Надя. Иногда, конечно, она делилась своими тревогами с мамой, но уж точно никогда не позволяла лезть себе в душу школьным подружкам. К Даше Семеновой Надя серьезно не относилась. Общались они до сих пор только потому, что когда-то в пятом классе их вместе посадили, и сейчас Наде просто было лень искать в школе новую компанию. Даша, решила Надя, неплохой вариант, если не хочется постоянно быть одной. Надя не подпускала Дашу близко из-за легкомысленности и отвратительной непунктуальности.
– Надюш, если тебя что-то беспокоит, я могу выслушать. Каждому человеку хочется, чтобы его хоть кто-нибудь внимательно послушал.
Надя не знала, куда деться. Судя по всему, Даша была серьезно настроена узнать причину Надиной грусти, а учитель, как назло, на урок не придет. Отбиваться оставшиеся сорок минут от вопросов одноклассницы Наде, погруженной в свои мысли, не хотелось, поэтому она, увидев кудрявую макушку Паши Ларина, сидевшего на первой парте и что-то писавшего, сказала:
– Вчера у родителей гости были, Паша тоже приходил. И, представляешь, предложил нам с Димой, – здесь Надя автоматически поискала глазами Диму, но не нашла, видимо, он прогуливал, как в последнее время делал часто, – поучаствовать в каком-то его эксперименте. Знаешь теорию про тридцать шесть вопросов? Если ответить на них, то влюбишься в человека, который их тебе задал.
– И что?
– Говорю же, Паша предложил нам с Димой задать друг другу эти вопросы, чтобы проверить теорию.
– Погоди, какому Диме? Нашему Диме Декабристову?
– Да. Я отказалась.
Даша рассмеялась.
– Конечно, ты отказалась. Декабристова ты не будешь способна полюбить, даже если в тебя зальют три литра приворотного зелья.
– Почему это я не способна? – обиделась Надя.
– Ты ни за что не сойдешь со своего пьедестала ради абсолютно неидеального Димки. Ты не прощаешь никому слабости, ошибки и недостатки, Надюш, а Декабристов кишит всем этим, как Нил крокодилами.
– Я не такая! И не стою ни на каком пьедестале.
– Стоишь-стоишь, признай, прямо как холодная статуя Венеры. Ты посмотришь на парня, только если он полубогом будет – идеальным во всем.
– Это звучит отвратительно, как будто я какая-то высокомерная и непонятно что о себе возомнила.
Даша перестала улыбаться:
– Ты не обижайся, Надь, я же не хотела тебя задеть, я пошутила! – И она сникла, поняв, что перешла черту.
Надя совсем забыла про утренний разговор с мамой, который ее так расстроил, и думала теперь только о Дашиных словах. Протест поднимался в ее груди: «Конечно, я не такая. Я просто хочу окружать себя самыми достойными людьми!» Но что-то внутри подло наводило на мысль о школьном охраннике, который в общем-то ничего плохого никогда Наде не делал, но она отчего-то всегда презирала его за пьянство. «Потому что алкоголизм – это мерзко, вот и все. Нет никакого пьедестала, никакая я не холодная. Не статуя я».
Когда прозвенел звонок и старшеклассники вытекли из кабинета, Надя подошла к отставшему от всех Паше.
– Привет, – сказала она, когда он, удивленно приподняв брови, посмотрел на нее и продолжил убирать в сумку книги. – Слушай, по поводу твоего предложения – я об эксперименте, тридцать шесть вопросов…
– Да? – Паша подхватил не влезающие в портфель книги так, что толстые учебники доходили ему до подбородка.
– В общем, – Надя удивилась косноязычности своей речи. – Короче говоря, я не против поучаствовать.
– Правда? Спасибо большое, Надь! Ты не представляешь, как это важно!.. – Продолжая в том же восторженном духе говорить с Надей, Паша сделал шаг в сторону двери, совсем забыв, что она захлопнута.
Бам! И книги ударились о пол. Паша стоял, потирая лоб.
В который раз Надя удивилась его неловкости и нелепости. Она помнила, что в детстве Паша был куда обаятельнее и даже очки никогда не портили его, но сейчас он словно утратил всю непринужденность, которая окружала его в ранние годы. Остались только серьезность, замкнутость и стеснение, которое Паша всегда старался скрыть излишней молчаливостью.
Вместе они присели, чтобы собрать книги.
– Спасибо, Надь, – раздосадованный своей неуклюжестью и не зная, куда деть глаза, сказал Паша.
– Не за что, – улыбнулась Надя и поспешила выйти из кабинета.
Дима постучал в дверь квартиры.
– Да-да? Кто там?
– Доставка, – ответил Дима.
Дверь открылась, и он обомлел. На пороге с небрежно убранными волосами, кутаясь в теплую кофту, стояла Верочка Рублева из параллельного класса.
Она прищурилась – узнала!
– Ой, привет! Ты же из Одиннадцатого «а»?
Дима и рад бы ответить, что она обозналась, да в школе, когда пересекутся, получится неудобно.
– Да, я. Привет!
Стараясь держать лицо, он протянул ей заказ.
– Оплата по карте?
– Да.
В подъезде связь с банком была плохая, и, пока ждали, когда спишутся деньги и вылезет чек, Верочка сказала:
– Надо же, ты работаешь!
Дима быстро взглянул на нее. Осуждения или снисхождения в ее взгляде он не увидел – только вежливый интерес, но Дима расстроился, что именно она стала свидетелем его подработки.
– Независимости захотелось, поспорил с предками, что сам себе на новый айфон заработаю, – сказал он как можно более непринужденно.
– Понятно…
– А ты живешь здесь, да? – спросил и сам мысленно съязвил: «Нет, в гости пришла, придурок».
– Да, живу, переехали сюда недавно.
Наконец медленно выехал чек.
– Ну пока, – сказал Дима, одновременно мечтая покончить с этой пыткой и не желая отрываться от прекрасных, теплых Верочкиных глаз.
Верочка улыбнулась ему, и дверь захлопнулась.
Спускаясь в лифте, Дима вдруг подумал, что она может разболтать в школе о его работе.
«Ладно, – решил он, – если что, буду всем говорить то, что и ей сказал: мол, с родителями поспорил, независимости захотелось».
Дима зевнул. За всю эту неделю он спал всего лишь по четыре часа в день. Чтобы заработать нормальную сумму, приходилось постоянно работать на доставке, куда его взяли только благодаря папиному другу, да еще экзамены подбирались все ближе и ближе. Дима разрывался между учебой и необходимостью зарабатывать, и,
