— Мистер Самсон! Да они же совершенно успокоились! Вы просто …
— Святой Франсуа, зачаровывающий пташек? — высказал я язвительное предположение, все еще раздраженный крайне неделикатным требованием прибыть в эту виллу Западной Лагуны. Чтобы сгладить свою резкость, я указал жестом в направлении закрытых платяных шкафов в соседней комнате.
— Извините меня, но там у вас хранятся странные воспоминания…
Она завладела моим пиджаком и накинула его на свои обнаженные плечи, изображая приступ стыдливости. Должен признать, что этот жест, несмотря ни на что, выглядел очаровательно. Ткань тут же прильнула к ее телу, словно громадный розовый цветок, ласкающий ее плечи и грудь.
— Прошлое для меня — это нечто вроде территории, на которой когда‑то разразилась катастрофа. И я до сих пор переживаю ужас случившегося, мистер Самсон. Я знаю, что вас вызвали сюда под надуманным предлогом. Сегодня утром все шло не так, как нужно, а вы все‑таки мой единственный сосед.
Она подошла к окну и взглянула на цветное озеро.
— Я вернулась в Пурпурные Пески, руководствуясь мотивами, которые покажутся вам безумными.
Сначала я слушал ее с недоверием, но затем что‑то в ее поведении заставило меня поверить в ее искренность и забыть об осторожности. Мне было ясно, что полночный любовник, мужчина с песчаной яхты, оставил героиню в состоянии, соответствующем эмоциональному холокосту.
Мы перешли на террасу, где устроились на складных стульях возле бара. После этого в течение нескольких часов, проведенных мной в этом доме без зеркал над цветным озером, она рассказывала мне о годах, прожитых с Кайзером. Она рассказала, как он нашел ее, когда она пела в ночном клубе под открытым небом в Западной Лагуне. Он сразу же приметил пятнадцатилетнюю красотку, олицетворявшую культ вечной юности, и быстро сделал из нее свою лучшую модель для демонстрации одежды из создаваемых им биотканей. Через четыре года — ее первая операция на лице. В последующие годы таких операций было немало. После смерти Кайзера ей не оставалось ничего иного, как вернуться в Западную Лагуну. В эту виллу неподалеку от давно заброшенного ночного клуба.
— Я лишилась приличной части своей шкуры во всех этих клиниках и госпиталях. Мне хотелось надеяться, что я восстановлю ее здесь.
— Каким образом умер Кайзер?
Мне сказали, что от сердечного приступа. Его охватили жуткие конвульсии, и выглядел он так, словно его искусала стая бешеных псов. Он все время пытался разодрать себе лицо ногтями… — Она спрятала свое мучнисто — белое лицо в ладонях.
— Не было ли каких‑нибудь подозрений… — нерешительно начал я.
Она судорожно вцепилась в мою руку.
— Гэвин сошел сума. Он мечтал, чтобы в наших отношениях ничего не менялось. Эти операции… Он добивался, чтобы я сохранила навсегда облик пятнадцатилетней девчонки совсем не из‑за прихотей моды — ему самому было необходимо, чтобы я всегда оставалась такой же, как в те дни, когда влюбилась в него.
Впрочем, впоследствии меня мал о интересовал и мотивы, за ста вившие Рэйн Чэйнинг искать убежище в Западной Лагуне. Каждый день после полудня я приходил в ее виллу. Мы лежали под маркизой на песке возле бара и любовались меняющимися красками цветного озера… Там, в этой вилле без зеркал, она рассказывала мне свои странные сны, постоянно связанные с ее опасениями помолодеть. Вечерами, в то время, когда в заброшенном ночном клубе начинала звучать музыка, мы пересекали полосу дюн, чтобы потанцевать среди столиков, полузасыпанных песком.
Кто принес сюда проигрыватель? И эту единственную пластинку без этикетки? Однажды, случайно обернувшись, я увидел парня с могучими плечами и перебитым носом, державшегося поодаль, возле застывшей в темноте песчаной яхты. Он пристально следил за тем, как мы с Рэйн медленно проходили мимо, нежно обнявшись, и ее голова лежала на моем плече. Она прислушивалась к мелодии звучащего украшения, и ее взор безразлично скользнул по лицу наблюдавшего за нами красавца.
Я нередко встречал его в середине дня, когда он проносился на своей яхте по озеру, держась в нескольких десятках метров от берега. Я полагал, что это один из многочисленных любовников Рэйн, теперь с любопытством и даже, как мне показалось, с симпатией наблюдавший за своим более удачливым последователем. Вероятно, какое‑то странное понимание юмора заставляло его крутить для нас одну и ту же пластинку.
Тем не менее, когда однажды вечером я заговорил с Рэйн о нем, то она заявила, что не только не знакома с этим человеком, но даже не помнит, встречала ли его когда‑нибудь. Опустив подбородок на скрещенные руки, она смотрела на яхту, причалившую к пляжу в трех сотнях метров от нас. Юноша бродил вдоль линии наибольшего прилива, пытаясь отыскать что‑то среди разбитых шприцев и прочего мусора.
— Я могу попросить его убраться отсюда, — обратился я к Рэйн.
Она отрицательно покачала головой, но я продолжал:
— Но он приходит сюда не случайно. Что же все‑таки произошло между вами?
Рэйн сухо спросила:
— Почему тебя это интересует?
Я сдался. Ее глаза непрерывно следовали за ним, но я все равно растянулся на песке возле нее, и солнечные зайчики трепетали на моих руках.
Через пару недель я снова увидел этого юношу. Вскоре после полуночи я проснулся на террасе виллы Рэйн, услышав сквозь сон знакомую мелодию, доносившуюся из пустынного ночного клуба. Под террасой в призрачном свете мелькнул силуэт Рэйн, направлявшейся к дюнам. На пляже выброшенные термические ленты небольшими волнами накатывались на белый песок.
На вилле никого не осталось, кроме меня. Мадемуазель Фурнье уехала на несколько дней в Красный Пляж, а молодой шофер спал в своей комнатенке над гаражом. Я распахнул калитку в конце темной аллеи, обрамленной рододендронами, и направился к ночному клубу. Музыка стонала вокруг меня, падая на мертвый песок.
В ночном клубе никого не оказалось. Пластинка крутилась для самой себя на пустынной сцене. Я бродил между столиками, пытаясь обнаружить следы Рэйн. На несколько минут я задержался возле бара, облокотившись на стойку, когда из темноты ко мне устремилась тонкая фигурка шофера. Он кинулся на меня, целясь кулаком в лицо.
Я уклонился от удара и схватил его за правую руку, которую резко прижал к стойке бара. В темноте передо мной дергалось его узкое лицо, искаженное злобным оскалом. Затем он резким движением высвободил руку и отвернулся к едва видневшемуся за дюнами озеру. Музыка стонала по — прежнему — кто‑то в очередной раз поставил все ту же пластинку.
Я нашел их на пляже. Рука Рэйн лежала на бедре юноши, в то время как он, изогнувшись от напряжения, пытался оттолкнуть яхту от берега. Я не знал, что мне делать. Меня поразило, насколько непринужденно он обращался с Рэйн. Поэтому я остался среди дюн, возвышавшихся над пляжем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
