Тогда со мной стало происходить что-то странное. Шорох крыльев, будто налетала стая бабочек, всякий раз, как я видела его, и глупая улыбка на лице, стоило хотя бы подумать о нем, и пузырьки в животе, и разряд тока, когда его кожа соприкасалась с моей. Вдруг все стало страшно важно: что я надену, что скажу, как я выгляжу. Первой эту перемену во мне заметила конечно же Джунипер, которая изо дня в день наблюдала, как я тревожно изучаю свое отражение в зеркале, прежде чем выскочить из дома. Заметил это и Арт, а когда я на минутку перестала нервничать из-за того, что происходит со мной, я смогла разглядеть, что это происходит и с ним. И вот мы уже три месяца вместе.
Добравшись до вершины, я разглядела его подсвеченную луной фигуру, и гнев во мне поутих. Арт умеет делать это со мной. Я просто в мягкое желе превращаюсь. Всегда приходит заранее, всегда ждет меня, сидя на одеяле, с таким сосредоточенным лицом – вглядывается в сонный город под горой. Идеальная картина. Я часто повторяю слово «идеал» и когда говорю о самом Арте, и описывая любую проведенную с ним вместе минуту.
– Привет, ранний червячок, – говорю я.
Он поднял голову, печаль у него на лице сменилась улыбкой. И, кажется, облегчением.
– Привет, мышка. Пришла за сыром? Я его уже съел.
– Сыр и черви. – Я усаживаюсь рядом с ним на одеяло. – Ням-ням.
Мы поцеловалось.
– Вот это я понимаю, ням-ням, – бормочет он, притягивая меня ближе. Второй поцелуй – дольше, сколько хватает сил.
Что-то в Арте сегодня непривычное. Я это чувствую. Потихоньку отодвигаюсь и всматриваюсь в его лицо, его глаза.
– Давай договоримся не обсуждать, что произошло сегодня?
– Неплохая идея! – вздыхаю я. – У меня даже от мыслей об этом голова трещит.
Он целует меня в лоб и не спешит оторвать от него губы. Мы молчим, погрузившись в раздумья, и видится и слышится нам одно: как Ангелину Тиндер тащат прочь из дома. Напряженного молчания нам не вынести: вскоре Арт выпрямился и заговорил:
– Сегодня мой отец… – И он прервался, уставился на крыши домов и трубы, и я вижу, как он переживает из-за того, что сегодня произошло. С тех пор как его мать умерла, я все время стараюсь защитить Арта, чтобы он не печалился. И хотя сама я не до конца разобралась в том, что случилось, я должна вернуть Арту покой и ясность.
– Слушай, Джунипер не следовало так разговаривать с ним, но ты же знаешь, какая она. Ей бы научиться держать рот на замке. Вылитый наш дедушка!
– Джунипер всего лишь сказала то, что думала, – к моему изумлению, возражает он.
– Не следует говорить такое судье.
Он печально улыбнулся:
– Для тебя, Селестина, не существует ничего, кроме черного и белого. Мы же соседи, мы праздновали День Земли у вас в столовой, а не стояли перед Трибуналом. И он ведь знал, что за Ангелиной сегодня приедут, – неужели не мог предупредить хотя бы ее, если не нас? Они дружили. Можно же было дать ей возможность подготовиться, а не тащить вот так, на глазах у семьи, у маленьких детей…
Странно слышать такое от него. Арт никогда не критиковал отца. Они – закадычные друзья, сплоченная команда, двое на всем белом свете, – теперь, когда мама умерла, у обоих нет никого ближе. Пережили страшное горе вместе, и это их сплотило, – во всяком случае, так мне это виделось. И я понимаю, что Арт точно так же растерян и возмущен, как я.
– Он действовал по правилам, – говорю я, но знаю, что этого объяснения недостаточно. Недостаточно, однако это чистая правда. – С Ангелиной случилась ужасная беда, но твоего отца в этом нельзя винить.
– Нельзя? – с горечью переспрашивает он.
– Это его работа. Почти каждый день где-нибудь в стране уличают порочных. Твой отец трудится изо всех сил, чтобы сохранить идеалы нашей страны. Что же будет, если он вздумает закрыть глаза на чьи-то проступки? – Я перескакиваю с мысли на мысль, торопясь высказать то, что меня гложет. – Сам подумай. Судья Креван предстанет перед Трибуналом и будет заклеймен за то, что по дружбе кого-то не заклеймил?
Арт уставился на меня:
– С такой точки зрения я никогда об этом не думал.
– А надо бы. Ведь это твой отец. И он могущественный человек. Многие им восхищаются, даже преклоняются перед ним. Тебе, конечно, порой нелегко с таким отцом, но он любит тебя. К тому же он тебя создал – наполовину, а значит, он просто гений!
Арт улыбнулся, обхватил мое лицо ладонями, скорчил рожу:
– Избавь меня от необходимости представлять себе, как он меня создавал, уж будь так добра!
– Ты очень вульгарен! – смеюсь я.
– А ты видишь только черное и белое.
– Во всем, – улыбаюсь я, но улыбка дрожит, я не так уверена в своем мнении, как обычно. Арта я вроде бы убедила, но убедила ли себя?
Арт откашлялся:
– Я хотел подождать до твоего дня рождения, но после сегодняшнего… думаю, сегодня ты вполне это заслужила.
Он подсунул под меня левую ногу и, подтянув меня к себе, зажал между бедрами. Неуверенность тут же слетела с меня: все правильно, я там, где и хочу быть.
– Заказал к твоему восемнадцатилетию, но решил отдать тебе прямо сейчас, чтобы ты знала: что бы ни творилось в мире, ты единственная. Весь мой смысл и свет. Ты прекрасна! – Он провел пальцем по моей щеке, по носу, по губам. – Ты умная, ты верный друг. – Он протянул мне маленькую, обтянутую бархатом коробочку.
Руки у меня слегка задрожали: он застал меня врасплох. Открыв коробочку, я вынула изящную серебряную цепочку, очень тонкую, не порвать бы. На ней висел брелок – символ.
– Ты – идеал! – шепнул мне Арт, и я почувствовала, как мурашки бегут по телу.
Я всматривалась в это украшение, почти не веря своим глазам.
– Я заказал это одному искуснику из Хайленд-касла. Ты ведь знаешь, что это значит?
Я кивнула:
– Круги – символ совершенства. Все радиусы равны, между ними нет ни малейшего различия. Это гармония. Геометрическая гармония.
– Совершенство, – нежно повторил он. – За математичкой трудно угнаться, сама понимаешь. – Он усмехнулся. – Долго пришлось вникать, мозги до сих пор не отошли.
Я засмеялась, а на глазах выступили слезы.
– Спасибо, – шепнула я ему. Хотела надеть тоненький браслет на запястье, но Арт меня остановил.
– Нет, вот сюда. – Он вынул украшение из моих дрожащих рук, бережно взял меня за лодыжку. Отодвинулся, потянул мою ногу на себя, медленно закатал джинсы, теплые пальцы приятно щекотали кожу. Он обвил цепочкой мою лодыжку и снова подался вперед, все ближе и ближе, между моих ног, так, чтобы мои ноги сомкнулись у него на спине.
Пальцем он вздернул мой подбородок, и мы оказались носом к носу, разделенные только лунным светом. Арт наклонил голову и поцеловал меня – нежно, настойчиво, неукротимо. Губы его сочны, язык – сама сладость. Я глубоко запустила пальцы ему в волосы и растворилась в нем, в этой ночи.
Когда я вспоминаю ту минуту, сердце вновь взмывает, как тогда, и все вокруг становится магическим, мистическим, музыкальным – даже поверить трудно. Я могла бы растянуть этот миг на целую вечность: наши губы слились, наши тела все теснее прижимаются друг к другу, нам нужно больше, все больше, и будущее распахнуто перед нами, безбрежное, как этот вид с горы, ясное, как эта луна. Только мы двое на вершине уснувшего мира – непобедимые, неприкосновенные для горя.
Самый идеальный момент в моей жизни.
Последний идеальный момент в моей жизни.
5
Проснувшись, я первым делом высунула ногу из-под одеяла: браслет на месте, это не сон, не порождение фантазии, которое рассеется, едва я проснусь. Я снова увернулась в одеяло, чтобы еще раз мысленно пережить события ночи, но тут же сообразила, что, оттягивая наступление утра, откладываю и встречу с Артом: он же будет, как обычно, ждать меня на остановке, откуда мы вместе поедем на автобусе в школу.
Хотя я была счастлива, спалось мне плохо, все еще преследовала та сцена, когда уводили Ангелину Тиндер. Меня даже покачнуло, когда я одевалась. Что-то и внутри меня пошатнулось, стронулось с места. Дрогнуло чувство защищенности и доверие – к кому? Не к Арту, ему я верю больше чем прежде. Как ни странно, кажется, я стала меньше доверять самой себе.
Я никогда не задумываюсь, как одеться. Не то что Джунипер – слышно, как она ворчит и вздыхает, раздраженно стаскивая через голову очередной прикид, вечно недовольная тем, как она выглядит. Встает на полчаса раньше только ради того, чтобы нарядиться, и каждое утро в итоге едва успевает выскочить из дома.
Со стороны мы с Джунипер выглядим почти копиями друг друга, а по-моему, мы уж до того разные. Кто не знает нас ближе, не знает наши характеры, тому нас трудно различить. Отпрыски чернокожего отца и белой матери, мы унаследовали от папы цвет кожи и карие глаза, форму носа и оттенок волос. От мамы унаследовали высокие скулы, длинные ноги и руки. Она хотела и нас тоже вовлечь в модельный бизнес, несколько раз и Джунипер и я снимались, но мы обе для такой работы не годимся: я – потому что принимать позы перед камерой не дает интеллектуального стимула, Джунипер – потому что под чужими взглядами она становится еще более неуклюжей, чем обычно.
