Но всё-таки история со старухой тревожила его. Он думал раньше, что, когда срок обучения закончится, мальчики его останутся работать с ним. Но слова старухи не выходили у него из головы. И вот однажды вечером он призвал к себе сыновей:
— Обучение ваше близится к концу, дети мои. Недалеко то время, когда вы станете настоящими мастерами. Пора подумать о будущем. Я-то хотел, чтобы мы, как и прежде, работали вместе. Но, может, у вас свои расчёты. Теперь как раз время нам потолковать.
Самый старший, Клеман, сразу же ответил:
— Ваша правда, отец. Я давно уже хотел сказать вам. Говорят, что в Венеции умеют изготовлять зеркала необычайной красоты. Наши рядом с ними — просто никуда не годное стекло. С вашего позволения, я бы поехал узнать секрет венецианских мастеров. Я думаю, и денег можно заработать.
Отец сначала нахмурил брови, но потом вспомнил про старуху и ответил:
— Ну что ж, сынок, если уж таково твоё желание. Не грех хотеть зарабатывать деньги честным трудом. Поезжай в Венецию, может быть, там ты найдёшь своё счастье. Ну, Колен, а ты о чём мечтаешь?
Колен вздрогнул, как будто он и вправду так размечтался, что ничего не слышал.
— Отец, у меня уже давно есть одно желание, но я не решался говорить о нём. Хотелось бы мне делать из цветных стёкол картины. И чтобы были на них люди, звери, деревья, цветы — синие, красные, жёлтые. И чтоб солнце сквозь эти стёкла сверкало, и тогда они становились бы ещё красивее.
Отец и ему не стал перечить:
— Витражи — не лёгкое дело, — сказал он, — и не в моих силах обучить тебя этому. Но есть такие мастера в Париже. Надо будет постараться это устроить… Ну, а у тебя, Пьерро, тоже есть какое-нибудь желание?
Пьер был самый младший и такой робкий, что краснел, как девушка.
— Желания? Конечно, нельзя без этого, — отвечал он. — Но сначала мне нужно стать таким же хорошим стеклодувом, как вы, отец. Чувствую я, что не всему ещё научился. Оставьте меня при себе. Может статься, что в конце концов я и добьюсь чего-нибудь.
Тут Тьери засмеялся:
— Если это всё, что тебе нужно, сынок, то желание твоё исполнить не трудно. Ну что ж, я доволен вами, мои мальчики. Когда человек хочет продолжать учиться, это хороший знак. Это показывает, что он любит своё дело. Я научил вас всему, что знаю сам. Теперь ваше дело умножать знания. Любое ремесло — что колодец: дна не видать, и каждый может черпать из него сколько угодно. Известно ведь, сколько работников, столько и ремёсел. Ну, идите и постарайтесь добиться большего, чем ваш отец.
Вскоре после этого разговора старшие сыновья уехали: Клеман — в Венецию, узнавать секрет изготовления серебряных зеркал, а Колен — в Париж, к дальнему родственнику, мастеру по витражам. Пьер остался дома, чтобы изучить все тонкости отцовского искусства. Кому что!
В Венеции Клеман направился прямо к знаменитому мастеру зеркал. Тьери его не знал, но были у них общие знакомые. Как это говорится? «Друзья наших друзей — наши друзья». Другими словами, Клеман был принят как нельзя лучше. Венецианец обнял его и сказал:
— Всё в моём доме к твоим услугам, дружок. Ешь, пей, живи, как тебе нравится. Но в работе нужен порядок. Ты хочешь научиться ремеслу? Подпиши контракт, будешь моим подмастерьем три года.
Клеман даже растерялся. Он ведь только что закончил учение, и ещё три года показались ему слишком большим сроком. Он стал упрашивать хозяина:
— Я же всё-таки мастер-стеклодув. Моя работа принесёт вам больше дохода, чем работа простого подмастерья. Я думаю, что одного года вполне достаточно.
Мастер руками развёл:
— Как хочешь, как хочешь, дружок. И за год можно кое-чему научиться, но три года — это совсем другое дело. Решай как знаешь.
Клеман так и подпрыгнул на месте:
— О, я уверен, что с меня вполне хватит одного года!
Он надеялся побыстрее разузнать секрет изготовления чудесных зеркал, чтобы потом зарабатывать много денег. А раз хозяин не имел ничего против, они и подписали контракт всего на один год.
Двенадцать месяцев Клеман работал в мастерской венецианца и, надо отдать молодому стеклодуву справедливость, не жалел сил. В конце двенадцатого месяца ученик повёл разговор о своём скором отъезде. Венецианец сначала притворялся, что не понимает, к чему тот клонит, но в конце концов отвёл Клемана в сторонку и сказал:
— Послушай, дружок. Ты говоришь, что умеешь делать хорошие зеркала. Я тебе верю, но всё-таки мне хотелось бы самому в том убедиться. Прежде чем ты уедешь, сделай зеркало самостоятельно, вовсе без моей помощи. Если оно действительно выйдет как надо, поезжай. Но, если у тебя ничего не получится, останешься ещё на два года. Я не хочу, чтобы твой отец сказал, что ты даром потратил у меня время. Согласен?
«А почему бы и нет?» — подумал Клеман. Он даже рад был показать учителю своё искусство. Пока они работали вместе, Клеман успел всему научиться: и как приготовить зеркальное стекло, и как раскатать его на бронзовой доске тяжеленным валом, чтобы зеркало получилось без изъяна, — словом, всему.
И верно, стекло у него получилось такое, что лучшего и не сделать. Оставалось только посеребрить его, наложить * амальгаму. А это дело не такое сложное, за него Клеман не беспокоился.
Но тут-то и вышла загвоздка. Клеман не мог ничего понять: и стекло замечательное, и амальгама хорошая, а друг другу они не нравились: амальгама никак на стекле не держалась. Клеман и так попробует и этак — ничего не получается.
Зеркало оставалось тусклым, матовым, как будто изнутри плесенью покрылось. Клеман чуть не плакал с досады.
— Ну что же это такое? Почему у меня ничего не выходит? Ведь я делал всё, как вы!
— Конечно, дружок! Я горжусь своим учеником.
— Тогда почему же моё зеркало такое безобразное?
— А, дружок! Это потому, что ты не знал про дых.
— Про что? Что это ещё за дых такой?
— Это главный секрет. Без него не получается хорошего зеркала. Всего-навсего дых. Но этот секрет я открываю только по истечении трёх лет.
«Дых — это, должно быть, волшебный состав какой, — решил про себя Клеман. — В этой стране умеют приготовлять всякие снадобья. Старик небось что-нибудь особенное в амальгаму добавляет».
Ничего не поделаешь, пришлось Клеману подписать новую бумагу, ещё на два года.
Когда и этот срок к концу подошёл, мастер позвал к себе Клемана:
— Ты хорошо поработал, дружок, — похвалил он. — И ты очень изменился за это время. Теперь ты не тот лесной житель, каким был три года назад. Ты стал настоящим горожанином. В нашем ремесле это очень важно. И, может, ты понял, что секрет каждого дела открывается в самой работе. Ну что ж, теперь я могу рассказать тебе про дых. Слушай: прежде чем накладывать амальгаму, надо слегка подышать на стекло, вот так, — и он дыхнул. — Стекло становится влажным, амальгама хорошо растекается по нему и прочно держится. Вот и весь секрет, но без дыха не может быть хорошего зеркала. А теперь, дружок, ремесло навсегда в твоих руках.
Можно быть братьями и совсем не походить друг на друга. Клеман был честолюбив. Ему хотелось стать важным синьором, иметь в столице красивый дом с лакеями на каждом шагу, а у ворот чтоб стояла золочёная карета.
А вот Колен об этом вовсе не думал. Он мечтал сделать витраж, самый прекрасный в мире. Если получше рассудить, так он выше брата нацелился. Только пока, вместо того чтобы играть в цветные стёклышки, Колену приходилось подметать мастерскую. Хозяин, хоть и родственник был, встретил его не очень-то радушно:
— Что ты умеешь делать? Стаканчики? Может, это и хорошо, да мало. Витраж сделать — это тебе не бутылку выдуть. В красках надо понимать. Ну, раз уж ты приехал, оставайся. Работа тебе найдётся.
И маленький «стаканщик», как его прозвали, стал вроде как слугой. Работы ему и вправду хватало, а вот к настоящему делу его даже и не подпускали. Всё-таки Колену удалось урвать кой-какие крупицы знаний. Однажды он сказал хозяину:
— Отец прислал мне две бутылки домашнего вина. Не откажите мне в милости распить их со мной. Я хотел бы поблагодарить вас за вашу доброту ко мне.
И он показал на две бутылки, которые стояли в углу на сундуке; одна с белым вином, другая — с красным. А уж какие пыльные! Сразу видно, что это старое доброе вино. Конечно, мастер согласился. Колен пошёл к сундуку налить вино. Прежде чем подать один из бокалов хозяину, он поднял оба бокала, чтобы посмотреть их на свет. В одном красное вино так и зажглось, замелькало розовыми и алыми отблесками. А в бокале с белым вином, казалось, засверкало солнце — весь он стал золотой, и забегали в нём тени, то зеленоватые, то жёлтые.
— Хорошо вино играет на свету, — сказал Колен.
— Да, правда. Вкус сразу можно угадать по цвету.
— Ну что ж, за ваше здоровье!
Они вежливо чокнулись и выпили… То есть, правду Сказать, хозяин как ни запрокидывал голову, вино не лилось. Посмотреть на бокал, так он полон до краёв, а губами попробовать — сухое стекло. И то же самое с другим
