- Не пойму я что-то: с какой же стати ты ко мне пожаловал? - изрек наконец Вася.
Андрей Иванович снял кепку, по-хозяйски повесил ее на вешалку у двери, расчесал свои черные, без единой сединки, волнистые волосы, усы оправил перед висячим круглым зеркалом и прошел к столу:
- Проголодался я, Василий Артемьевич. Со вчерашнего обеда не жрамши.
- Сейчас я позову Юзю. - Белоногий отворил дверь и крикнул в сени: Юзя! Зайди на минутку!
Во второй половине избы находился фельдшерский пункт.
- Сейчас состряпаем насчет поесть.
Вася надел черного сукна милицейскую гимнастерку, подпоясался кавказским ремешком с серебряными бляшками да с затейливыми висюльками вроде кинжальчиков. По избе прошелся - широченный, в высоких опойковых сапогах, в галифе... Командир! Остановился перед Андреем Ивановичем, на носках качнулся:
- Ну, давай начистоту. На меня думаешь или на моих приятелей?
- Кабы на тебя думал - не приехал бы. Посоветоваться к тебе... А проще сказать - за помощью.
- Это другой коленкор. - Вася тоже присел к столу.
Вошла Юзя, не то татарка, не то узбечка - маленькая, аккуратно затянутая в белый халатик, в белом чепце с красным крестиком, мелкие косы, как длинные ременные кнуты с красными лентами на Концах, спадали на плечи и на спину, вся такая верткая, быстрая...
- Андрей Иванович в гости заезжал! А я с тобой ничего не знал. Сейчас яичницу жарить будем. Сыр есть, колбасу есть...
Она захлопотала вокруг стола: подала тарелку соленых огурцов, желтых и крупных, как поросята, стопку пресных татарских лепешек из пшеничной муки, нарезала темной и сухой конской колбасы да сыру домашнего, плоского, как слоеный пирог, острого и соленого.
- Кушайте! Сейчас яичницу наварю.
Она разожгла керосинку, поставила сковородку на нее и упорхнула:
- Меня люди ждут.
Вася налил в стаканы медовуху:
- Ну, что там за воронок дядюшка намешал? - чокнулся стаканом. Поехали!
Воронок был хоть и нагретым, но терпким, с хмельной горчинкой, с легким пощипыванием на губах, как настойная брага.
- Вот старый дятел! А неплохое хлебово сотворил, а? - похвалил Вася. Давай еще по одной дернем?!
Они выпили еще по стакану.
- Ну, что у тебя случилось? Говори подробней, - сказал Вася.
- Да какие подробности. Пошел в луга за кобылой - проса ломать. А кобылу - поминай как звали.
- Рыжую? - Вася вскинул голову.
- Ее.
- Хороший кусок кто-то у тебя отхватил.
- Может, и подавится этим куском. Я его и под землей найду! - вспыхнул Андрей Иванович и засверкал глазами. - И вырву этот кусок вместе с зубами.
Вася как бы с удивлением глянул на Бородина - мужик как мужик: благообразный, с холеными усами, с узким, иконописного овала лицом; вельветовая тужурка на нем, хоть и потертая, но еще аккуратная, щегольская, с накладными карманами и даже с серебряной цепочкой от часов. Лаптей не видно - под столом. Сверху глянешь - учитель... И вдруг такая темная животная ярость?
- Вот что она делает с человеком, эта частная собственность... - Вася покачал головой. - Правильно сказал Карла Маркс - эту частную собственность надо под корень рубить.
- А ты что, Маркса читал? - усмехнулся Андрей Иванович.
- Я Маркса не читал, но вполне с ним согласный.
- Ты-то чего подымаешь хвост на частную собственность? Не будет частной собственности - и твоим приятелям-ворам делать нечего! - задетый за живое, вспылил Андрей Иванович.
- Как так нечего? - удивился опять Вася. - Вор себе работы всегда найдет: частной собственности не будет, общественная появится. А эту самую общественную собственность красть удобнее: во-первых, она всегда под рукой, а во-вторых, ты ничем не рискуешь, никого не обижаешь и никакой к тебе злобы. Ну, попался... Так все по закону - получил статью и поезжай на отдых, на заслуженный. А частную тронешь - того и гляди пулю получишь еще до статьи. А сколько злобы. Нет, я против частной собственности... Надо с ней кончать.
- Ну тебя к лешему! Я было рот разинул - думал, ты что-то дельное скажешь. А ты с побасенками своими.
Вошла Юзя, протопала, как козочка, своими сапожками, поставила на стол жаровню с яичницей и вылетела.
Вася налил еще по стакану воронка. Выпили.
- Я тебе к чему эту уразу развел, - Вася лениво ковырнул вилкой яичницу, пожевал. - Прикроют наш сельков, наверно.
- Почему?
- Инвентарь не дают, счета позакрыли. Раньше мы одних сеялок по пять, по шесть десятков мужикам распродавали, по пять молотилок, по тридцать сорок веялок... А плугов не считали. Каждый бери: кому за наличные, кому по векселю... А теперь баста! Никаких векселей. Единоличник - нет тебе ни хрена. Чуешь, куда дело клонит?
- Куда?
- В колхозы! Весь инвентарь туда попер... И вы скоро туда загремите.
- Э-э, нас уже десять лет колхозами пугают, - отмахнулся Андрей Иванович. - Да вон у нас в Тиханове есть две артели, кирпич бьют, дома строят, торгуют. Неплохо устроились.
- То артели, а то колхозы. Разница, голова! Ты читал о всеобщей коллективизации? Резолюцию Пятнадцатого съезда?
- Читал. Но там сказано - строго на добровольных началах. Так что все по закону: кто хочет, ступай в колхоз, а нет - работай в своем хозяйстве. Надо обогащаться, на ноги страну подымать. Что говорили на Пятнадцатом съезде?
- Это, брат, не на Пятнадцатом съезде. Это года три-четыре назад. А теперь вон всю весну поливают в "Правде" твоих обогатителей. Просто их деревенская политика устарела. Вот тебе и обогащайтесь.
- Это все разговоры. Мало ли кого поливают. Решений пока нет, значит, все остается по-старому.
- Да пойми ты, голова два уха! - Вася подался грудью на стол и заговорил тише: - У меня тут ночевал друг, начальник милиции из Елатьмы. На оперативную выезжал. Воров ловили... Разговорились с ним. Он говорит, что осенью на пленуме решение принято о ликвидации кулаков как класса.
- А я не кулак. Мне-то что? - отмахнулся Андрей Иванович.
- Ты не кулак, а дурак... - оборвал его с досадой Вася. - Эта ликвидация, как поясняют, будет заодно с коллективизацией проводиться, понял? У них в районе три семьи уже раскулачили, правда, за укрытие хлебных излишков. А тем, кто показали насчет хлеба, двадцать пять процентов от конфискованного дали.
- В нашем районе такого веселья не слыхал.
- Лиха беда начало. Я тебе к чему это рассказываю? Зря ты убиваешься из-за лошади. Поверь мне, время подойдет - сам отведешь ее за милую душу.
- Спасибо на добром слове. Но я двадцать верст трюхал сюда не за утешением. Мне сказали, что кобылу мою угнали сюда. И даже кто угнал известно.
- Кто же?
- Иван Жадов.
- Жадов! Угнал у тебя?! Ах какой сукин сын! У соседа лошадь угнать!.. Мерзавец. - Вася поиграл своими разлапистыми бровями. - Иван - вор серьезный. Его трудно с поличным поймать.
- Ну, ты меня знаешь... Я в долгу не останусь.
- Дык ты что хочешь, чтоб я его и накрыл?
- Нет! - Андрей Иванович схватил Васю за руку и, тиская его горячими пальцами, торопливо заговорил: - Ты только место укажи... Найди его притон и лошадь... И мне скажешь... Я сам с ним посчитаюсь, - брови его свелись к переносице, глаза жарко заблестели.
Вася с грустью поглядел на него:
- А ты знаешь, Иван два нагана при себе носит? И спит с ними...
- Это хорошо... Я разбужу его. А там поглядим, кто кого... Мне и одного ствола хватит.
Вася откинулся к стенке, прищурил свои серые навыкате глаза, оценивающе глядел на сухого, поджарого, как борзая, Андрея Ивановича.
- Ну что ж, будь по-твоему, - наконец сказал Вася. - Слыхал я, что ты за стрелок, слыхал. Покажи-ка, сколько времени?
Андрей Иванович вынул в серебряном корпусе карманные часы "Павел Буре", открыл крышку.
- Ну-ка! - Вася взял часы, глянул на золотые стрелки; было половина одиннадцатого. Потом стал читать вслух затейливую надпись на полированной серебряной крышке: - "За глазомер. Андрею Бородину. Рядовому пятой роты, семьдесят второго Тульского пехотного полка..." В каком же году получил ты этот приз?
- В девятьсот десятом.
- Да... На двух войнах побывал... Сколько же человек ты уложил?
- Война не охота. Там не хвалятся - сколько уток настрелял, - сухо ответил Андрей Иванович, забирая часы. - Не обессудь, но часы отдать не могу. Память!
- Да об чем речь?.. Сойдемся, - скривился Вася. - Ладно... Помогу я тебе.
И они выпили за успех.
2
Надежда Бородина росла невезучей. В детстве болезни ее мучили: то корь, то скарлатина, то ревматизм... На самую масленицу опухло у нее горло. Говорить перестала - сипит и задыхается. Пришла баба Груша-Царица.
- Ну что с девкой делать, сестрица? - спрашивает ее мать Василиса.
Царица - баба решительная и на руку скорая:
- Да что? Давай-ка ей проткнем нарыв-то.
- Чем ты его проткнешь?
- Вота невидаль! Палец обвяжу полотном, в соль омакну, чтоб заразу съело, да и суну ей, в горло-то.
- Ну что ж. Иного выхода нет. Давай попробуем.
- А я вот тебе гостинец в рот положу. Только рот разевай пошире да глотай скорее, не то улетит, - ворковала девочке Царица.
