ГЛАВА 2
— Бестия умер, — объявил Макрон, войдя в палатку.
Ливень, глухо барабанивший по козлиной шкуре, заглушил слова центуриона, и Катон, оторвав глаза от своей писанины, переспросил:
— Командир?
— Я сказал, что Бестия умер, — крикнул Макрон. — Умер сегодня после полудня.
Катон кивнул. Новость была печальной, но вполне ожидаемой. Лицо главного центуриона было буквально рассечено пополам. Лекари сделали все возможное, чтобы облегчить его страдания, но спасти заслуженного воина не смогли. Потеря крови, раздробленные кости и занесенная инфекция сделали его смерть неизбежной. Надо сказать, что в первое мгновение Катон ощутил едва ли не радость, ведь именно Бестия превратил первые месяцы его службы в сущий кошмар. Создавалось впечатление, что, муштруя прибывших в легион новобранцев, центурион получал особое наслаждение, издеваясь над «столичным хлюпиком» и созерцая его бессильную ярость.
Макрон отстегнул застежку своего чуть ли не насквозь промокшего плаща и кинул его на спинку походного складного стула, который придвинул к жаровне. Пар, исходивший от одеяний, сушившихся на других стульях, поднимался оранжевыми струйками вверх и наполнял палатку туманом, которого тут и так было более чем достаточно. «Если нескончаемый дождь — это лучшее, что может предложить британское лето, — тоскливо подумал Макрон, — стоит ли вообще драться за этот остров?» Бритты-изгнанники, сопровождавшие легионы, утверждали, будто их сырая страна чуть ли не прогибается от богатейших залежей драгоценных металлов, прекрасных пахотных земель и сочных пастбищ, но, вспомнив об этом, Макрон лишь пожал плечами. Кто их знает, может, они и не врут, но у них имеются свои причины желать, чтобы Рим восторжествовал над их соплеменниками. Ибо по большей части к римлянам прибивались вожди, которых катувеллауны лишили владений и власти и которые надеялись, что в награду за помощь завоеватели вернут им и то и другое.
— Интересно, — промолвил Макрон, уже вслух размышляя, — кто теперь займет место Бестии? Хотелось бы знать, кого Веспасиан прочит в главные центурионы.
— А может, тебя, командир?
— Это вряд ли, парень! — фыркнул Макрон.
Его совсем еще зеленый юнец-оптион прослужил во Втором легионе слишком мало, чтобы представлять себе порядок продвижения по службе.
— Я вообще не участвую в этом забеге. Легат будет выбирать из центурионов первой когорты — самых лучших и самых заслуженных командиров нашего легиона. Необходимо иметь за плечами немало лет безупречной службы на командной должности, чтобы твою кандидатуру хотя бы представили к рассмотрению для перевода в первую когорту. Мне, по моему разумению, еще долго оставаться на своем месте — во главе шестой центурии четвертой когорты. А вот центурионам первой, бьюсь об заклад, сегодня придется поволноваться. Не каждый день выпадает шанс сделаться главным центурионом.
— А разве они не будут печалиться о Бестии? Ведь он был одним из них.
— Наверное, будут, но одно другому не мешает, — пожал плечами Макрон. — Такова война: любой из нас может оказаться на переправе через Стикс. Просто на сей раз выпал черед Бестии. А в общем-то, он немало успел взять от жизни. Еще пара лет, и ему все равно пришлось бы потихоньку сходить с ума от тоски в какой-нибудь ветеранской колонии. Так что если уж кому-то так и так следовало погибнуть, так лучше ему, чем молодому воину с далеко идущими планами, надеждами и амбициями, у которых есть шансы осуществиться. А так появляются вакантные центурионские должности и открываются возможности для продвижения.
При этой мысли Макрон улыбнулся. Сам он пребывал в должности центуриона всего-то на несколько недель дольше, чем Катон на военной службе, и до недавнего времени по старшинству производства являлся младшим центурионом Второго. Однако в последних стычках с бриттами двое центурионов четвертой когорты сложили головы, что сразу подняло его на две ступени, сделав четвертым по старшинству. Кого бы ни назначили на освободившиеся командные должности, Макрон автоматически имел перед новоиспеченными центурионами неоспоримое преимущество.
Он поднял голову и ухмыльнулся Катону.
— Если эта кампания затянется на несколько лет, глядишь, даже ты сможешь выбиться в центурионы.
Катон улыбнулся, сочтя это не более чем шуткой. Все шансы были за то, что остров покорят куда раньше, чем высшее командование сочтет его достаточно зрелым и опытным воином для назначения командиром центурии. В конце концов, ему было всего лишь семнадцать лет, а должность центуриона не для зеленых юнцов. Если когда-то он и получит ее, то этого придется ждать годы.
Юноша вздохнул и протянул восковую табличку, с которой работал.
— Отчет о численности боеспособного личного состава, командир.
Макрон отмахнулся от таблички. Сам он и читал, и писал с трудом, а потому предпочитал не делать ни того ни другого, всецело переложив письменную работу на плечи своего оптиона, благо тот получил прекрасное столичное образование, и командир твердо верил, что со всяческой писаниной в шестой центурии теперь полный порядок.
— Ну, что там?
— Шестеро наших легионеров в полевом лазарете, и двое из них вряд ли выживут. А еще троих, хотя жизни их и вне опасности, по словам главного хирурга, придется уволить со службы. Сегодня пополудни их необходимо доставить к побережью. К концу текущего года они должны вернуться в Рим.
— И что тогда? — Макрон печально покачал головой. — Жалкое пособие, на которое не прокормиться, и перспектива до конца дней просить милостыню на улицах. Право же, не та жизнь, за которую стоит цепляться.
Катон кивнул. В детстве он видел увечных ветеранов, выпрашивавших подаяние в грязных нишах форума. Для лишившихся здоровья людей это было единственной возможностью выжить, и, возможно, смерть и вправду была бы для многих из них лучшим выходом.
Катон неожиданно представил себя в роли убогого калеки и невольно поежился. У него не было семьи, так что в случае беды ему не приходилось рассчитывать на чью-либо помощь. Единственным человеком вне армии, которому он, может быть, не был безразличен, являлась Лавиния, но сейчас она вместе с другими рабынями и рабами из свиты матроны Флавии, супруги командира Второго, находилась на пути в Рим. Однако на нее рассчитывать нечего. Не говоря уж о том, что Лавиния не распоряжалась собой, Катон не слишком наделся на то, что такая красавица сможет любить калеку. И будет ли ему легче, если она останется с ним из жалости или из ложно понятого чувства долга? Макрон уловил перемену в настроении молодого человека и сам подивился тому, насколько он чуток к переживаниям паренька. Все оптионы, каких он знал до сих пор, были заурядными солдатами, чуть получше или чуть похуже, но Катон — совсем другое дело. Смышленый малый, грамотей и вместе с тем храбрый и находчивый воин, уже успевший проявить себя в деле. Другой на его месте нос бы задирал, а этот не высовывается. Надо думать, этот паренек далеко пойдет, если, конечно, проживет достаточно долго, чтобы успеть продвинуться. По правде сказать, Катон вызывал у своего командира смешанные чувства, он удивлял его, порой забавлял, а порой и восхищал.
