Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот слухи о «бесстыдстве» Гыджи дошли до кибитки Анкара-ага. Больше всего тревожило старика, что невестка целых три недели провела с этой распутницей, но, кажется, не осуждает ее. За вечерним чаем Анкар-ага решил потолковать о Гыдже.
— Скажи-ка, — неожиданно обратился он к Кейик, сидевшей возле Бибигюль, — как ты там отвечала, когда Гыджа намекнула тебе про Копека?
Кейик настороженно взглянула на старика, подумала и что-то шепнула Бибигюль. С самим свекром она никогда не говорила. Бибигюль повернулась к свекру:
— Кейик говорит, что промолчала.
— И правильно сделала, невестка. — Анкар-ага не спеша поставил пиалу на кошму и погладил бороду. — Порядочная женщина не должна разговаривать с недостойной. Муж воюет, бьется не на жизнь, а на смерть, а эта сучка хвостом виляет перед чужим мужиком! И Ко-пеку такое спускать нельзя. — Анкар-ага сердито покашлял. — Разврат — он как заразная болезнь, на других перекинуться может…
Кейик не могла не понять, для чего свекор читает ей мораль. И если раньше сама не одобряла Гыджу, то сейчас, разозленная прозрачными намеками Анкара-ага, готова была защищать ее до последнего. Она наклонилась к Бибигюль и громко, чтобы слышал свекор, зашептала:
— Как только не стыдно возводить напраслину! Да я через соль готова перешагнуть — Гыджа честна!..
Анкар-ага молчал, опустив глаза. Вступать в пререкания с невесткой ниже его достоинства: молода, неразумна, да он вроде бы и не слышал ее дерзких слов. Но вот то, что она клянется солью, — это нельзя оставить без внимания.
Глава седьмая
В сентябре, когда начались занятия, мне вдруг поручили преподавать родной язык. Я кончил только четыре класса, но учитель Агамурад, уходя в армию, советовал поставить на его место меня. Наверно, потому, что я неплохо учился. Я думал, назначение временное, пока не вернется Агамурад, а потом пришла похоронная, и мы узнали, что он никогда не вернется.
Похоронную на почте отдали мне. Оказывается, в его документах значилась моя фамилия — Агамурад написал, что я самый близкий ему человек.
У нас в селе учитель Агамурад прожил около года. Он мало кому писал и редко получал письма: кажется, вырос без родных, в детском доме. Был Агамурад небольшого роста, кругленький и очень застенчивый. Он стеснялся не только стариков — стариков все стесняются, — но робел даже перед ученицами. Любил ребятишек, верблюжат, весенний дождь, радугу, траву. Я знал это, потому что меня он тоже почему-то полюбил и всегда разговаривал со мной.
Как-то раз я позвал Агамурада посмотреть капканы на заячьих тропах. У меня их было поставлено целых четыре. Мы вышли рано. Солнце только поднялось, и роса сверкала в свежей траве. По росе особенно отчетливо видны заячьи следы. Их оказалось много, и я заторопился, но учитель попросил подождать — ему не хотелось спешить.
— Давай поглядим…
Мы стояли на гребне бархана. Село оттуда — как на ладони. Народу еще не видно, лишь несколько молодых женщин у колодца. Над дворами вьются дымки. Тихо…
— Какая красота! — задумчиво проговорил Агамурад.
Я тоже люблю смотреть с бархана на село, но мне не терпелось проверить капканы — я промолчал.
Первый капкан был пуст. Второго не оказалось на месте, а на песке была кровь. С капканом заяц не мог далеко уйти, я нашел его сразу. Крупная зайчиха сидела в зарослях и, опустив правое ухо, таращила на нас круглые от страха глаза. Агамурад отвернулся.
— Отпусти ее, Еллы, — попросил он.
— Так ведь у нее лапа разбита, — нерешительно сказал я. — Прыгать не может. Лучше не мучить.
— Ну смотри, — ответил учитель.
Когда я, сдирая шкурку с зайчихи, вспорол ей брюхо, там оказался зайчонок. Учитель отошел в сторону и стал молча ждать.
— Вот о чем я хочу попросить тебя, Еллы, — сказал он, когда мы спустились с бархана. — Пусть это будет твой последний заяц. Обещаешь?
Я обещал.
В армию его провожали всем селом. Он ходил по домам, прощался, говорил, чтоб не сердились, если что не так. Старики хвалили его, просили после армии обязательно возвратиться к нам, обещали женить…
И вот его убили.
Война.
Глава восьмая
Анкар-ага принимал в своей кибитке гостей. Один был Джапар-ага, отец его младшей невестки, другой — старый знакомый Нунна-пальван. Нунна-пальван, разумеется, заявился без гостинцев — да их от него никто и не ждал, — зато сват приехал не с пустыми руками.
Жгуты сушеной тедженской дыни — от одного аромата слюнки текут — и тутой мешочек зерна — подарки по нынешним временам ханские.
— Я вот что думаю, — начал разговор Анкар-ага, не дав гостям задать друг другу обычные вежливые вопросы, — когда к Санджару Политику приходят, он всегда гостей знакомит. Давайте и я вас познакомлю. Это Джапар, отец нашей невестки, а это Нунна-пальван из Кизылтакыра.
— Слышал, слышал… — сказал уважительно Джапар-ага. — Отец Модана-пальвана? Здоров ли наш богатырь?
Нунна молча опустил голову. Хозяин дома сделал знак свату.
— Да будет земля ему пухом, — сказал Джапар-ага.
— А как младший? — немного погодя спросил Анкар-ага. — Есть вести?
Нунна-пальван махнул рукой.
— Пишет: «Отправляемся на веселье». Уезжал — хвастался, героем себя выказывал, видно, и там лучше не стал… Пустой парень. Болтун.
— Ну это ты зря. Рябой — парень что надо.
— Нет, Анкар. Модан был — вот это да. Ума, силы — на тридцать таких, как Рябой! — Нунна-пальван глубоко вздохнул. — Чтобы найти золотистого ягненка, сотни отар переберешь. Так и мой Модан. Раз в сто лет природа создает такого. Как узнал… в один день борода поседела.
Помолчали.
— А что слышно о твоих? — осведомился Нунна-пальван.
— Пока пишут. Юрдаман — пулеметчик, а Паша — подымай выше — командир. Ученым людям везде почет. Младший не писал долго, а тут получили письмо и фотокарточку. Без коня снят. Я думаю, он его командиру отдал. Мне письмо недавно прислал большой начальник. «Благодарю, — пишет, — за прекрасного ахалтекинца». И мне и всей семье благодарность. Вот фотокарточка.
Гости стали рассматривать фотографию.
— По одежде судить, он не простой солдат, — с уверенностью заявил Нунна-пальван, считавший себя знатоком армейских отличий. — Сержант. Не иначе, за храбрость повысили.
— Не знаю, — скромно сказал Анкар-ага. — Храбростью вроде не выделялся. Способный — это да. Старшая невестка, она у нас учительница, всегда его хвалила. Правда ли, нет, не знаю; может, она так, по-родственному…
Кейик, прислуживая гостям, ревниво вслушивалась в разговор. Было обидно, что свекор, хваля Пашу и Покера, о ее Юрдамане только и сказал — пулеметчик. Не радовал даже почет, с каким встречал свекор ее отца. Убрав чайники, она принесла большую миску шурпы из парной баранины, разложила на красивой шерстяной скатерти свежевыпеченные лепешки, поставила кувшин с чалом [4].
— А ты, я вижу, не беднеешь, — заметил Нунна-пальван, не в силах скрыть восхищение.
— Жили, слава богу, неплохо. Но прибавляться не прибавляется. Ничего, как-нибудь проживем. Лишь бы сыновья вернулись.
— Все в руках божьих, — вставил Джапар-ага. — Как говорится: сорок лет ходит холера, а умрет лишь тот, кому свыше назначено.
— Брешут, кто так говорит! — сердито проворчал Нунна-пальван. — На аллаха кивают, а про себя думают: береженого бог бережет. Дома отсидеться стараются. А то и вовсе в пески подаются. Вон Копек, ваш завфермой, как получил повестку, сразу, говорят, в пески деру дал.
— Все возможно, — подтвердил Анкар-ага. — Про кого другого, а про этого что ни скажи — поверю.
— Говорят, уже два дня ищут, как сквозь землю провалился. Ничего, найдут, от колодцев далеко не уйдешь.
— Точно! — живо отозвался Джапар-ага. — Вчера возле колодца Динли видел я одного, на лошади. И подозрительно себя вел: увидел меня — остановился, но не подъехал, не поздоровался. Поднялся я на бархан, гляжу — он тронулся, с прежнего пути в сторону подался… Все оглядывался. И ружье у него. Нет, думаю, это не чабан, что отбившуюся овцу ищет.
— Какая уж тут овца! — Анкар-ага выругался вдруг такими словами, каких никто прежде от него не слыхал. — И куда, дурак, бежит? Ну ладно, скроется, переждет войну где-нибудь под кустом, а потом-то куда деваться? Как людям на глаза покажется? Нет уж, от веры можно отречься, а от народа — никак!
— Знаешь что, — решительно произнес вдруг Нунна-пальван, — на фронт нас с тобой не возьмут, проси не проси. Что, если взять берданку да в пески за этим сукиным сыном?
- Последствия неустранимы: Жестокое счастье. - Михаил Черненок - Великолепные истории
- Мужчина на всю жизнь - Герд Фукс - Великолепные истории
- Энни - третий клон (СИ) - Раиса Николаева - Великолепные истории