Тётя Инга ехала с ними до Бремена, я быстро обняла её и меня вновь ударило электрическим
током.
— Почему так рано утром? — спросила я удивлённо.
— Сегодня будет жарко, — извиняясь, сказала Инга. Она скрестила перед собой руки и
длинным быстрым движениям ладоней провела от плеч до запястий, растопырила пальцы и
потрясла ими. Послышалось тихое потрескивание, когда с кончиков её пальцев сорвались
электрические искры. Розмари любила удары током тёти Инги.
— Пролей ещё дождя из звёзд, — просила она снова и снова, особенно когда мы
стояли в темноте сада. И потом с трепетом наблюдали, как на долю секунды на ладонях тёти
Инги загорались крошечные точки.
— Это больно? — спрашивали мы. Она качала головой, но я ей не верила, Инга
вздрагивала каждый раз, когда облокачивалась на машину, открывала дверцу шкафа,
включала свет или телевизор. Случалось даже, что она роняла вещи. Иногда я заходила на
кухню, а тётя Инга сидела на корточках и подметала осколки. Когда я её спрашивала, что
случилась, та отвечала:
— Ах, просто глупая случайность, я такая неуклюжая.
Когда она не могла избежать рукопожатия, то извинялась, потому что люди часто
испуганно вскрикивали. "Женщина-искра" называла её Розмари, но всем было понятно, что
она восхищалась тётей Ингой.
— Почему ты так не можешь, мама? — спросила как-то Розмари тётю Харриет. – И
почему я так не могу?
Тётя Харриет посмотрела на неё и ответила, что Инга не может по-другому сбрасывать
своё внутреннее напряжение, а Розмари своё безостановочно растрачивает, и поэтому таких
разрядок у неё не случается и Розмари должна быть за это благодарна. Харриет всегда была
одухотворённым существом. Она разными способами доходила до собственного внутреннего
центра и возвращалась оттуда прежде, чем стала Мохани и начала носить деревянные бусы.
Когда умерла её дочь, так объяснила это для себя моя мать, то она нашла для себя отца и
сама снова стала дочерью. Тётя желала чего-то постоянного. Чего-то, что удержало бы её от
падения и в то же время помогло ей забыть. Меня такое объяснение никогда не
удовлетворяло, тётя Харриет любила драму, а не мелодраму. Возможно, она была
сумасшедшей, но ни в коем случае не вульгарной. Наверное, чувствовала связь с умершим
Ошо. Должно быть, её успокаивало, что умерший человек может быть настолько живым,
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
потому что живой Бхагван никогда особо её не впечатлял, и она смеялась над его
фотографиями, где он был изображён на фоне своих многочисленных больших автомобилей.
После отъезда моих родителей и тёти Инги, я и тётя Харриет пили мятный чай в
гостиной. Наше молчание было лёгким и задумчивым.
— Ты сейчас пойдешь в дом? — спросила, наконец, тетя Харриет. Она встала и взяла
свою кожаную дорожную сумку, которая стояла у нашего стола. Я посмотрела в глаза
улыбающегося Ошо в деревянной рамке её бус, и кивнула. Он кивнул мне в ответ. Я тоже
поднялась. Харриет обняла меня так крепко, что мне стало больно; я ничего не сказала и
смотрела через её плечо на пустую гостиную. Дымка из запаха кофе и пота, который ещё
вчера мягко окутывал гостей на поминках, витала под низким белым потолком. Тётя Харриет
поцеловала меня в лоб и вышла. Её "рибоки" скрипели по полированным половицами.
На улице она обернулась и помахала мне. Я помахала в ответ. Тётя остановилась на
остановке автобуса и повернулась ко мне спиной. Её плечи осунулись, и короткие красные
волосы на шее проскользнули под воротник чёрной блузки. Я испугалась. Только со спины я
смогла рассмотреть, как Харриет была несчастна. Я поспешно отвернулась и снова села за
стол, на котором стоял завтрак. Я не хотела её унизить. Когда рёв подъехавшего автобуса
сотряс окна, я подняла глаза и мельком взглянула на тётю Харриет, которая сидела, не
отрывая взгляд от спинки сидения перед ней.
Я вновь пошла пешком до дома. Сумка была лёгкой, внутри лежала чёрная бархатная
юбка, на мне было короткое чёрное платье без рукавов и чёрные сандалии на широкой
танкетке, в которых можно долго гулять по мощёным тротуарам или таскать книги с полок
без ущерба для ног. Этим субботним днём на улице было мало народа. Перед супермаркетом
сидели несколько подростков на мопедах и ели мороженое. Девчонки постоянно трясли
своими свежевымытыми волосами. Это выглядело устрашающе, как будто их шеи были
слишком слабы, чтобы держать голову, и я боялась, что головы вдруг скосятся назад или в
сторону. Наверное, я на них уставилась, потому что они сразу замолчали и посмотрели на
меня. И хотя мне было неприятно, всё же я почувствовала облегчение от того, что головы
девочек перестали покачиваться и остались на их шеях, а не упали скрючившись на их плечи
или грудь.
Главная улица резко сворачивала налево, где покрытая щебнем дорога вела прямо на
луга, мимо заправки и двух домов. Позже я намеревалась съездить по ней на велосипеде до
шлюза. Или на озеро. Сегодня будет тепло, сказала тётя Инга.
Я шла по правой стороне улицы. Слева, за тополями уже виднелась большая мельница,
которая была недавно покрашена, и мне было жаль, что она выглядела так недостойно
пёстро, ведь, в конечном счёте, никто не додумался до идеи одеть подружек из клуба моей
бабушки в блестящие леггинсы. Владения Берты, которые должны были стать моим домом,
находились наискосок от мельницы. Я стояла перед въездом к дому, оцинкованные ворота
ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ
HTTP://VK.COM/LOVELIT
были закрыты и ниже, чем в моих воспоминаниях, прямо на уровне бёдер, и я быстро их
перепрыгнула.
В утреннем свете дом выглядел тёмной обшарпанной коробкой с широким, уродливо
вымощенным въездом. Липы стояли в тени. По пути к лестнице я увидела, что весь
палисадник зарос незабудками. Голубые цветы повяли, некоторые поблёкли, некоторые
стали коричневыми. Заросли из отцветших незабудок. Я нагнулась вниз и оборвала один
