– Пощади! – приподнявшись, закричал очнувшийся предводитель. – Ради всего святого… Пощади сына!
Зря он просил. Не тот случай.
Ввухх!!!
Сверкнула в лучах багряного солнца тяжелая атаманская сабля, и срубленная одним ударом голова юноши, подскакивая, покатилась с кормы вниз, к шиурме.
– У-у-у-у-у!!!
Истошно завыв, вражеский вождь в мгновение ока выхватил из-за пояса узкий кинжал и из последних сил метнул его в пиратского атамана.
Чугреев как раз обернулся… дурак… Стремительное острое лезвие, словно молния, ударило ему в левый глаз, пронзая мозг безжалостным жалом!
Антип пошатнулся, удивленная улыбка вдруг озарила его жестокое, забрызганное кровью лицо, словно атаман так до конца и не понял – что же, собственно говоря, случилось? И – Егору показалось, что медленно-медленно – упал, повалился, затих…
– А-а-нтипе… – тихо промолвил Никита и, развернувшись, с небывалой яростью метнул свою палицу…
Ордынский капитан улыбался – он ждал смерти. И знал теперь – его сын отомщен. Так и умер. Как воин. Как верный солдат. В бою.
Все было кончено, правда, не совсем – хоть большую часть судов ватажники и захватили, однако самому Ильяс-бею, как выяснилось, удалось уйти. Ускользнул на быстрой галере уже в середине битвы, когда, как опытный вождь, понял, что победа его воинству нынче не светит. Сейчас не светит… но, кто знает, что будет потом? На все воля Аллаха. Вот и ушел, прихватив с собой часть кораблей, и вовсе не считал себя трусом, справедливо полагая, что лучше сохранить часть, нежели потерять все. Поглощенные схваткой ушкуйники за ними не гнались, не заметили даже. Правда, вот Эльгар-бек, правитель Джукетау-Жукотина, такого поступка своего адмирала не понял и не оценил – но то уже другая история.
Погибших похоронили с честью, всех – и своих, и чужих. В ватаге Микифора Око нашлись и священники, а еще, по приказанию атамана, в ближайшей татарской деревне сыскали муллу, привезли с почетом – пусть отпоет своих, или как у них там положено. Потом, сразу после похорон, устроили пир – заодно и помянули усопших. Звали и муллу, да тот вежливо отказался и попросил доставить его обратно домой – откуда взяли. Проводить вызвался Егор – уж очень ему не хотелось заливать хмельными напитками кровь, хохотать, пьянствовать… дико! Вот и воспользовался удобным моментом, взял трофейный челнок, кликнул Федьку с Митрей да почтительно позвал муллу:
– Лодка готова, уважаемый. Можем плыть.
– Вас всего трое? – удивился священнослужитель. – Не боитесь?
– Полагаете, могут напасть? – вопросом на вопрос отозвался Вожников и тут же поинтересовался: – Откуда вы так хорошо знаете русский?
Мулла ответил уклончиво:
– Я много где был. И знаю не только русскую речь, но и арабскую, и латынь.
Поплыли – Федька с Митрей на веслах, Егор с татарином – на корме. Полдороги молчали, а потом Федька, щурясь, спросил:
– Можно и Митре в нашу ватагу?
Молодой атаман аж закашлялся: детей еще в шайке не хватало, ага! Ухмыльнулся:
– А батька-то твой, Митря, как? Так единственного сына и не увидит? О жене, матушке твоей покойной, не узнает, о сестрах? Так и будет один бедовать?
– Не! – Мальчишка опустил весло и чуть было не расплакался. – Батюшку я не брошу, вернусь! Как он, кузнецом буду.
– У-у-у, – протянул Федька. – А ведь просился в ватагу, меня с атаманом поговорить подбивал, сам-то боялся. Ты ж у нас теперь атаман, Егорий! Ну, для всей нашей ватаги.
– Еще не выбрали. – Молодой человек нахмурился, глядя, как расходятся от носа лодки волны.
– Так выберут, за тем дело не станет, – убежденно сказал подросток.
Потом ухмыльнулся и закатил Митре «леща»:
– Ну, ты гребешь, аль сиднем сидеть будешь?
– Да гребу, гребу же…
Расслабленно откинувшись на корму, Вожников смотрел на проплывавшие мимо пейзажи – луга с сочными голубыми травами и пасущимися стадами, засеянные золотой пшеницей поля, вишневые и яблоневые сады, березовые рощицы и дубравы. Вот – одна за другой – показались и небольшие, с белыми саманными домиками деревни, с виду очень даже ухоженные.
– Красивая у вас земля. – Егор повернулся к ордынцу. – Поля, луга, рощи. И река эта… Кама, широкая.
– Кам-река – жизнь наша, – коротко отозвался мулла. – А нынче – смерть.
– Вы сами несли смерть, – возразил молодой человек. – И до сих пор несете. Тот же эмир Едигей…
– А ваши ушкуйники лучше? – Тонкие губы священнослужителя гневно изогнулись… Впрочем, тут же на лице его появилась ровная улыбка – мулла (звали его Ильхон-ходжа) умел владеть собой и этим, а также и явной ученостью своей весьма импонировал Вожникову.
– Вы пришли на наши земли первые, – тихо промолвил Егор. – Явились с мечом.
Ильхон-ходжа нервно дернулся.
– Мы, булгары, ни на чьи земли незваными гостями не являлись! Всегда жили здесь, пахали, сеяли, строили.
– А Едигеева рать? И все прочие рати?
Мулла опустил глаза – высокий, белокожий, с худощавым, с тонкими чертами лицом, обрамленным иссиня-черной бородкой, он чем-то напоминал испанского гранда.
– А насчет Тохтамыша как? – не отставал Вожников. – А Мамай?
– Мамай – инсургент, – на этот раз собеседник выразился по-ученому. – А дети Тохтамыша нашли убежище на Руси. Что же касается эмира Едигея… о, быть может, он для нас наказание.
– Что ж вы его терпите? А?
– Подождите, – поморщился Ильхон-ходжа. – Попытаюсь выразить на вашем языке свои мысли… верней, не мои, но схожие с моими. Сейчас, сейчас… вот.
Мулла прикрыл глаза и нараспев прочел:
Не спрашивает мяч согласия с броском.По полю носится, гонимый игроком.Лишь Тот, Кто некогда тебя сюда забросил, —Тому все ведомо, Тот знает обо всем.
– Омар Хайям? – улыбнулся Вожников.
Его собеседник удивленно хлопнул глазами:
– Вы знаете Хайяма?
– Кто ж не знает Хайяма?!
Егор прикрыл глаза – действительно, как в том анекдоте – «кто ж не знает старика Крупского?». Омара Хайяма молодой человек даже когда-то читал, единственного из восточных поэтов, других и не ведал – не интересовался просто.
– Я сам, верно, такой вот мячик… – прошептал молодой человек.
Да уж, забросило!
Однако он же сам, Егор Вожников, этот мячик и кинул – самого себя, уж так получается. Захотелось, блин, кое-чего – получил, нате вам, по полной программе! Ну, бабка Левонтиха… Хотя, а колдунью-то что зря винить? Самого себя надо.
– Вот мое селение, – показал рукою Ильхон-ходжа.
Лодка причалила, мягко ткнувшись носом в траву. Мулла выбрался на берег, обернулся, поблагодарил и даже, как показалось вдруг Вожникову, выразил некое сожаление:
– Вы не такой, как все, достопочтенный господин Эгор. Могли бы поговорить… Прощайте.
– Прощайте и вы, достойнейший Ильхон-ходжа.
Челн тронулся в обратный путь, сидевшие на веслах мальчишки развеселились – смеялись, толкались, брызгались… молодой человек не обращал на них внимания – думал. Заставил задуматься мулла, вернее – Омар Хайям. Как там у него про мячик?
Федька оказался прав: на следующий день бывшие ватажники Антипа Чугреева выкрикнули Егора своим головным атаманом. Не сказать, чтоб Вожников был сильно этому рад, но и не противился – деваться-то, похоже, некуда. Вот уж поистине – «не спрашивает мяч согласия с броском». Да уж, не спрашивает.
Глава 12
Капитан Удача
Сверху, сквозь деревянную решетку, безжалостно палило солнце. Ильяс-бей поморщился, отполз в сторону, в тень – и тут же вздрогнул: показалось, будто что-то зашипело рядом. Змея? По приказу бека в земляную яму подбросили ядовитую гадину? Не-ет, хитрый правитель Джукетау на это вряд ли пойдет – ему нужна казнь. Именно казнь, чтоб все видели, чтоб знали – вот он, истинный виновник всех свалившихся на голову горожан и жителей сельской округи бед. Он, он пропустил в благодатные ордынские земли злобных и безжалостных пиратов – ушкуйников. Он – Ильяс-бей, бывший флотоводец, а ныне – униженный и опозоренный узник. Ах, Эльгар-бек, как же ты все-таки не прав!
Опальный адмирал скривился, смуглое, слегка вытянутое, с холеной светлой бородкой и тонким аристократическим носом лицо его исказила гримаса страдания и гнева. Гнев – на глупого бека, а страдания – за свой народ, за всех жителей Джукетау, коим уже очень скоро грозят самые ужасные муки. Разбойники обязательно нападут, как и в былые, совсем недавние, времена вырежут всех без пощады, разграбят богатства, а сам город сожгут. Легкая добыча – стен у Джукетау, как у всех городов Орды, нет – ханы боялись восстаний и просто запрещали горожанам возводить укрепления. Воины? Да, есть… личная гвардия бека, остальные же… слишком много ушло по зиме с Едигеем: кто-то погиб, а кто-то, получив повышение, подался за своим эмиром в Сарай. Уж конечно, столичная жизнь и славней, и богаче. Вот только родной город нынче, увы, почти некому защитить. Одна была надежда – флот, и с теми кораблями, что сохранил, привел бывший адмирал, спасая от северных варваров, можно было бы хоть что-то сделать, попытаться организовать оборону да просто угрожать неприятельскому флоту – чтоб враги вынуждены были держать своих людей на судах, чтобы не очень-то многих смогли послать на город по суше.
