Значит, убийство — не инициатива Власьева и Чекина. С полемическим пылом, с научно-исследовательским темпераментом еще сто тридцать лет после смерти Иоанна доказывали непричастность Екатерины к убийству его; писали, что она дала Власьеву и Чекину инструкцию, где было приказано «в крайнем случае» — убить; что это — молва недоброжелателей, лживые и тенденциозные слухи, что на самом деле Екатерина была человеколюбива и никак не могла дать подобной инструкции.
Через сто тридцать лет в архивах Шлиссельбургской крепости инструкция — все-таки! — была найдена. Это был страшный удар по всей самодержавной историографии. Инструкция написана рукой Н. Панина, подпись Екатерины — несомненна. Обрушились все так старательно построенные дворцы невиновности царицы.
Проанализируем же сначала инструкции и письма Н. Панина, а потом — инструкцию Екатерины.
Между Екатериной и Мировичем, несомненно, был сговор.
Все началось где-то летом 1763 года. По инструкции Н. Панина (предварительной), офицерам Власьеву и Чекину запрещалось: выходить из крепости, переписываться с кем бы то ни было, разговаривать со знакомыми. Они поначалу радостно взялись за гуж, потому что получили чины и деньги, но потом управлять этой тележкой им стало не под силу. И офицеры пишут Панину: вы обещали, что наша секретная служба скоро кончится, что она временная, но мы сами теперь не тюремщики, а заключенные, нам ничего нельзя, как самому последнему колоднику. Панин отвечал: я не сомневаюсь в том, что вы, находясь в вашем месте, претерпеваете долговременную трудность от возложенного на вас дела, однако помню и то, что вам обещано скорое окончание вашей комиссии. «Извольте еще немного потерпеть и будьте благонадежны, что ваша служба тем больше забыта не будет, а при том уверяю вас, что ваша комиссия для вас скоро окончится и вы без воздаяния не останетесь. Ваш всегда доброжелательный слуга Н. Панин. 10 августа 1763 года».
До 10 августа Панин не писал ни разу, что «их комиссия скоро окончится». Значит, еще не было кандидата на провокацию. Теперь кандидат появился. И это был Мирович.
Панин заискивает перед своими полицейскими, просит их. Первое лицо в государстве — просит своих пешек!
Двадцать девятого ноября 1763 года Власьев и Чекин еще пишут Панину: никаких сил нет добровольно сидеть под замком, помилосердствуйте, Христом-богом просим выпустить нас из Шлиссельбурга.
Двадцать восьмого декабря 1763 года Панин отвечает: потерпите еще чуть-чуть, посылаю вам премию по 1000 рублей. «Оное ваше разрешение не далее как до первых летних месяцев продлиться может».
В декабре 1763 года Панин уже знает, что в первые летние месяцы произойдет провокация! Через полгода. Как он мог знать точно этот срок, как мог предвидеть пустяковый заговор Мировича, если ни о заговоре, ни о Мировиче еще никто и слыхом не слыхал? Он указал точно дату: первые летние месяцы. Заговор произошел с 4 на 5 июля 1764 года.
Значит, был сговор.
И вот, когда уже все подготовлено, когда сговор уже решен, Екатерина и Панин пишут последнюю, настоящую инструкцию Власьеву и Чекину. Вот ее текст, слово в слово:
«Ежели паче чаяния случится, чтоб кто пришел с командою или один без именного ЕЕ императорского величества повеления и захотел того арестанта у вас взять, — арестанта умертвить, а живого его никому в руки не отдавать».
Вот и весь заговор наивного подпоручика. Ему навязали роль. Он ее исполняет храбро и тщательно, ничего не зная об инструкции. Мирович обманут: его посылают не на славу, а на смерть. Если бы он знал, как его перехитрили, еще неизвестно, чем закончилась бы вся эта история. Мало того — ни одна живая душа, кроме Власьева и Чекина, не знала об этой инструкции. Мало того — еще сто тридцать лет никто не знал об инструкции.
Мирович стал провокатором.
Он еще сто тридцать лет был провокатором перед лицом истории, и только найденная инструкция как-то объясняет его роль в этой истории.
Любимая госпожа предала своего любящего и честолюбивого раба, который писал стихи, рисовал картинки, играл на бандуре и вот — впутался в политику.
Еще одна загадка — Аполлон Ушаков.
Происхождение Ушакова неизвестно.
Судя по всему, Ушаков — сверстник Мировича.
Мирович — подпоручик, Ушаков — поручик.
Мирович говорил на процессе, что он выбрал «верного, надежного и во всем способного товарища». Ушаков — «давнишний, в нравах совсем сходный приятель».
Мирович в Петербурге только два года. Вряд ли среди офицеров-собутыльников поэт сумел найти верного и надежного друга. Для этого двух пьяных лет маловато. Тем более — друг «давнишний».
«В нравах совсем сходный приятель». Мирович — поэт и художник. Значит, они сходны по характерам и по роду занятий, если «совсем сходный».
Если так, если Ушаков сверстник Мировича, то и ему 24 года. Значит, и он родился в 1740 году. А 1740 год — времена мутные. Умирает Анна Иоанновна, регент — Бирон, заговор Миниха, правительница — Анна Леопольдовна, указы издаются от имени Иоанна Антоновича, интриги Остермана, Черкасского, Головкина, готовится к восстанию партия Елизаветы Петровны…
С какой стати Ушаков мог оказаться «давнишним приятелем» Мировича? Все «давнишнее» у Мировича — в Сибири. Там-то они познакомились, обе семьи, обе сосланные. И у Ушаковых, как и у Мировичей, не хватило денег, чтобы определить сыновей в гвардию, — и Аполлон, и Василий пошли в пехотные полки.
Тринадцатого мая 1764 года Ушаков и Мирович отслужили акафист и панихиду. По самим себе — как по умершим.
Если бы Ушаков был просто пьяненький солдатик, кукольная игрушка Мировича, он выполнял бы поручения повелителя, но служить панихиду не стал бы.
А это был трогательный и героический шаг.
Значит, Ушаков очень любил Мировича, значит, это действительно были близкие люди, значит, они друг другу беспредельно доверяли, если за какие-то полчаса один открыл другому опасную и грозную тайну и взял его в сообщники, а другой, не задумываясь, пошел за ним, — а это был последний, смертельный шаг.
Императрица пообещала неприкосновенность. Хорошо. Они ей доверяли. Они ее любили. Тогда ее любили почти все без исключения — она всех угощала и всем обещала. Но могли быть и непредвиденные случайности. Любая оплошность в этом предприятии — смерть.
Все-таки в их руках судьбы двух императоров.
Но императрица не так наивна, чтобы вручить свою судьбу какому-то подпоручику.
Это нужно было предвидеть.
Но Мирович — идеалист.
Неизвестно, как узнала Екатерина о сообщнике — признался ли чистосердечно Мирович или рассекретила Тайная канцелярия.
Но в дальнейшей судьбе Ушакова — все — загадка, все — «почему».
Почему 23 мая 1764 года Ушаков был отправлен в командировку?
В мае в Великолуцком полку это была единственная командировка от военной коллегии.
Из всех офицеров полка отправлен был именно Ушаков, единственный сообщник предстоящей операции.
Случайность? Нет. Потому что действия развивались так.
Военная коллегия организовала отъезд Ушакова с небывалой для нее скоростью.
Сохранились документы: коллегия оформляла командировки в двух-пятидневный срок. Разыскивали лошадей, ремонтировали колеса, разыскивали командированных, ремонтировали мундиры, разыскивали деньги, ретушировали дебет и кредит, бухгалтерия выписывала деньги.
Отправка Ушакова — рекорд канцелярской деятельности всего XVIII века!
Ушакова вызвали в девять часов утра, — отправился он уже в час дня!
Случайность? Нет. Потому что вот что произошло.
Ошеломленный такой стремительностью, Ушаков стал присматриваться. Он заподозрил что-то не то.
Ушаков следовал в Смоленск. Ему поручили передать генерал-аншефу и сенатору князю Волконскому M. H. 15000 рублей серебром. 15000 рублей — это не меньше 750 килограмм монет. Следовательно, коляска, в которой уехал Ушаков, была большая, на тяжелых рессорах.
Сопровождал Ушакова фурьер Григорий Новичков. Он ехал в простой кибитке, обитой рогожей.
Места в коляске хватило бы и на троих. Почему Новичков ехал в отдельной кибитке?
Ушаков не страдал манией преследования. В 24 года офицеров не очень-то преследуют мании. Но по обстоятельствам получалось так, что Новичков не сопровождает Ушакова, а конвоирует его.
Ушакова охватывает беспокойство.
Вот что рассказывает Новичков. Вот его рапорт по возвращении.
Двадцать третьего мая они отправились из Петербурга в Смоленск.
В 37 верстах от Порхова, в Сухловском яму, Ушаков начал жаловаться на головную боль. Он заболел.
До Порхова все-таки доехали.
Ушаков подал рапорт генерал-майору Петрикееву. Петрикеев — командир Новгородского карабинерного драгунского полка. Ушаков писал: он — болен и никуда ехать — не в силах. Позвали полкового врача. Врач осмотрел Ушакова и никакой болезни не обнаружил. Петрикеев приказал ехать. Поехали.
