Оказалось, что не перегорела. На следующее утро Вера проснулась радостная и какая-то спокойная. Сидело внутри предчувствие чего-то хорошего. Так было в день выпускного бала, когда она познакомилась с Владимиром, и еще несколько раз. Предчувствие всегда сбывалось, оттого-то, наверное, Вера и была столь спокойна. И правда – зачем волноваться, если знаешь, что все будет хорошо? Спокойно было настолько, что Вера до самого вечера развлекалась такой кропотливой забавой, как вышивка. Подумала, что семейное гнездышко от украшений, сделанных собственными руками, становится только уютнее, и начала вышивать пейзаж. За образец взяла журнальную иллюстрацию – «Вечерний звон» Левитана, но строго ей следовать не собиралась, просто хотелось вышить что-то такое русское, пасторальное, чтобы непременно церковь и река. Так увлеклась, что просидела до самого вечера, кладя на полотно стежок за стежком.
Насчет наряда сегодня сомнений не было. Вера надела всего лишь раз «выгулянное» пепельно-серое муаровое платье, красиво переливающееся при движениях, и единственно подходящую к нему шляпку, маленькую, без полей, в виде турецкого тюрбана, украшенную черным агатом и страусиным пером. К такому наряду веер напрашивался сам собой, тем более что в небольшой Вериной коллекции из трех штук имелся подходящий – черный, резной, с яркими птицами. Пусть веер был японским, а тюрбан – турецким, все равно гармонично, потому что Восток и экзотика, решила Вера и отправила Клашу за извозчиком. Чтобы предупредить ненужные сплетни, прислуге все три дня подавалась версия Алексея о посещении поэтических чтений.
Сумочку Вера оставила прежнюю – черную парчовую, вышитую разноцветным бисером. Эта удобная, емкая и в то же время небольшая сумочка была у нее любимой, да вдобавок подходила едва ли не ко всем нарядам.
На Крымском Валу у пролетки надломилась ось. Ничего страшного, она не перевернулась, просто покосилась, но пришлось терять время на поиски другого извозчика. Как назло, мимо долго не проезжало ни одного свободного, а тот, к кому села Вера, сильно берег свою лошадь, и оттого они не ехали, а плелись. После того как Вера пригрозила, что за такую езду заплатит половину от уговоренного, поехали чуть быстрее, но все равно медленно. К Крынкину Вера приехала без четверти восемь и была недовольна тем, как она сюда добиралась.
Но стоило только Вере войти в шумный зал, как ее недовольство тотчас же улетучилось, потому что прямо перед собой, за третьим столом справа от входа, она увидела человека, как две капли воды похожего на изображенного на фотографии. Одетый в летний костюм цвета топленого молока, граф фон Спаннокки сидел за столом в одиночестве и внимательно изучал карту вин в коричневом сафьяновом переплете. Держал ее высоко, так что, может, и не изучал, а прикрывался ею, высматривая кого-то в зале или наблюдая за кем-то. Кто его знает, шпиона?
Вера замерла на мгновение, свыкаясь со своей удачей, а затем, не обращая внимания на подскочившего к ней метрдотеля, направилась к свободному столику, стоявшему в трех метрах позади Спаннокки. Проходя мимо графа, все продолжавшего сосредоточенно интересоваться винами, Вера уронила веер. Спаннокки среагировал мгновенно. Веер, казалось, еще до пола не успел долететь, а он уже отложил карту и наклонился.
– Благодарю вас, – церемонно сказала Вера, замечая темно-коричневый портфель, приставленный к ножке стола слева от Спаннокки.
Легкая улыбка, взмах ресницами, быстрый взгляд, брошенный на Спаннокки, сказали гораздо больше, чем слова. Поблагодарив, Вера пошла дальше, и хотя и не оборачивалась (еще чего!), но знала, что Спаннокки сейчас смотрит ей вслед. Непременно смотрит. Поэтому Вера шла мелкими шажками и старалась ставить ступни «в линию». При таком шаге вид сзади получается неимоверно соблазнительным, да еще и струящийся муар усиливает эффект.
Спаннокки оказался хватом. Вера думала, что он для начала пришлет ей цветы или хотя бы записку, но граф поступил проще – подошел раньше официанта, с портфелем в левой руке, щелкнул по-военному каблуками, несмотря на то что был в штатском, и спросил сладчайшим до невозможности, каким-то обволакивающим голосом:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Вы позволите, сударыня?
И указал глазами на стул, стоявший напротив Веры, при этом ни на мгновение не отрывая от нее взгляда. Как ему удался такой фокус, Вера не поняла.
– Да, пожалуйста, – томно сказала Вера, помня о своем печальном образе брошенной любовницы. – Мне уже все равно…
Получилось хорошо. Сама Комиссаржевская, наверное, похвалила бы. В четырех словах Вере удалось выразить все – и то, что ей грустно, и то, что Спаннокки ей совершенно безразличен, но в то же время она не имеет ничего против его общества, и то, что все самое лучшее осталось в прошлом…
7
«В доме Антонова по Косому переулку полиция обнаружила воровской притон в квартире Т. Соповой, известной в воровском мире под кличкой Танька-Одежница. Сопова занималась скупкой краденых вещей, которые затем сбывала через своих подручных не только в Москве, но и в Коломне, Зарайске, Клину и даже в Твери. В квартире Соповой полиция задержала двух давно разыскиваемых ею воров – Юркевича по кличке Коля-маленький и Кублицкого по кличке Билетер. Сопова также арестована».
Ежедневная газета «Русское слово», 9 июня 1910 года Мужчинам нравится, когда при них женщины ругают других мужчин. Поэтому Вера не жалела красок для образа своего мнимого мужа, домашнего деспота, скряги и вообще ограниченного человека. Выйти за такого замуж можно было, только тронувшись умом или по каким-то очень веским причинам. Вера выбрала второе и рассказала, что ее муж, удачливый биржевой делец, скупил все векселя ее невезучего в делах отца и поставил ультиматум – или дочь за меня замуж выйдет, или платите. Спасая отца от банкротства (ах, как это трогательно, у Веры в этом месте голос дрожал и глаза влажнели), Вера вышла замуж за нелюбимого. Но и с любимым, тем, за кого мечтала выйти замуж, не порвала. Не смогла, боялась что сердце разорвется. А теперь и любимый почему-то охладел, и жизнь покатилась куда-то вниз.
– Говорят, если сделать инъекцию большого количества морфия, то сначала увидишь яркие видения, а потом заснешь вечным сном…
Так Вера закончила свой печальный рассказ.
– Помилуйте, Елена! – ужаснулся Спаннокки, называя Веру придуманным ею для образа именем. – В ваши-то годы и такие мысли! Вы еще, наверное, и четверти века не прожили, а мечтаете о вечном сне!
Вера усмехнулась, давая понять, что дело не в прожитых годах, а в том, что душа болит, и нет от этой боли другого спасения, кроме вечного сна. Портфель стоял под столом, при желании его можно было потрогать ногой. Вера уже успела заметить, что на нем два замка. Медные, немного потускневшие, элегантные. Да и сам портфель был элегантным, респектабельным, дорогую вещь видно сразу. Как и дешевую.
Сам Спаннокки назвался своим настоящим именем и сказал, что состоит на дипломатической службе, но не стал уточнять, на какой именно. По-русски он говорил как настоящий русак, чисто, без ошибок, разве что только речь была какой-то бедноватой, тусклой. Не то что у Владимира, но ведь Владимир адвокат, ему положено быть красноречивым.
Спаннокки показался Вере недалеким и каким-то простоватым, что ли. Внимательно слушает, ахает, по глазам видно, что верит. Может, он в шпионских делах и сведущ, но в житейских не очень. Во всяком случае, так показалось Вере, и это ощущение крепло с каждой минутой. Вдобавок во взгляде Спаннокки было столько страсти, что Вера, хоть и не была торопыгой, начала считать поручение выполненным. Ну, почти выполненным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Затягивать не хотелось, лучше закончить все прямо сегодня. Знакомство состоялось, Спаннокки очарован, портфель при нем, времени у Веры, благодаря отсутствию мужа, сколько угодно. Сейчас они перейдут в кабинет или уедут в какое-нибудь тихое место. Вера, по ее мнению, ничем не рисковала. По Спаннокки было видно, что он человек благородный и не станет сразу набрасываться на даму, даже если дама из таких, кто не прочь уединиться с едва знакомым мужчиной. Нет, сначала будет традиционный ритуал – шампанское, комплименты, намеки… Можно будет без труда найти предлог для того, чтобы услать Спаннокки на минуточку, скажем, за нашатырем. Чем плох нашатырь в качестве предлога? «Ах, Лео (Спаннокки слегка сократил свое непривычное для русского слуха имя), у меня голова закружилась, не будете ли вы так добры принести нашатыря?» Или можно дождаться, пока Спаннокки сам выйдет за чем-нибудь. Можно будет, сославшись все на ту же спасительную головную боль, попросить его перестать курить при Вере. А он, судя по всему, заядлый курильщик – каждые пять минут лезет в портсигар за новой папиросой. До конца, правда, ни одну не докуривает, пыхнет раз-другой и гасит в пепельнице.
