– А разве больше никак нельзя его… прижучить? – спросила Вера, она об этом тоже думала. – Арестовать, например, и обыскать…
– Иностранного дипломата?! – изумился Алексей. – Помилуйте, он же – персона неприкосновенная. Как можно его арестовать? Его даже в околоток пригласить нельзя! Скандал выйдет! Франц Иосиф Австрийский нашему государю гневное письмо напишет, и будет нам всем такое, что и представлять не хочется! Другое дело, если мы будем наверняка знать, что в портфеле у его сиятельства лежат какие-нибудь компрометирующие его бумаги. Тогда правда на нашей стороне окажется, а Спаннокки станет персоной нон грата. Тогда уж наш государь гневное письмо Францу Иосифу напишет. А может, сразу и не будем задерживать, понаблюдаем. Все зависит от того, что окажется в портфеле. Нам, кстати, пора уже с вами детали обговорить, время идет…
Больше Вере вопросов задавать не понадобилось, потому что Алексей сам все рассказал. Из флакона надо накапать в любое питье восемь-десять капель, но никак не больше пятнадцати на бокал. Больше нельзя, Спаннокки рискует не проснуться. Меньше восьми тоже нельзя – тогда он скоро не заснет. Если придется добавлять снотворное в бутылку, то тут уж пусть Вера сама прикинет, сколько ей нужно капель. На всякий случай снотворного будет с запасом. В портфель надо заглядывать аккуратно, запоминать, как что лежит, и возвращать на место в том же порядке, чтобы Спаннокки не заподозрил, что в его драгоценных бумагах кто-то рылся. Деньги на расходы Вере будут выданы. Кроме того, если Вере для образа понадобится что-либо из одежды, то она сможет получить это в магазине Старобельского на Кузнецком Мосту. Алексей предупредит, и стоимость выбранного Верой запишут на особый конфекционный[402] счет их ведомства. (Надо же, удивилась Вера, оказывается, и владельцы модных магазинов тоже сотрудничают с делопроизводством Алексея.) В случае какой-то срочной необходимости надо телефонировать по номеру шестнадцать – семнадцать (запомнить легко), попросить к телефону Николая Аристарховича и, когда ответят, что Николай Аристархович вчера уехал в Тверь, передать для него сообщение, то есть сказать, что надо. Все сказанное будет тотчас же передано Алексею или кому-то из его коллег (так он их назвал). «Николай Аристархович» и «Тверь» – это секретные слова, по которым коллеги Алексея узнают своих. Вопрос должен содержать имя, а ответ – название города.
Вера слушала, запоминала и все глубже проникалась своей причастностью к такому большому важному делу. Когда Алексей закончил и взял из вазочки пастилу (прохоровскую[403], никакой другой Владимир не признавал), Вера сообразила то, о чем не подумала раньше.
– А что решит Спаннокки, когда проснется? Он же поймет, что я его усыпила нарочно, и примет меры. Избавится от компрометирующих документов или спрячет портфель…
Алексей неторопливо, с видимым удовольствием откусывал пастилу, так же неторопливо жевал и запивал чаем. При этом он внимательно смотрел на Веру, словно ждал, что она сама ответит на свой вопрос.
– Он подумает, что это сделала прислуга? – предположила Вера и тут же поняла, что сказала глупость, потому что прислуга в гостиницах клиентов не опаивает, это сразу же вскроется. – Нет, не подумает… Или вам уже будет все равно?
Не переставая жевать, Алексей отрицательно покачал головой. Не все равно, мол.
– Как же тогда? – растерялась Вера. – Или от вашего снотворного память отшибает напрочь?
Алексей снова покачал головой – опять не угадала. Вере надоело демонстрировать свою глупость. Она замолчала и стала ждать, что скажет Алексей.
– А не перейти ли нам на «ты»? – неожиданно спросил Алексей. – Владимир уже интересовался, почему я держусь с его супругой столь церемонно? Даже обозвал меня старосветским помещиком.
– Давайте перейдем, – ответила Вера и напомнила, опасаясь, что разговор свернет с волнующей ее темы: – Так что же со Спаннокки? Как сделать так, чтобы он ничего не заподозрил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Очень просто. Ты возьмешь из его бумажника всю наличность…
– Что-о-о?! – Вера не поверила своим ушам.
– Заберешь деньги из его бумажника, – как ни в чем не бывало повторил Алексей. – Пусть считает тебя воровкой. Суммы при нем должны быть приличные, так что твоя игра будет выглядеть стоящей свеч.
– Нет! – твердо, резко и с вызовом ответила Вера. – Нет! Никогда!
– Другого выхода нет. – Алексей развел руками. – Но ты всегда вправе отказаться. Доброволие – наш главный принцип. Мы никогда никого не принуждаем и не вынуждаем нам помогать.
– А что мне делать потом с этими деньгами? – неожиданно для себя самой спросила Вера. – Их надо кому-то отдать, так ведь? Не могу же я оставить их себе?
– Ты отдашь их мне, – сказал Алексей, – а я внесу их в наш негласный фонд, откуда мы берем неподотчетные средства. Но никто не упрекнет тебя, если ты оставишь деньги Спаннокки себе. Это будет премия за успешно выполненное поручение.
– Ну уж нет! – не раздумывая, отказалась Вера. – Не нужно мне никаких премий, особенно таких!
Алексей не стал настаивать. Спохватился вдруг, что до сих пор так и не оформил Веру в качестве сотрудницы, и велел написать прошение на имя какого-то делопроизводителя какого-то делопроизводства чего-то там при обер-квартирмейстере. Вера запомнила только фамилию и звание – полковник Монкевиц. Прошение, написанное под диктовку Алексея, было совершенно обычным, со всеми полагающимися в подобных бумагах казенными оборотами. Вере очень понравилось название ее должности, если это можно было назвать должностью, – «секретный агент». Звучит! Жаль только, что никому не похвастаешься. В прошении было упомянуто о том, что Вера обязуется хранить в тайне все, что имеет отношение к ее работе.
Закончив диктовку, Алексей съел еще кусочек пастилы, рассказал анекдот про портного, захотевшего стать зубным врачом, и откланялся, пообещав вскоре появиться снова.
6
«7 июня, во 2-м часу дня, когда на Чистопрудном бульваре было изрядно гуляющей публики, какой-то босяк, назвавшийся впоследствии кр. Павлом Алексеевым Карасевым, 45 л., на глазах у всех разделся донага, вошел в пруд и начал в нем купаться. Некоторые мужчины из публики, выражая свое возмущение, начали бросать в него камнями, на что Карасев отвечал матерной бранью. Конец выходке положили сторожа Васильев и Смирнов, которые извлекли возмутителя спокойствия из воды и препроводили в участок».
Ежедневная газета «Московский листок», 7 июня 1910 года Насколько приятно мечтать под созерцание красивых видов, настолько же тяжко и скучно притворяться, что ты мечтаешь и любуешься видами. Да вдобавок Вера всерьез боялась окосеть, потому что лицо ее было повернуто к окну, а глаза смотрели влево на входную дверь. Когда затекла шея, Вера пересела так, чтобы дверь была справа, но легче ей от этого не стало. Время от времени Вера смотрелась в зеркальце. На самом деле разглядывала не себя, а зал – вдруг прозевала Спаннокки, не увидела, как он вошел. Террасу, хотя там было и прохладнее, воздушнее, Вера проигнорировала намеренно, потому что из зала через окно терраса просматривалась великолепно, а вот разглядывать с террасы зал было невозможно. Пожилой официант смотрел на Веру сочувственно, не иначе как уловил ее внутренний настрой. Чтобы не выглядеть белой вороной, Вера заказала филе де бёф а-ля Шамбор и бокал мозельского. Официант, удивленный выбором – белое вино к мясу, – дважды переспросил. Вера не стала объяснять ему своих мотивов. Красное вино возбуждает, заставляет сердце биться чаще, а она и без того была возбуждена до предела, хоть и всячески старалась это скрыть. А вот белое успокаивает, особенно если пить его мелкими-мелкими глоточками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
К мясу Вера почти не притронулась, так, ковырнула вилкой разок-другой. Есть ей совершенно не хотелось. От волнения и еще потому, что утром, проводив Владимира в Нижний, где у него начинался процесс, Вера заехала в магазин товарищества Эйнем у Мясницких ворот, накупила разного шоколаду и объелась им. Шоколад Вера любила.
