имела неограниченное влияние на ровесников, по одному ее слову класс мог уйти с урока. Но отвечал за это всегда кто-то другой. Вику прикрывали. «Умная девочка», – говорила классная руководительница. Потом добавляла: – «И хитрая».
