Сойка снова кричит.
И тогда начинается праздник для всей пернатой братии: ясно, что с общим врагом случилось какое-то несчастье.
Что могло с ним случиться?
Надо взглянуть! Где он? С какой стороны? Здесь? Там?
Птицелов выдергивает из крыла сойки третье перо.
Сойка кричит в третий раз.
— Это здесь! Это здесь! — хором кричат все птицы.
И они все вместе — стаей, тучей — устремляются к дереву, у подножия которого три раза раздавался крик сойки.
Ну, а поскольку дерево снабжено клейкими прутьями, всякая птица, которая на него опустится, оказывается пойманной.
Вот почему я говорил своим гостям, представляя им Ватрена: «Дамы и господа, хорошая новость! У нас есть сойка».
Вы видите, дорогие читатели, что со мной все становится ясным, только надо дать мне время, особенно, когда я пользуюсь методом Вальтера Скотта.
Так вот, к этому славному Ватрену — у кого я дружески позаимствовал его имя, чтобы одарить им главного героя моего романа «Катрин Блюм», — я и отвел Причарда.
V
ВАТРЕН И ЕГО ТРУБКА
Ватрен бросил на Причарда презрительный взгляд.
— Так! Еще один englishman[3]! — сказал он.
Прежде всего вы должны познакомиться с Ватреном.
Ватрен — мужчина пяти футов шести дюймов ростом, худой, костлявый, с резкими чертами. Нет таких зарослей колючих кустарников, каких не рассекли бы его ноги в длинных кожаных гетрах; нет такой чащи, сквозь которую не продрался бы его острый, словно чертежный угольник, локоть.
Он молчалив, как все люди, привыкшие к ночным обходам; когда он имеет дело со своими лесниками, почитающими его за оракула, Ватрен довольствуется взглядом или движением руки: они его понимают.
Одним из украшений его лица, я бы даже сказал — почти продолжением его, — служит трубка.
Не знаю, был ли когда-нибудь мундштук у этой трубки: я всегда видел ее в состоянии носогрейки.
Это объясняется очень просто: Ватрен курит без перерыва.
А для того чтобы пробираться в зарослях, нужна особая трубка, не длиннее носа: трубка и нос должны проходить с одинаковым усилием.
Зубы Ватрена так долго сжимали мундштук, что те зубы, между которыми он был зажат, округлились и сверху и снизу; таким образом, мундштук словно схвачен клещами и ему не вырваться из них. Трубка Ватрена покидает его рот лишь для того, чтобы грациозно склониться над краем кисета и наполниться подобно амфоре принцессы Навсикаи у источника или кувшину Рахили у колодца.
Как только трубка Ватрена набита, она вновь занимает свое место в клещах и старый лесничий вытаскивает из кармана огниво, кремень и трут (Ватрен не увлекается новшествами и пренебрегает химией); затем он раскуривает трубку, и, до тех пор пока она не истощится, дым выходит из его рта с такой же размеренностью и почти в таком же изобилии, как из паровой машины.
— Ватрен, — сказал я ему как-то раз. — Когда вы больше не сможете ходить, вам достаточно будет приладить два колеса, и ваша голова станет служить локомотивом для вашего тела.
— Я никогда не перестану ходить, — просто ответил Ватрен.
Он говорил правду: Вечный жид был не лучше его приспособлен к ходьбе.
Само собой разумеется, что Ватрен отвечает не вынимая трубки изо рта; его трубка — своеобразный нарост на челюсти, черный коралл, приросший к его зубам; при разговоре Ватрен издает одному ему свойственный свист, происходящий из-за того, что зубы оставляют мало места для прохождения звука.
У Ватрена есть три способа приветствовать.
Приветствуя меня например, он довольствуется тем, что приподнимает шляпу и вновь водружает ее на голову.
Ради начальника он снимает шляпу и, когда говорит, держит ее в руке.
Перед принцем он снимает с головы шляпу и вынимает изо рта трубку.
Вынуть изо рта трубку — высший знак уважения со стороны Ватрена.
Однако, вытащив трубку, он ни на одну линию не раздвигает зубов; напротив, теперь обе челюсти, ничем не разделяемые, смыкаются, словно под действием пружины, и свист, вместо того чтобы ослабеть, усиливается, поскольку для прохождения звука остается лишь крошечное отверстие, просверленное мундштуком трубки.
Вместе с тем Ватрен — завзятый охотник по шерсти и по перу; он редко промахивается и стреляет по болотным куликам, как мы с вами могли бы стрелять по фазанам; он умеет читать следы и способен с одного взгляда сказать вам, с каким кабаном вы имеете дело: молодым, трехлетком, двухлетком, одинцом или четырехлетком; он отличает секача от самки и может по расширению зацепа ее копыта определить, супоросая ли она и сколько в ней поросят; наконец, он может узнать все, что интересует охотника, собирающегося напасть на зверя.
Итак, Ватрен взглянул на Причарда и произнес: «Так! Еще один englishman!»
Мнение о Причарде было составлено.
Ватрен почти так же не терпел прогресса во всем, что касалось собак, как держался за свое огниво. Единственная уступка развитию охотничьего дела, на какую он пошел, заключалась в том, что он поменял национального брака серо-каштановой масти, честного брака наших предков, на английскую легавую суку с двойным нюхом, белую с подпалинами.
Но пойнтера Ватрен не признавал, поэтому долго не соглашался заняться его воспитанием.
Он дошел даже до того, что предложил отдать мне одного из своих псов, старого слугу, с каким охотник расстается лишь ради своего отца или сына.
Я отказался: мне нужен был Причард, а не другая собака.
Ватрен вздохнул, налил мне вина в генеральский стакан и оставил Причарда у себя.
Оставить-то он его оставил, однако не удержал: через два часа Причард вернулся на виллу Медичи.
Я уже сказал, что в то время еще не жил в замке Монте-Кристо, но забыл упомянуть, что жил на вилле Медичи.
Причард был принят там плохо: его отстегали кнутом и Мишелю — моему садовнику, привратнику и доверенному лицу — было поручено отвести его обратно к Ватрену.
Мишель отвел Причарда и осведомился о подробностях побега. Причард, запертый вместе с другими собаками лесника, перепрыгнул через изгородь и вернулся в избранное им жилище.
Изгородь была высотой в четыре фута; Ватрену никогда не доводилось видеть, чтобы собака совершала такой прыжок.
Правда, у Ватрена никогда не было пойнтера.
На следующий день, открыв двери виллы Медичи, мы нашли Причарда сидящим у порога.
Причард получил вторую порку кнутом, и Мишелю во второй раз было приказано отвести его к Ватрену.
Ватрен надел Причарду на шею старый ошейник и посадил его на цепь.
Вернувшись, Мишель сообщил мне об этой жесткой, но необходимой мере. Ватрен обещал, что я вновь увижу Причарда лишь тогда, когда его воспитание будет закончено.
