Мысль о том, что вздорное поведение дочери может испортить планы по налаживанию доверительных контактов с губернатором, постоянно напоминала о себе и отравляла настроение. Поэтому сегодня ему захотелось еще раз поговорить с дочерью, навсегда поставить точку в этом вопросе. Но звонок от управляющей делами заставил если уж не измениться в лице, то почувствовать, как противно защемило сердце.
— Антон Тимофеевич, — услышал он в трубке, — только что позвонили от отдела кадров и.
— Что «и.»? — переспросил Самохвалов, когда молчание затянулось.
— Дело в том, что позвонили из.
— Это я уже слышал! — рявкнул Антон Тимофеевич.
— Позвонили из отдела кадров. и сказали, что ваша Лада подала заявление на увольнение. Не знают, что делать?!
— Пусть в отделе кадров исполняют свои служебные обязанности! — еще громче рявкнул он и бросил трубку.
Сперва он хотел вызвать дочь к себе и отчитать за самодурство, но потом понял, что этим еще сильнее раскрутит сплетни. Да и не хотелось перед какой–то соплей, пусть и перед дочерью, лебезить, заискивать, уговаривать. Она еще поплатится за свое упрямство: на коленях приползет и будет молить о прощении. И как только Самохвалов отверг мысль о переговорах и увещеваниях, то в голове сразу прояснилось и пришли другие мысли, словно до этого момента находившиеся в потаенном месте.
И Самохвалов вспомнил о себе как о поэте. Поэте неплохом, даже замечательном, если припомнить все поэтические публикации в «Княжском рабочем»: за четверть века творческой деятельности их насчитывалось несколько десятков. Его стихи дважды печатались даже в губернской газете. В последние годы Антон Тимофеевич издал несколько книг, пусть и небольшим тиражом, но со вкусом оформленных, заказал личный экслибрис для своей библиотеки и даже написал гимн города Княжска, текст которого был опубликован в газете и, как плакат, установлен у входа в читальный зал районной библиотеки. Всё шло к тому, что Самохвалову намечалась прямая дорога в Союз писателей, но в губернском отделении заупрямились, заявлению о приеме ходу не дали, натравив на его книги борзых рецензентов, состряпавших отрицательные отзывы. Даже не помогло и то, что он пообещал сделать полный ремонт в трех комнатах писательской организации. Как можно отмахиваться от меценатской помощи в наше время, когда любая общественная организация рада лишней копейке?! А губернские бумагомаратели встали в позу — и ни в какую!
Вот тогда–то и появилась мысль о создании в Княжске собственного Союза писателей! А что — в нынешние времена это очень просто делается. Надо лишь созвать инициативную группу, написать устав, провести учредительное собрание и, пожалуйста, иди и регистрируй новую общественную организацию, например: «Союз писателей Княжска»! А что — звучит!
Если уж не удалось пригласить губернатора на свадьбу, то это вполне можно будет сделать по поводу создания в Княжске писательского союза! Вот уж повод так повод не только для районного и губернского звучания, но и всероссийского! Каково будет впечатление от увиденного однажды в какой–нибудь центральной российской газете репортажа о создании Союза писателей в Княжске, или репортажа, например, на первом канале ТВ?! И говорить–то при этом будут даже не о самом Княжске, но о всей губернии, о губернаторе, при котором своевременно и сполна начал раскрываться творческий потенциал губернии. И все будут спрашивать об инициаторе этой акции — Самохвалове. Хотя какая это акция?! «Это — результат постоянной заботы губернского руководства о населении, особенно проявившейся с приходом нового губернатора, назначенного Президентом страны!» — будет говорить он во всех интервью и называть имена Президента и губернатора.
От всего представленного у Антона Тимофеевича перехватило дыхание. Он прошел в комнату отдыха, попил газированной воды, и, вернувшись в кресло, дал указание секретарю о переносе на час совещания по сельскому хозяйству и попросил пригласить начальника отдела культуры и туризма.
«Начальник по культуре», как называл Самохвалов руководителя этого комитета — Александра Немыкина, мелькнув лысым черепом, заглянул в дверь через несколько минут. Заметив его, Антон Тимофеевич зычно сказал:
— Заходи, не стесняйся, Александр Ильич!
Немыкин осторожно прошел к столу, поздоровался с Са–мохваловым, опасаясь заглянуть ему в глаза, аккуратно присел на краешек стула, не прикасаясь к спинке, и лишь после этого быстро глянул на главу, пытаясь отгадать причину срочного вызова. Немыкин — чиновник опытный, «переживший» нескольких глав района и первых секретарей райкома КПСС и по опыту знавший, что от срочных вызовов «на ковер» ничего хорошего никогда не было. Поэтому молча ждал, что скажет Самохвалов, а тот, словно что–то решая в уме, не спешил открываться. И, только все решив, похвалил:
— Читал, читал твои последние стихи, дорогой Александр Ильич! Честно скажу, без зависти, — понравились! Хорошо схвачено настроение лирического героя, и, главное, он у тебя не замыкается на пустой созерцательности, чувствуется, что перед читателем — человек дела, а связь с природой лишь очищает и помогает понять его неспокойную душу, прибавляет ему сил для дальнейших свершений!
От похвалы Немыкин заерзал, понимая, что не за этим вызвал Самохвалов, и, тем не менее, благодарно отозвался:
— Спасибо, Антон Тимофеевич, но мне далеко до ваших замечательных творений, поэтому всегда учусь у вас умению заглянуть в душу, возвысить ее!
— Вот и прекрасно! Особенно, когда говорят на одну тему два творческих человека. И не только. Мне тут из губернии звонили — начальница по культуре. Там тоже заметили твою подборку, оценили ее и посоветовали создать литературный центр на основе нашего литобъединения! Как тебе эта идея?
— Вполне заслуживает внимания. — замялся Немыкин.
Самохвалов в этот момент вспомнил присказку, которой
всегда дразнили Немыкина: «Не мычит, не телится, но когда–нибудь отелится!..», и подумал: «В общем, полный отстой, как ляпнет Лада о каком–нибудь из своих знакомых. Вот провернем дело, и надо будет его заменить!» Вслух же сказал:
— Ну, а если культура не против, то, думаю, можно приступать к созданию общественной организации. Сам понимаешь: мнение сверху высказано — затягивать с этим вопросом не следует.
— Как назовем организацию?
Самохвалов сделал вид, что сильно задумался, и после паузы воскликнул, будто что–то нашел:
— Да чего скромничать — «Союз писателей Княжска»! Представляешь, какое создаст звучание в стране наш град?! А если и доску памятную поставим.
— А кто станет членами?
— Ну, прежде всего, мы с тобой. Несколько человек из литобъединения возьмем, тех, кто поактивнее. Нам нужны люди с сильной гражданской позицией, а иначе и не стоит ничего затевать, не для себя стараемся. Сообща многого можем добиться. Главное — дать ход важному делу. Поэтому, не откладывая, свяжись с нашим юристом, пусть подготовит пакет необходимой документации!
— Всё понял. О ходе подготовки буду информировать.
— Договорились! — поднялся из кресла Самохвалов и подал Немыкину руку. — А финансирование этого проекта согласуй с Лавриком, а если будет кочевряжиться, лично поговорю с ним!
Немыкин слегка пожал крепкую самохваловскую лапу, улыбнулся, хотя улыбаться не очень–то хотелось. Что греха таить, он, как и всякий литератор, давно мечтал о вступлении в настоящий Союз писателей, тоже, как и теперешний шеф, издал за свой счет несколько книжек, и вот теперь, когда заветная организация сама к нему приблизилась, — это и не радовало особенно. Как говорится: Федот, да не тот! Вот если бы в настоящий писательский Союз вступить — вот это дело! Но разве что скажешь против? Чтобы озвучить указание, Немыкин зашел к Ефиму Константиновичу и изложил всё, что услышал от Самохвалова. Сперва Лаврик слушал молча, а потом улыбнулся, услышав слова Немыкина о памятной доске.
— Слушай, — указал он на стул и пригласил присесть стоявшего до этого Александра Ильича, — сейчас расскажу тебе занимательную историю об одном поэте. В Елани это было, лет уж, наверное, десять назад. Ну, так вот. Задумал один местный непризнанный поэт прославить себя. Кое–как накопил денег и заказал мемориальную доску из черного мрамора, чтобы установить ее на доме, где жил. Мол, в этом доме живет известный российский поэт Вася Пупкин! Знайте, люди, и радуйтесь! Но чтобы установить доску, надо иметь разрешение от властей, а его не имелось, да и не могло иметься. И тогда этот Пупкин, дождавшись дождливой, ветреной погоды и позднего часа, чтобы не привлекать внимания, начал самостоятельно устанавливать доску. Подготовил место, а когда полез по стремянке, то мокрая доска выскользнула из слабых поэтических рук и разбилась. Разбилась и мечта Пупкина о славе и почете. Запил с горя поэт и, говорят, отошел в мир иной.
