Во-вторых, «религиозные». Насекомые распевают:
Ведь душа моя — дыханьеМира вечной красоты.Дивны Божии черты,Дивно каждое созданье!
Такие же «религиозные» мотивы нашли, должно быть, цензоры и в книге шведской писательницы, лауреата Нобелевской премии 1909 года Сельмы Лагерлёф — «Легенды о Христе», — изданной еще до революции, в 1911-м; вообще-то, это было большой редкостью в практике Главлита. Книги Лагерлёф пользовались огромной популярностью в России в начале XX века, в 1910 году издательство Саблина даже выпустило 10-томное собрание ее сочинений. Если не считать детской книги «Путешествие Нильса по Швеции» (в русских переводах «Путешествие Нильса с дикими гусями»), в советское время произведения Лагерлёф практически не печатались, что и понятно. Сельма Лагерлёф, по словам автора статьи в ЛЭ, — «…одна из самых реакционных писательниц конца XIX — начала XX вв…Социализм для Л. - это последний величайший искус антихриста».[20] В более мягкой форме такая оценка выражена в КЛЭ:[21] «Л…ищет выход в религиозно-идеалистической программе духовного самообновления». По-видимому, религиозные мотивы и послужили причиной запрета книги. До 1917-го «Легенды о Христе» выдержали 7 изданий (И. Д. Сытин, М. Кнебель, братья Сабашниковы и так далее); в приказе Главлита уточняется, что запрет касается «всех дореволюционных изданий». После отмены цензуры в 1991 году в России «Легенды…» были несколько раз выпущены современными издательствами.
Пострадали некоторые произведения, принадлежащие перу писателей, живших в «странах народной демократии». Поначалу (до 1948 года), пока отношения СССР с Югославией были безоблачными, прославлялись подвиги югославских партизан и «лично» Иосипа Броз Тито. Когда же отношения испортились, а самого Тито объявили «наймитом империализма», начальник Главлита тотчас же подготовил список книг, посланный на утверждение в ЦК КПСС:
Представляю список книг, в которых содержатся положительные высказывания о Тито, либо в которых Югославия характеризуется как страна народной демократии. Главлит просит разрешения издать приказ о запрещении продажи в книготорговой сети и выдачи в библиотеках перечисленных в прилагаемом списке книг.[22]
После восстановления отношений с Югославией в 1956-м такие книги, казалось бы, должны были вернуться из спецхранов, но про них забыли. Зато попали в него те, в которых разоблачался «кровавый режим Тито-Ранковича», изданные между 1948-м и 1953 годом. Таким образом, в спецхранах одновременно могли находиться как произведения, прославляющие Тито, так и проклинающие его. Когда портились (или, наоборот, восстанавливались) отношения с Албанской и Китайской народными республиками, модель изъятия книг была примерно такой же. Так, в частности, оказались под запретом «Албанские поэмы», переведенные Давидом Самойловым, поскольку в тексте и примечаниях переводчика названы многие деятели Албании, подвергнутые в СССР остракизму, такие, как Энвер Ходжа и другие.[23]
Совершенно нетерпимым, наконец, было отношение советских цензоров к «нездоровой эротике» и ненормативной лексике, под что подводились порой самые невинные вещи.[24] Еще Пушкин пытался «…всё так изъяснить, чтоб совсем не рассердить богомольной важной дуры, нашей чопорной цензуры» (кстати, Р. В. Иванов-Разумник в письме своему издателю П. Витязеву в 1923 году слово «богомольной» заменил на «большевицкой»).[25]
Крайний пуританизм, которым всегда отличалась российская цензура, в советское время был доведен уже до совершеннейшего абсурда. Так, например, «неприличной» была признана повесть австрийского классика Артура Шницлера (1862–1931) «Барышня Эльза», выпущенная ленинградским издательством «Сеятель» в 1925 году. Приказ Главлита № 8 за 1951 год характеризует мотив ее изъятия предельно кратко: «Бульварно-порнографическая новелла». На самом же деле, повесть представляет собой исповедь истеричной барышни и не более того.
Под такую же «статью» подведен рассказ Оскара Уайльда «Царь Жизни», лишь единожды изданный в России — опять-таки до революции — в 1908-м. «Апологет аморального эгоизма и праздности… <…>…высшие натуры» которого наделены «утонченной извращенностью»,[26] Уайльд признан после революции «вредным» писателем, в силу чего его произведения практически не печатались до 1960-го, когда вышел двухтомник, подготовленный А. Аникстом. В вышеупомянутом рассказе найдены элементы порнографии, причем с гомосексуальным оттенком. А повествуется там о страстной «греховной» любви аббата к подростку, заканчивающейся трагически: двойным самоубийством — не в силах справиться со своей страстью, аббат дает испить юноше из чаши с отравленным напитком, а затем и сам принимает яд (такие вот новые Ромео и Джульетта).
Выше нами была названа едва ли десятая часть переведенных на русский язык книг, которые оказались в узилищах спецхранов.[27] Политика тотального «библиоцида», неуклонно проводившаяся в течение трех четвертей века, привела к невиданному в истории опустошению книжных запасов и как следствие — к существенному снижению интеллектуального и духовного потенциала страны. Результаты массового истребления книг чувствуются до сих пор и, возможно, будут сказываться еще долгое время. Очень точно сказал об этом Иосиф Бродский в предисловии к «Избранной прозе» Марины Цветаевой, вышедшей по-русски в 1979 году в Нью-Йорке:
Теоретически достоинство нации, уничтоженной политически, не может быть сильно унижено замалчиванием ее культурного наследия. Но Россия, в отличие от других народов, счастливых существованием законодательной традиции, выборных институтов и т. п., в состоянии осознать себя только через литературу, и замедление литературного процесса посредством упразднения или приравнивания к несуществующим трудам даже второстепенного автора равносильно генетическому преступлению перед будущим нации.
Лучше поэта не скажешь…
* * *
Примечания
1
Имеются в виду произведения, переведенные на русский язык.
2
РГАЛИ. Ф. 31. Оп. 2. Д. 9. Л. 7.
3
Запрещенные книги русских писателей и литературоведов: Индекс советской цензуры с комментариями. — СПб., Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств, 2003. 414 с.
4
Б. Фрезинский. «…Черт меня дернул влюбиться в чужую страну…» Пять сюжетов из истории франко-советских культурных связей // Всемирное слово, 2000. № 13. с. 77–83.
5
Впервые «Возвращение из СССР» появилось на страницах журнала «Звезда» (1989, № 8). Затем, в 1990 г., оно было опубликовано под одной обложкой с книгой Фейхтвангера — под общим названием «Два взгляда из-за рубежа» (Послесловие Н. Эйдельмана. — М., Политиздат.)
6
В. Паперный. Вера и правда: Андре Жид и Лион Фейхтвангер в Москве // Неприкосновенный запас, 2003, № 4. Запись беседы товарища Сталина с германским писателем Лионом Фейхтвангером. 8 января 1937 г. // Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов / Сост. Л. В. Максименков. — М., 2003. с. 444–460.
7
См. сборник «Глазами иностранцев», в который вошел очерк Дж. Дос Пассоса «В дождливый день в Ленинграде».
8
Настоящая фамилия Сметанич (1897–1938).
9
Краткая литературная энциклопедия (КЛЭ), т. 2. — М., 1964.
10
Перевод с франц. Ив. Анисимова. — М., ГИХЛ, 1934.
11
См. журнал «Иностранная литература», 2001, № 9.
12
В. Э. Мейерхольд в русской театральной критике, 1920–1938 / Сост., статьи и примеч. Т. В. Ланиной. — М., 2000. с. 543–544.
13
Литературная энциклопедия, т. 7. — М., 1934. с. 25.
14
Литературная энциклопедия, т. 9. — М., 1935. с. 665.
15
«Я жгу Париж», «Человек меняет кожу».
16
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 551. Л. 56.
17
Подробнее о технике «исправлений» см. в нашей книге: Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929–1953. — СПб., Академический проект, 2000. с. 113–115.
18
В более или менее аутентичном виде текст книги опубликован в сборнике Г. Уэллса «Россия во мгле», подготовленном знатоком его творчества Ю. И. Кагарлицким в сопровождении предисловия академика И. И. Майского (М., Госполитиздат, 1970).
