— Говори, Сенька, что за Леший,— сказал ему Чеменев, предчувствуя, что речь пойдет о чем-то так или иначе связанном с бандой Турки.
У Куцего в ознобе щелкали мелкие и короткие зубы. Он захлебывался одним странным, наводящим на него смятение и ужас словом:
— Леший!
Вскоре всем стало понятно, что налетчик уже не в своем уме. Добиться чего-нибудь определенного от него было нельзя, чекисты просто взяли его под руки и пошли туда, куда повел он. И на лесной поляне, заросшей жимолостью и кислицей, увидели в траве три уже окоченевших трупа. Эти люди были тоже отпетыми уголовниками, верными друзьями Сеньки Куцего, все трое убиты, как маралы — выстрелами под лопатку. Здесь же, в траве, рядом с ними в беспорядке валялись какие-то наволочки, платки и нераспитые бутылки водки.
— Перестреляли сами себя, — сказал Казарин, внимательно осмотрев поляну и прилегающий к ней сосновый подлесок.
— Нет, — возразил Чеменев. — Так не бывает, Тошка.
— Леший! Леший! — показывая на цветущие, все в оранжевых жарках, прогалинки и увлекая туда чекистов, выкрикивал Сенька.
— Блажь какая-то! — пожал плечами Михаил Дятлов.
Потом это стало привычным. Уходили в тайгу матерые преступники и бесследно исчезали в гольцах и уремах. А налетчики, как огня, стали бояться тайги и даже прилегающей к ней степи.
Кое-что прояснило лишь приключение с двумя охотниками, промышлявшими козлов и напоровшимися в Белогорье на банду Турки. Их сшибли с ног и обезоружили, затем связали им руки за спиной и бросили охотников в юрту, осиным гнездом прилипшую к зубчатой гранитной скале, из расщелин которой сочился чахлый, чуть солоноватый ручеек. В той дырявой юрте противно воняло самогоном, редькой, наносило удушающей гарью шашлыка, здесь, очевидно, только что пировали.
Ровно через сутки охотников выволокли на допрос наружу. Их допрашивал молодой высокий хакас, выбритый до синевы, в куртке, отороченной серым барашком. Он долго молча разглядывал их, словно какую-то диковину. Затем охотников поставили у двух сосен, и, сидя на березовом пне, он поочередно — то в одного, то в другого — целился из маузера:
— Собаки, с вами говорит князь. Отвечайте, кто вас послал шпионить?
Охотники безмолвствовали. Это разозлило бандита, он дал команду, и их стали бить пинками и прикладами винтовок.
Рассчитывать на спасение было нечего. Охотники понимали, что бандиты не оставят их живыми, и тогда, в надежде поскорее оборвать невыносимые страдания, один из двух, ему уже переломили руку, решительно шагнул к атаману Турке — допрашивал охотников он — и крикнул сдавленным голосом:
— Меня послало ГПУ.
Турка только и ждал этого. Он ни о чем более не стал спрашивать их, а приказал отрубить охотникам головы и подбросить этот богатый подарок в Абакан прямо к зданию областного управления ГПУ.
— Довольны будут, — криво усмехнулся он.
И когда полуживых охотников уже потащили кончать в кусты, откуда-то перед Туркой вывернулся маленький человек с трахомными веками. Он встал перед Туркой, опершись на ствол винтовки, и негромко сказал, что Леший не хочет дразнить ненавистных чекистов, тогда всем повстанцам плохо будет.
Князь не сразу поверил тому человеку, хотя расправу приостановил. Он сам сходил к Лешему на переговоры куда-то вниз по ручейку, вернулся злой, долго плевался, грозил кулаком кому-то, а пленникам сказал:
— Поймаю еще раз — жилы вытяну!
Охотников за два перевала провожал все тот же маленький человек. У вывернутой бурей сухой в черных заплатках березы он остановился, долго смотрел на ее скрюченные голые ветви или даже поверх их и вдруг сказал им в напутствие:
— Скоро в тайге будет много людей. Пусть ГПУ их не ловит: голова за голову, душа за душу. Осенью тайга станет совсем чистой. Так передал Леший.
И больше между ними ничего не было сказано.
В этом сообщении, адресованном, очевидно, областному управлению ГПУ, много было странного, непонятного, интригующего. Что до самого Турки, то он как был ярым врагом, так врагом и остался. Но кто такой Леший? Почему он сам карает в тайге уголовников и почему сохраняет жизнь захваченным бандой охотникам? Это никак не вязалось с известными бандитскими принципами. И, наконец, утверждение, что осенью тайга станет чистой. От кого чистой? Если от бандитов, то куда же они собираются уйти?
— Несомненно, в банде есть или раскаявшийся бандит или наш настоящий друг, — размышлял над сообщением охотников Капотов. — Впрочем, это может быть и ловушкой... Хорошо бы войти в банду и нащупать Лешего. — Но как это сделать?
6
Чекистские рейды по тайге на время прекратились. В отряде готовились к предстоящим операциям, выжидая, как дальше развернутся события. Если рядом с Туркой его идейный противник и, стало быть, наш человек, то он должен пытаться установить контакт с ГПУ или милицией. В свою очередь, Капотов и Дятлов, изучая сложную обстановку, всячески искали пути проникновения в банду: брали под негласное наблюдение некоторые семьи бандитов, следили за уходившими в тайгу охотниками, чаще всего за одиночками.
В этих поисках и заботах шли недели, месяцы, и, когда казалось уже, что ждать более нечего, терпение чекистов совсем неожиданно для них вознаградилось. Чья-то неведомая, но твердая рука вдруг вывела их на верную дорогу, чья-то воля подсказала им правильное решение. Произошло это в августе, в один из жарких по-летнему дней, когда в чуть тронутом осенним пожаром лесу дурманяще пахло хвоей и грибами, а елани глубоко дышали сложенным в копны свежим сеном.
Неподалеку от лесного улуса Кискач, всего в каких-нибудь двух километрах, участковый уполномоченный милиции выслеживал по редколесью, по кустам калины и таволги мелкого воришку, укравшего у одной из кискачевских хозяек не то гуся, не то петуха. Воришка был не из новичков. Он оказался смекалистым и вертким, в два счета свернул птице шею, чтоб не было крика, и запутал следы. И милиционер готов был уже возвращаться в улус — не бог знает какая пропажа, у других воровали коней и коров, — когда ему показалось, что на лесной опушке, где она клином врезается в степь, мелькнула тень. Он бросился напрямик по низкорослому колючему ельнику, попал ногой в какую-то ямку, чуть не упал, и лоб в лоб столкнулся с неизвестным мужчиной лет за тридцать. Левой рукой мужчина раздвигал упругие еловые ветки, а правая лежала у него на расстегнутой коробке маузера.
Хоть встреча и была внезапной, милиционер не потерял самообладания. Он выхватил наган, но бандит опередил его: выстрелил мгновенно, не целясь. Участковый почувствовал немоту в руке, державшей наган, а когда взглянул на руку, он не увидел в ней нагана и вместо указательного пальца увидел лишь красный обрубок.
— Попадешься еще раз — убью! — пригрозил бандит и скрылся в ельнике.
Только тут милиционер почувствовал боль. Из раны цевкой побежала кровь. От подола нижней рубашки он зубами оторвал неширокую ленту и перетянул ею обрубок пальца.
В тот же день участковый был в Чаркове у Дятлова. Командир отряда удивился этому случаю и подумал, что он так или иначе связан с тем, чего чекисты ждали все лето. Встреча с бандитом была бы совершенно непонятной, если бы неизвестный сам не стремился к ней. Дятлов, несмотря на еще многие неясности и, казалось бы, вопреки здравому смыслу, был твердо убежден, что бандит хотел, чтобы его увидел милиционер. Но для чего, для чего?
В закопченной, пахнущей кислой шерстью и людским потом сельсоветской комнате с участковым говорили Дятлов и Казарин. Командир отряда сидел за столом, обхватив могучими ладонями длинную голову, и думал. Время от времени он поднимал туманные косые глаза и спрашивал:
— Почему он бежал к тебе?
— Черт его знает, — пожимал плечами милиционер.
— А почему он не застрелил тебя?
— Ну, товарищ Дятлов! — угрюмо воскликнул тот.
— Может, промазал?
Милиционер, стремясь угадать сложный путь дятловских размышлений, задумался. Видно было, что ему нелегко однозначно ответить Дятлову, и вдруг лицо милиционера прояснилось:
— Да он же мог убить еще пять раз. Кто ему мешал?
— В этом есть резон, — растягивая слова, сказал Казарин. — Бандит только оборонялся.
Дятлов поднялся над столом, в глубокой задумчивости пожевал губы и заходил по комнате, тяжело ступая подкованными юфтевыми сапогами.
Милиционер настороженно и как бы целясь в Дятлова, следил за ним, ждал новых вопросов или приказаний.
— Вид у него какой? — командир отряда дошел до окна и круто повернулся.
— Хакас он. Взгляд строгий...
— Еще бы! — усмехнулся Казарин и тут же понял, что усмешка явно не к месту.
— Родинка на щеке, кажется, на правой. Военный картуз.
— Военный, говоришь?
— С лаковым козырьком.
— Та-ак. Ну это, пожалуй, не суть важно. — И вдруг Дятлов напружинился весь и подскочил. — А кто у него в Кискаче? Родня? Знакомые?
