– Нет, я не помню, не могу вспомнить, – мальчик долго всматривался в застывшие лица, пытаясь хоть что-то воскресить в памяти. – Нет, не помню, – с досадой ответил он и вернул фотографию обратно. – Но ты ее не выбрасывай, сохрани, Аннушка. Раз она в нашем доме, значит, это наши родственники.
– Чьи наши, ты о чьих родственниках говоришь? – переспросила Аня. – Моих точно здесь нет.
– Наши, наши, твои и мои, значит – наши! – мальчик обнял ее, прижал к себе. – Отныне все наше – твое и мое!
– Ты как будто делаешь мне предложение? – кокетливо глянула на парня девчонка.
– Да я тебе давно его сделал, ты что, забыла?
– Это когда же?
– А помнишь первый класс, когда ты, стоя на парте, объявила нас братом и сестрой?
– Да, помню, но и что из того?
– Вот с этого времени все наше – твое и мое! – повторил Петя и еще сильнее прижал к себе девчонку. – И не спорь со мной.
Потом он ходил по заброшенной деревне, разыскивая стекла, вставлял их в рамы, убирал во дворе. Аня отыскала где-то грязные чашки, кружки, ложки, чугунки, и теперь мыла их, оттирала песком, приводила в нормальный вид. Воду дырявым ведром доставали из колодца, приспособив к колодезному журавлю кусок толстой проволоки. Правда, до дома донести воду не получалось, пока мальчик не сообразил глиной заделать дырки в ведре.
На чердаке отыскали какое-то тряпье, вытряхнули пыль, положили на кровать – хоть не голая сетка.
К вечеру в доме было самое необходимое для жизни: колченогий стол, прижатый к стенке; лавка, несколько табуреток, требующих небольшого ремонта, кое-какая посуда, чугунки и кровать. Ухваты девочка заботливо прислонила к печи. Сама печь, освобожденная от пыли и грязи, смотрелась если не ново, то вполне сносно. Так считали новые хозяева и были безумно счастливы их первому в жизни жилищу.
Проснулись от холода и дождя. Окна без стекол тепло не держали, а ночной дождь принес с собой свежую прохладу, сырость. Мальчик и девочка укрывались тряпьем, но все сильнее и сильнее дрожали от холода. А тут еще вода просочилась где-то в зале, и капли на удивление громко застучали по полу, постепенно переходя в струйки, мешали спать. Но всего сильней хотелось есть, хотя до утра еще было далеко.
Небо на востоке только-только начало розоветь, солнце зацепилось где-то за лесом, все никак не хотело принести на землю свет и тепло. Предрассветный сумрак ещё цеплялся за ночь, никак не мог исчезнуть сквозь дырки в окнах.
Сыро. Темно. Голодно.
– Может, попробуем вскипятить чай? – Аня зябко ежилась от холода, сидела на кровати, свесив ноги. – Я чайник вчера вымыла в первую очередь.
– А чай есть? – Петя никак не решался скинуть с себя тряпьё, тем более пойти на улицу за водой. – Еще чуть-чуть поспим, а?
– Нет, милый! Надо вставать! – девчонка соскочила с кровати и решительно направилась к печке. – За нас это никто не сделает, и никто нас жалеть не будет! Вставай, хозяин!
– И-и-э-э-эх! – Петя уже стоял посреди хаты на холодном полу, махал руками и ногами, пытаясь делать зарядку.
– Сбегай за водой и насобирай в печку дров, – распорядилась Аннушка. – А я буду думать, что приготовить на завтрак.
– Слушаюсь и повинуюсь, о, мой повелитель! – Петя раскланялся.
Анка поддержала парня, включилась в игру.
– Петр Сергеич! Вы будете бутерброд с черной икрой или с красной? Яйцо любите всмятку или вкрутую? Ветчину? Колбасу?
– Вы знаете, Анна Ильинична, что по утрам я ем только овсянку!
– А куда же бутерброды?
– Бутерброды отдайте прислуге!
И разразились звонким хохотом, то пританцовывая, то обнимаясь, то гоняясь по хате друг за другом.
Первые солнечные лучи осветили сначала верхушки деревьев, заблестели в капельках дождя на листочках и только потом упали на землю, стали согревать ее, легким парком удаляя остатки влаги из песка на улице, засеребрились, заискрились в мельчайших частичках пыли, что подняли мальчик и девочка в доме.
Конец ознакомительного фрагмента.
