Однажды майор Захаров, сотрудник политотдела, ответственный за комсомол, проводил душеспасительную беседу с Маисом Шахгельдиевым, вернувшимся из гауптвахты:
— Ну и как мы дошли до такой жизни?!
Тот ответил:
— Про вас, товарищ майор, ничего не могу сказать. А я ни до какой жизни, кроме как честной жизни советского военнослужащего, не дошел. Правда, через гауптвахту.
350. Рыжие усы
Однажды я решил отпустить усы. Они почему-то получились у меня рыжими.
— Сбрить! — приказал командир курса капитан Манасуев.
— Разрешите жаловаться по команде.
— Не разрешаю.
Если не разрешают жаловаться по команде, оставался один выход: политотдел.
И я направился к полковнику Азимову.
В то время — сейчас в это трудно поверить — партийный руководитель обязан был принять посетителя в тот же день, когда тот к нему обратился. Хоть поздним вечером, но принять.
Мне повезло: полковник принял меня днем. Проблему свою я представил как «унижение национального достоинства».
Услышав подобное, полковник обрадовался: подобных дел (о, далекое время!) у него никогда не было. Я объяснил, что уставы разрешают носить усы лицам кавказской национальности.
— Но они у тебя не очень кавказские, — пошутил полковник.
А я обиделся:
— Вот и вы унижаете мое национальное достоинство.
Он замахал руками:
— Что ты! Что ты! Носи.
Через несколько часов Манасуев мне сообщил:
— Вышло распоряжение. Можешь носить усы.
На следующий день я их сбрил.
351. До подъема осталось два часа сорок пять минут
Однажды мы выскочили из общежития и забыли разбудить Маиса Шахгельдиева. Он опоздал на занятия.
— Я вам отомщу, — пригрозил он. — Всем.
И обещание сдержал. Когда он дежурил по общежитию, закричал посреди ночи:
— До подъема осталось четыре часа двадцать пять минут.
Сначала в него собирались кидать сапоги, но потом поняли: он прав, а мы виноваты.
И потом:
— До подъема осталось два часа сорок пять минут.
Приходилось терпеть.
352. Случай с гробом
К коменданту общежития, где жили иногородние слушатели и куда нас заселяли после очередного приказа о расселении по казармам, приехал из деревни отец и умер. Привезли гроб, поставили во дворике общежития. Вечером мои коллеги со старшего курса вынесли гроб на улицу и со скорбным видом продефилировали возле трамвайной остановки. Потом оставили гроб у входа в общежитие. А наутро у гроба не оказалось крышки, кто-то украл ее, скорее всего, на дрова.
Нужно было срочно покупать крышку. Скинулись, бросили жребий, кому ехать в похоронное бюро. Выпало мне и слушателю А. Гольдину. В похоронном бюро грустный дядя нам сказал, что он работает здесь уже тридцать пять лет, но никогда еще крышек без гробов не продавал, и предложил купить крышку вместе с гробом. Пришлось покупать и гроб. Двоим дотащить тяжелейший гроб до общежития было трудно, а денег на машину у нас не было. Мы вызвали из общежития четырех ребят и промаршировали через пол-Москвы с гробом на вытянутых руках. Останавливались трамваи, склоняли голову прохожие.
— Вы все пойдете на гауптвахту, — метал громы и молнии генерал.
Но вся прелесть армии заключается в мудром правиле: все, что не запрещено уставом, можно. А ни в одном уставе запрещения носить пустые гробы на вытянутых руках нет.
353. Пощечина полковнику
Молодая особа решительно подошла к полковнику и влепила ему пощечину. Строй замер.
Я ее узнал: местная, с ней встречался мой товарищ Лева Джиндоян. Мы всем курсом приехали на практику в Дзержинск, посещали химические заводы, время проводили с местными девчонками.
Девица спокойно удалилась. Полковник сначала замер, потом скомандовал:
— Вольно. Разойдись.
Мы разошлись. Ко Льву не подходили, делали вид, что девицу не узнали.
К удивлению, никакого дознания не проводилось. Дело замяли. Позже я спросил у Льва, в чем дело. Он развел руками:
— Сам не помню, что наболтал спьяну. Честное слово.
Я ему поверил.
Потом как-то при разговоре с генералом, уже в Москве, вспомнили эту историю. Кто-то сказал:
— Раньше офицеры из-за пощечины от женщины при строе стрелялись.
— На наших блядей полковников не напасешься, — мудро изрек генерал.
354. Грязные сапоги после леса
— Выйти из строя.
Полковник называл фамилии. Мы выходили. Вышел и я. Накануне мы были в лесу с местными девицами. Дело было в Дзержинске во время заводской практики. Вернулись в гостиницу около пяти утра.
Полковник называл только тех, кто ночью гулял. Неужели кто-то заложил? Такого у нас никогда не было.
Я посмотрел на полковника и вместо суровой физиономии увидел веселую улыбку. Посмотрел на оставшихся ребят. Все смеялись и смотрели на наши ноги. Я тоже посмотрел и все понял. Сапоги у нас были белого цвета, очевидно, мы в лесу залезли в какую-то грязь.
— Вас нельзя посылать в разведку, — сухо констатировал полковник.
355. На вкус и цвет
Теперь в это трудно поверить, но мне отказывали в приеме в военную академию из-за недостаточного веса. Врач меня предупредил:
— Если за месяц не наберешь десять килограммов, можешь больше не приходить.
И порекомендовал мне смесь.
Ничего более ужасного в жизни мне больше пить не приходилось: там был и гематоген, и рыбий жир. Я затыкал ноздри, выпивал полстакана и тут же запивал вермутом. За месяц я действительно прибавил почти пять килограммов.
Прошло много-много лет. Порекомендовали мне недавно одно лекарство, пасту, которую надо растворять в теплой воде… Я все сделал, как приписано, и узнал вкус и запах пойла, с помощью которого в молодости набрал вес.
Пить я не стал. Посмотрел в проспект. Там было написано: «Препарат обладает приятным запахом и приятным вкусом».
Поистине «на вкус и цвет»…
356. Жилищный вопрос
Отец моего однокурсника Виктора Колычева был инженером. После войны его направили в Чехословакию. В первый же день к нему подошел человек и сказал:
— Мы бы хотели, чтобы вы чувствовали себя в Чехословакии как дома. Поэтому хотим сделать вашу квартиру у нас копией вашей квартиры в Москве.
Инженер испугался, потому как занимал в Москве одну комнату в коммунальной квартире.
— Сначала скажите, — продолжал чех, — какова площадь вашей московской квартиры.
Площадь комнаты, где пан инженер жил с женой и двумя детьми, равнялась 18 метрам, и он стал думать, какую площадь придумать.
— Пятьдесят метров, — сказал он и испугался, не переборщил ли. Тем более, он увидел удивление на лице у чеха. А чех вздохнул:
— Я, конечно, знал, что в Москве жилищный кризис, но что он принял такие ужасные масштабы, не мог себе представить.
8.2. Жизнь лагерная
357. К спиртному непривычны
Начальник курса полковник Денисов при первой встрече с нами доложил:
— Я могу простить все, кроме доносительства и холуйства.
Мы ему поверили, и он доказал, что не обманул. Зато другие пороки прощал.
Полковник был с нами в летних лагерях. Окончание лагерей всегда отмечалось. Полковник разрешил купить одну бутылку водки на учебное отделение. Но что делать с одной бутылкой на одиннадцать человек! Выход мы нашли: положили в миску куски хлеба и залили водкой. Эффект превзошел все ожидания: все одиннадцать были прилично пьяными.
Увидев нас в таком состоянии, полковник опешил:
— Как это вы так, ребята? С одной бутылки!
— С непривычки, товарищ полковник, — дружно ответили мы.
358. Опасный портрет
Полковник Денисов учил нас:
— В армии самое главное — не попасть в историю. Даже если ты в этой истории ни при чем. Приведу пример. Приезжаю я с инспекцией в одну часть. Дело было после войны, еще при Сталине. Прохожу мимо складских помещений. На стенах висят портреты. Всех вроде узнаю, а одного — нет. Спрашиваю сопровождающего капитана: «Чей портрет?». Он подбегает к портрету, читает, что написано внизу, подбегает ко мне и докладывает: «Маршала Тухачевского, товарищ полковник». А Тухачевского как врага народа расстреляли еще лет десять назад. Я понял, что история скверная, будет дознание, меня затаскают по инстанциям, и приказал: «Портрет спрятать». Все обошлось.
359. Керосиновый майор
Однажды во время летних лагерей мы подшутили над инструктором майором Тумановым. Сначала один ему сказал: «От вас пахнет керосином, товарищ майор». Майор не обратил внимания. Потом другой — то же самое: «От вас пахнет керосином». Он начал нюхать гимнастерку, снимал сапоги — вроде ничего. А мы свое: «От вас пахнет керосином».
После занятий вышли на улицу. Кто-то решил закурить.
— Не зажигайте спички, — закричал майор. — Я где-то облился керосином. Могу загореться.
