На польской стороне багажник старого «Форда» забивался пачками с поэзией, а сверху клался портрет Гоголя, взятый из школьного кабинета литературы. В рамочке, за стеклом, но без подписи. Знаменитый школьный портрет, на который мы взирали с 6 по 10 класс, стоя у доски и пытаясь вспомнить непрочитанную книжку.
Польскую сторону Дима проезжал беспрепятственно, панам было до фени, что ты вывозишь, лишь бы не ввозил. На российской стороне упитанный таможенник открывал багажник, замечал портрет и застывал, поражённый молнией. В мозгу таможенника возникала мнемоническая воронка, из жерла которой глядели на него школьные годы. Он явно где-то видел этого мужика на портрете, очень знакомый мужик, как же его звать-то?.. что-то вроде…? или …а? Таможенника клинило. Минуту он смотрел на портрет, затем захлопывал багажник и в ступоре пропускал машину. «Ччччёрт, как же его звать-то, явно откуда-то знаю, может, в кино видел?..» …Следующую ходку Дима делал в другую таможенную смену и с портретом Достоевского. Так за четыре ходки вся визуальная поэзия была перевезена на нашу территорию.
Баллада о Серёге по кличке Опель
Серёгу-Опеля звали так потому, что он ездил на старенькой «Асконе». Был он из «афганцев», занимался небольшим бизнесом на границе и под эти нужды оборудовал свою «ласточку». Что такое «хорошо оборудованный автомобиль»6, поясню на примере. Одна моя знакомая недорого купила подержанную «Мазду». Радости её не было предела – до поездки в автосервис. Там машину подняли, а потом весь автосервис собрался посмотреть на таку чудовину и смотрел, уважительно приговаривая: «Надо же! Классная работа!» – минут пятнадцать. В машине было оборудовано второе дно, да так капитально, что выварить его, не нарушив жёсткости корпуса, было невозможно. В переводе на обычный язык сие означало, что машина невыездная. На таможне она засвечена как «корабль с трюмом», и её будут всегда арестовывать вне зависимости от того, кто на ней едет и что везёт. Попадалово, одним словом.
…Ну, так вот, была у Серёги-Опеля хорошо оборудованная «Аскона». Что он там на ней возил – неважно, что все возили, то и он. Пока однажды польская таможня не арестовала «Аскону», поместив её на штрафстоянку, а Серёгу отпустив во свояси, во российскую да сторону. Что мы знаем про штрафстоянку? Что это материализация формулы «время – деньги». Каждый день стояния стоит пенёнзы. Денег у Серёги не было, официальная процедура вызволения «железного коня» длинна, усеяна шипами коррупции и не очевидна в своём исходе. А «Аскона» не просто «ласточка», а средство производства, по Марксу. В общем, полное попадалово.
Таких ударов судьбы терпеть Серёга не захотел. Он вспомнил афганский опыт, ночью перешёл границу, миновав все кордоны, и пробрался на польскую штрафстоянку. Там он завёл свою «ласточку», выбил ею шлагбаум на стоянке, выбил шлагбаум на польской стороне (на нашей он был почему-то открыт) и скрылся где-то на российской стороне, растворившись в русской ночи, которая, как известно, темнее польской в несколько раз. Пока поляки сообразили, пока связывались с российскими погранцами, ночь, так сказать, растворила без остатка и «Аскону», и её похитителя.
Вообще-то нарушителей границы не любит никто: ни погранцы, ни таможня. Но иногда обстоятельства складываются в такую уникальную цепочку, что она никак не ложится в формат протокола. Ну что это за фраза: «…неизвестное лицо проникло и похитило…». Понятно, кто проник и похитил, но не доказать! Только и известно, что лицо сначала проникло, похитило, а затем почему-то бросило автомобиль во дворе Серёги – и что он, станет отказываться от такого подарка? Все местные газеты написали о дерзком случае на границе. Написали глуховато, как о казусе из ряда вон… Так что протоколы протоколами, а с тех пор Серёга-Опель стал почти легендой.
Окончательной легендой он стал годом позже. Он давно продал свою «Аскону», занялся чем-то более легальным, и вот как-то в пятницу звонят ему новые хозяева машины и говорят:
– Серёга, а твою «Аскону» опять поляки арестовали, прикинь… на ту же автостоянку поставили… во дают!..
…В общем, на следующее утро, поставив машину во дворе новых хозяев, он позвонил им и сказал:
– В последний раз! Я вам не служба доставки.
Газеты на этот раз не написали ни строчки. Так всегда бывает, когда в горниле Рока на наших глазах рождается легенда.
Фас и профиль
В последнее время наш калининградец сильно поднаторел в своей самости. Наездился за бугор и в среднерусское раздолье, побывал там и сям. Даже юбилей города справил. Несмотря на нелепость некоторых фигур торжественности, сочинённых в горячке освоения юбилейных подрядов7… Изменений накопилось множество, в особенности тех, про которые говорит тётя, лет 10 не видевшая своего племянника:
– Господи! Как вырос! Уже двадцать пять! Да ты ведь настоящий мужчина! – а тот силится вспомнить эту тётю, и не может.
«Снова читаю Канта. Опять ничего не понимаю!»
Из дневника Конрада Карловича.
Начиная данную тему заново8, повсеместно натыкаюсь на протёртость прежних речей. За постсоветские годы калининградец сам себе со своей «спецификой» так надоел, что когда разговор заходит на данную поляну, обязательно сваливается в протоптанную колею: «мы всех круче» или «мы как все».
Ну, понятно, что и всех круче, и как все. В этом диапазоне может поместиться кто угодно. Все разговоры об «особости калининградца» зиждутся… вот словечко! Именно – зиждутся на достаточно простом допущении. Что люди, живущие: а) среди материальности другой культуры и истории, б) по соседству с границей и с) к тому же у моря, – что такие люди рано или поздно станут иными, чем сухопутные нестоличные россияне. Обязаны стать в силу всяких историко-социальных законов.
Но, везде существует местное своеобразие! В его котёл рукою Истории-матушки бросается и говор, и национальный сплав, и климат, и тот минеральный состав почв и ориентации по солнцу, которые на разных склонах горы дают виноград с разным вкусом. Ничего не поделаешь – почва!
Это не значит, что калининградцы становятся постепенно нероссиянами. Это значит, что портовые и приграничные города всегда своеобразны. У них свой образ, характер и темперамент. Которые ему самому могут быть непонятны. Как у подростков. Каждый может вспомнить период своего взросления, когда он заполнял тесты типа «Хочешь узнать себя? Ответь на 12 вопросов!». А процесс осознания себя сугубо индивидуален и, надо признать, глядя вокруг, отнюдь не обязателен. И по поводу пресловутой «европейскости» тоже за десять лет стало более понятно. Чтобы быть европейцем, не обязательно вступать в ЕС, это мы по соседям видим. Достаточно не пылить себе и другим в глаза и иметь память. И пешеходов пропускать на переходах. И мусор не бросать мимо мусорки.
Быть «местным» в Калининграде непросто. Раньше ведь «коренных» и «старожилов» в городе не было в принципе. Но вот прошли десятилетия, и за 60 мирных лет наплодились и коренные, и старожилы, местные и повсеместные. И они отказались вычитать старый город из нового, посчитав его за очевидную ценность. Посчитав необходимым продолжать городскую историю, пусть даже в новой стране, с новым населением и даже с новым именем города. Потому что, несмотря на вычитание, – её много, памяти, и уже начинает приплюсовываться память от нового города, его удач и любовей. Ненависть не может служить топливом к строительству жизни, а любовь может. Ненависть хороша для войны, а любовь – для мира. То, что от любви в новом городе, запомнится и останется. И сложится со старым городом в единое целое.
Закругляя данную тему в композиционный канделябр, скажу лишь, что с нею пора переходить на шёпот. Потому как всякий громкий крик «Я честный! Честный!» вызывает справедливые подозрения.
Местный цвет и темперамент
Несколько лет назад группе местных художников зарубежные партнёры предложили участвовать в международном проекте «Прусский голубой». Это такой выцветший голубой, каким обычно бывает балтийское небо во дни антициклонов и какими глазами смотрит на меня тот парень, которого я брею в зеркале. В ответ на предложение Юрий Васильев, калининградский художник, сделал альтернативную серию проектов «Русский красный». Всё вроде ничего, только вот в этой полярности мне чего-то не хватает…
Попробуем перебрать. Серый цвет. Не очень-то весёлый. Отдаёт унынием. Есть ли он в нас, родимых? разлит ли в объемлющем ландшафте? Конечно! И хорошо, что не только он. Жёлто-голубая гамма. Наивная и честная гамма жаркого лета и жёлтого пляжа. Настолько наивная, что… Маловато будет. Зелёный? Имеется, с оттенком «балтийский хлорофилл». Коричневый? Светлая его версия, зафиксированная сосновыми стволами. А фиолетовый? – ну да, фиолетовый! чудоватый фиолетовый темперамент – иногда, особенно для ночей, весенне-летне-осенних, с безуминкой и волнующей круговертью событий…
