— Ах, если бы он видел, как вы пишете книги и как вы стреляете, он был бы очень доволен.
Теперь настал мой черед вздохнуть.
— Ну вот, я сделал глупость, — сказал Ватрен. — Я же знаю, как на вас действует, когда я говорю о генерале; но, как хотите, а я не могу не говорить о нем. Это был человек… Проклятье!.. Так! Вот моя трубка и разбилась.
В самом деле, Ватрен, желая придать выразительности своим словам, попытался скрипнуть зубами, и на этот раз откусил мундштук своей трубки у самой головки.
Головка упала на пол и разбилась вдребезги.
— Проклятье!.. — повторил Ватрен. — Так хорошо обкуренная трубка!
— Что ж, Ватрен, вы обкурите другую.
— Сразу видно, что вы не курите, — ответил Ватрен. — Если бы вы курили, так знали бы, что трубке надо не меньше шести месяцев, пока у нее появится хоть какой-то вкус. Вы курите, господин Корреж?
— Еще бы! Только я курю сигары.
— Ну, так вы не знаете, что такое трубка.
Ватрен открыл шкаф и взял оттуда трубку, обкуренную почти так же, как та, которую он только что имел несчастье утратить.
— Так! — заметил я. — Да у вас есть запас, милый мой Ватрен.
— Да, — сказал он. — У меня таких десять или двенадцать в разных стадиях; но все равно, та была самая любимая!
— Не будем больше о ней говорить, Ватрен: о непоправимых несчастьях следует забывать.
— Вы правы. Попробуйте-ка это вино, и посмотрите его на свет: ясное, как рубин. За ваше здоровье!
— За ваше здоровье, Ватрен.
И, ответив на тост, я осушил стакан.
VIII
НОВЫЕ ЗЛОДЕЯНИЯ ПОЙНТЕРА ПРИЧАРДА
Едва я успел допить свой стакан, как раздались яростные крики.
— Ах, вор! Ах, разбойник! Ах, подлец! — кричала в кухне г-жа Ватрен.
— Огонь! — произнес Мишель.
Не успел Мишель сказать «Огонь!», как стакан Ватрена полетел со всей силой, какая была в моей двуглавой и дельтовидной мышцах.
Послышался жалобный визг.
— А, на этот раз хозяин не промахнулся, да? — засмеялся Мишель.
— В чем дело? — спросил Корреж.
— Готов биться об заклад — это снова нигедяй Причард, — сказал Ватрен.
— Бейтесь, Ватрен, бейтесь! Вы выиграете! — ответил я ему и выбежал во двор.
— Только бы это оказалась не телятина! — побледнев, вскричал Ватрен.
— Это как раз телятина, — ответила появившаяся на пороге г-жа Ватрен. — Я положила ее на подоконник, и этот негодник Причард ее унес.
— Что ж, — сказал я, вернувшись с куском телятины в руке, — я вам принес ее назад.
— Так это в него вы бросили стакан?
— Да, — ответил Мишель, — и стакан не разбился. Ах, сударь, вот это ловко!
В самом деле, стакан, ударив Причарда в плечо, упал на траву и не разбился.
Но удар был достаточно сильным для того, чтобы заставить Причарда взвизгнуть.
Для того чтобы взвизгнуть, Причарду пришлось открыть пасть.
Открыв пасть, он выронил кусок телятины.
Кусок телятины упал на свежую траву.
Я подобрал его и принес.
— Ну-ну, успокойтесь, госпожа Ватрен, — утешал я, — мы позавтракаем…
Подобно Аяксу, я собирался прибавить: «Невзирая на волю богов!»
Но эта фраза показалась мне слишком высокопарной, и я удовольствовался тем, что закончил:
— … назло Причарду.
— Как, вы станете есть эту телятину? — спросила г-жа Ватрен.
— Я думаю! — ответил Мишель. — Надо только срезать то место, где есть следы зубов; ни у кого нет такой здоровой пасти, как у собаки.
— Это правда, — подтвердил Ватрен.
— Правда! Это значит, сударь, что, если вы случайно поранились, надо только дать полизать рану вашей собаке: ни один пластырь не может сравниться с собачьим языком.
— Если только собака не бешеная.
— Ну, это другое дело; но если бы вас укусила бешеная собака, следовало бы взять заднюю часть лягушки, печень крысы, язык…
— Хорошо, Мишель! Если когда-нибудь я окажусь укушенным, обещаю прибегнуть к вашему средству.
— Это все равно, как если бы вас когда-нибудь ужалила гадюка… Вам случалось видеть их в лесу Везине, господин Ватрен?
— Никогда.
— Тем хуже, потому что, если бы вас когда-нибудь ужалила гадюка, вам надо было бы только…
— … натереть ранку щелочью, — прервал я его, — и выпить пять-шесть капель той же щелочи, разбавив их водой.
— Да; но если вы будете находиться в трех или четырех льё от города, где вы найдете щелочь? — спросил Мишель.
— Ну? — сказал Корреж. — Где вы ее найдете?
— Это правда, — раздавленный этими доводами, я опустил голову, — не знаю, где бы я мог ее взять:
— Ну, так как же поступили бы вы, сударь?
— Я поступлю по примеру древнеегипетских заклинателей змей и для начала пососу ранку.
— А если она будет на таком месте, которое вы не сможете сосать… например на локте?
Не поручусь, что Мишель сказал именно «на локте», но я совершенно уверен, что он назвал такое место, которое я не смог бы пососать, какой бы гибкостью тела ни одарило меня Провидение.
Я был раздавлен еще сильнее, чем в первый раз.
— Так вот, вам надо было бы всего-навсего поймать гадюку, разбить ей голову, вспороть брюшко, достать желчь и потереть ею… это место; через два часа вы были бы здоровы.
— Вы уверены, Мишель?
— Еще бы я был не уверен: мне сказал это господин Изидор Жоффруа Сент-Илер в последний раз, как я ходил за яйцами в Ботанический сад; вы не можете сказать, что он не ученый!
— О нет, Мишель, можете быть спокойны, этого я не скажу.
Мишель знает множество средств, одно лучше другого, почерпнутых им из различных источников. Должен признаться, что не все его источники столь же почтенны, сколько последний, названный им.
— Готово! — произнес Корреж.
Это означало, что телятина подверглась операции и теперь со всех четырех сторон у нее была аппетитная розоватая мякоть, с которой совершенно исчез всякий след зубов Причарда.
За телятиной появилась яичница: толстая, хорошо подрумяненная, чуть сопливая яичница.
Простите меня, прекрасные читательницы; но ваша кухарка — если только она умеет жарить яичницу, в чем я сомневаюсь, — скажет вам, что «сопливая» — именно то слово, какое требуется, и что в словаре Бешереля, в котором на десять тысяч слов больше, чем в Академическом, другого не найти.
Далее, не сердитесь из-за того, что я усомнился в умении вашей кухарки готовить яичницу.
Она у вас искусная повариха?
Еще один довод в мою пользу! Яичница — блюдо служанок, фермерш, крестьянок, а не искусных поварих! Именно яичницу и фрикасе из цыпленка я заставляю приготовить своего повара или свою кухарку, когда испытываю их.
