Прокурор. Как вы узнали ее голос?
Свидетельница. Тут мудрено было ошибиться, потому как голос у бедняжки был противный и визгливый, особливо когда она пыталась петь. А подделаться по него никому в деревне не удавалось, хотя многие шутки ради пробовали. Так вот, услышавши ее, я обрадовалась, потому что Энн уже начали искать и за нее беспокоились. Она ведь была хоть и дурочка, но безобидная и покладистая. «Вернулось дитя, вот и слава Богу», сказала я себе, поспешила ко входу, а пробегая мимо, сказала сквайру Мартину: «Сэр, милашка-то ваша никак воротилась. Позвать ее сюда?». У меня на уме было поскорее открыть дверь, но тут сквайр Мартин — мне аж показалось, что он ополоумел — схватил меня и стал кричать: «Стой, женщина! Ради бога не надо!» и много еще всякого, а сам так и трясся, ровно припадочный. Я, конечно же, рассердилась: «Вы — говорю ему — никак и не рады, что бедное дитя нашлось?» Пришлось мне кликнуть Томаса Снелла и сказать, что раз меня сквайр Мартин не пускает, пусть он отопрет да кликнет ей войти. Он и отворил, но тут в дверь ворвался порыв ветра и задул две свечи — у нас там только две и горело, — и сквайр меня наконец выпустил: он отпрянул и вроде даже свалился на пол. Так или иначе, пару минут, пока я шарила да искала огниво, мы оставались в кромешной тьме, и в это время мне показалось будто кто-то прошел по полу, а потом дверца нашего большого буфета открылась и снова закрылась. А когда я зажгла свет, то увидела, что сквайр Мартин побелел, весь в поту, ровно очнулся от обморока, и руки у него свисают как плети, и уж собралась было ему помочь, но тут приметила, что дверца буфета закрыта неплотно и оттуда высовывается вроде как краешек платья. Мне подумалось, что, покуда было темно, кого-то могло угораздить прошмыгнуть и спрятаться в буфете. Подошла я поближе, гляжу и точно: дверцей зажаты краешек черного плаща, а под ним краешек коричневого платья, и тот и другой снизу, словно внутри кто-то спрятался, присевши на корточки.
Прокурор. Итак, за что вы приняли увиденный уголок материи?
Свидетельница. За женское платье.
Прокурор. Могли ли вы предположить, кому оно могло принадлежать? Иными словами, знали ли вы особу, носившую такое платье?
Свидетельница. Я видела лишь краешек, сэр, кусочек самой обычной материи. Многие в нашем приходе шили платья из такой ткани.
Прокурор. Походило ли оно на платье Энн Кларк?
Свидетельница. Энн носила похожее, но присягнуть, что это было ее платье, я не могу.
Прокурор. Заметили ли вы что-либо еще?
Свидетельница. Материя, совершенно точно, была намокшей, что по такой погоде и не диво.
Председательствующий. Вы пробовали его на ощупь?
Свидетельница. Нет, Ваша Честь. Мне не хотелось к нему притрагиваться.
Председательствующий. Вот как? Неужто вы такая неженка, что боитесь прикоснуться к мокрому платью?
Свидетельница. По правде сказать, Ваша честь, у него, не знаю уж почему, был больно гадкий вид.
Председательствующий. Хорошо, продолжайте.
Свидетельница. Тогда я снова подозвала Томаса Снелла и попросила его встать рядом со мной, а как я открою дверцу буфета, тут же сцапать ту женщину, которая там спряталась. Мне хотелось узнать, кто она и чего ей надо. Но как только сквайр Мартин услышал мои слова, он завопил и выбежал на улицу, в темень. Тут дверца буфета стала открываться, а я, верно с перепугу, попыталась ее удержать. Томас Снелл пришел мне на помощь, только у нас и вдвоем ничего не вышло. Дверь распахнулась с такой силой, что мы повалились на пол.
Председательствующий. Ну и кто же оттуда выскочил? Крыса?
Свидетельница. Кто это или что, Ваша Честь, сказать не берусь, но оно было много больше крысы. Прошмыгнуло быстренько по полу, да и за дверь.
Председательствующий. Но все-таки? Был ли это человек?
Свидетельница. Ваша Честь, я ей-богу не могу сказать, что это было: что-то невысокое и темного цвета. Мы с Томасом Снеллом, что уж греха таить, основательно струхнули, но все же бросились за ним вдогонку, к распахнутой двери. И наружу выглянули, да только в темноте ничего не углядели.
Председательствующий. А разве на полу не осталось следов? У вас какие полы?
Свидетельница. Плитняк, Ваша Честь, отшлифованный песком плитняк. Да, на нем остались какие-то мокрые пятна — на дворе, как я говорила, было сыро, — но понять, чьи это следы мы не могли.
Председательствующий. Должен признать, что мы услышали довольно странную историю, но мне не совсем понятно, в какой связи она находится с обвинением.
Прокурор. Ваша Честь, мы сочли нужным ознакомить суд с данными показаниями, ибо они свидетельствуют о подозрительном поведении подсудимого сразу после исчезновения убитой, и просим присяжных принять во внимание как это, так и голос, который свидетельница слышала снаружи.
Потом, после нескольких несущественных вопросов, заданных подсудимым, к присяге был приведен Томас Снелл, в целом подтвердивший показания миссис Эрскот и добавивший к ним следующее:
Прокурор. Что происходило в то время, когда миссис Эрскот выходила из комнаты и вы оставались наедине с подсудимым?
Свидетель. У меня в кармане был скрученный табачный лист.
Прокурор. Что скрученное?
Свидетель. Табачный лист, сэр, и мне захотелось закурить трубку. Трубку-то я нашел, она лежала на каминной полке, только вот скрученным листом ее не набьешь, так ведь? Его надо было порезать, сэр, или покрошить, а чем? Ножик я забыл дома, а зубов у меня немного, да и те гнилые, в чем вы, сэр, да и кто угодно, коли будет охота, может убедиться собственными глазами.
Председательствующий. Что за вздор! Эй, как вас там, говорите по существу. Мы что, собрались здесь полюбоваться вашими зубами?
Свидетель. Ни в коем разе, Ваша Честь, упаси Господи! Было, чем любоваться. Уверен, у Вашей Чести есть дела поважнее, да и зубы небось получше.
Председательствующий. Боже милосердный, ну и свидетель! Да, зубы у меня что надо, и коли не станете говорить о деле, вы с ними познакомитесь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
