— Позволь мне все рассказать тебе. Я бы хотел, чтобы ты знала. Пожалуйста, дай мне попытаться все объяснить.
Люси так резко отпрянула от него, что платье спереди разорвалось. Она посмотрела вниз, а потом на Дэниела. Он с изумлением и ужасом глядел на куски ткани, сжимая их в руках.
— О господи. Прости меня.
Он попытался прикрыть ее толстовкой.
— Мне очень жаль, — сказал Дэниел. Он не разомкнет объятий. Не отпустит ее. — Мне так жаль. Я люблю тебя. Знаешь ли ты об этом? — Он обнимал ее, в отчаянии прижимаясь лицом к ее волосам. — И всегда любил.
Люси вырвалась от него. Зацепилась ногой за парту и оттолкнула ее. Затем побежала к двери, спотыкаясь о стулья и сумки. Она не допустит, чтобы ее так любили. Даже он.
— Не любишь, — не оборачиваясь, произнесла она. — Ты даже не знаешь, кто я такая.
Люси не помнила, как добралась до парадной двери школы и там столкнулась с полицейским. Она плакала и не могла найти выход, потому что все двери были заперты.
Долго после ее ухода Дэниел, сгорбившись, сидел в комнате. Он все еще чувствовал на губах вкус ее губ и ощущал тепло ее тела, но теперь это было для него упреком. Он не мигая смотрел на три поникших цветка на парте, за которой она сидела. В руке он по-прежнему сжимал лоскут ее платья.
Осталось одно лишь сожаление. И отвращение к себе. Ему не хотелось двигаться из страха, что откроются новые раны и придется пропустить все это через себя. Он предпочел бы упиваться воспоминанием о ее прикосновениях и аромате, а не думать о своей неудаче, но эта неудача захлестнула его. Он уничтожил всякую надежду, связанную с ней. Обидел и огорчил ее. Как мог он так с ней поступить?
«Она меня помнит».
В этом была самая большая его слабость, самый ядовитый наркотик. Дэниел так страстно желал, чтобы она вспомнила, что убедил бы себя в чем угодно. Совершил бы что угодно, поверил бы во что угодно, вообразил бы что угодно.
«Да. Она помнит».
Дэниел покинул школу намного позже остальных. Лишь несколько охранников занимались уборкой помещения. Никому не было до него дела. Его неудачи касались только его и были незаметны для окружающих.
«Но не для нее».
Он напугал ее своим натиском и настойчивостью. Он ведь поклялся себе, что не станет давить на нее, но не удержался. Он так долго держал себя в руках, что, сорвавшись с тормозов, вложил в это всю энергию столетий. Ненавидел себя и каждое свое намерение и желание. Все, что он когда-либо замышлял или хотел, теперь вызывало у него отвращение.
«Я люблю ее. Она мне нужна. Я отдал ей все, что у меня есть. Просто я хотел, чтобы она узнала меня».
Дэниел шел, пока не оказался вдали от человеческого жилья, куда не долетали никакие звуки. Рядом с футбольным полем он нашел поляну и лег на влажную траву. Дальше двигаться он не мог. Ему некуда было идти, он не хотел никого видеть, у него не осталось желаний и надежд.
«Она — мое творение и моя погибель».
И так было всегда. А она ведь тоже заплатила за это немалую цену!
Он не мог больше там оставаться. Ему были видны отсветы красных огней полицейских машин, мелькающие на покрытом тучами июньском небе. Он поднялся, ощутив, что спина у него вымокла от травы. Потом, удаляясь от школы, стал спускаться с холма. С этим покончено, он никогда не вернется туда, где оставил после себя руины, которые, похоже, оставлял повсюду. Ему следовало покинуть мир в одиночку.
Дэниел вспомнил, что забыл взять свой аттестат, и представил эти корочки, сиротливо лежавшие на длинном столе в спортивном зале по соседству с креповыми лентами и полуспущенными воздушными шарами. Это все для людей, которые будут ценить свой аттестат, как единственный и последний в жизни. Он-то знает, что к чему. Какое значение имеет для него еще один? Так пусть там остается, с его фамилией, выведенной каллиграфическим почерком.
Зачем он продолжает путь, когда все вокруг должны начинать сначала? Почему он по-прежнему здесь, а она всегда должна уходить? Иногда он чувствовал, что единственный такой на земле. Он — иной. И всегда был иным. Его попытки жить в обычном мире представлялись глупыми и притворными.
«Я снова потерял ее».
Могло показаться, что человек с его большим опытом, повидавший столько, сколько он, должен обладать более широким кругозором и терпением. Но он чересчур долго сдерживался, он сильно в ней нуждался. И когда она оказалась рядом, он не смог держать себя в руках. Убедил себя в том, что она посмотрит ему в глаза и вспомнит, что любовь все победит. Бурбон тоже сделал свое дело.
«Никто не помнит, кроме меня». Он держал эту мысль под замком, но в тот вечер выпустил ее. Временами одиночество становилось невыносимым.
Дэниел шел сначала через поля, потом по дороге. Он шагал вдоль реки, радуясь, что рядом с ним есть нечто, превосходящее его по возрасту. У реки долгая память, но в отличие от него она мудро держит свои воспоминания при себе. Он подумал о военной кампании близ городка Аппоматокс и о сражении при Хай-Бридж. Сколько крови вобрала в себя эта река? И тем не менее она продолжает течь. Очистилась и все позабыла. Как можно очиститься самому, если не можешь забыть?
«Не хочу больше ничего желать. Не хочу делать с ней ничего такого. Хочу, чтоб все закончилось».
Никто здесь его более не удерживал. Настоящей семьи у него не было. В предшествующей жизни ему посчастливилось войти в одну из действительно замечательных семей, а он безрассудно оставил их и последовал за Софией. Неудивительно, что в теперешней жизни ему досталось именно это — мать-наркоманка, бросившая его, когда ему не исполнилось трех лет, и приемная семья, во всех отношениях не лучше того, что он заслуживал. Последние два года он был сам по себе, живя исключительно надеждой. В свое время ради возможности быть с ней отказался от незаслуженных благ, а теперь потерял и это тоже.
Как бывает, когда не возвращаешься назад? Это был один из немногих закоулков жизненного опыта, куда он еще не заглядывал. Будет ли смерть иной? Придется ли тебе наконец узреть Бога?
Дэниел сел на берег реки, не обращая внимания на исходящую от нее сырую прохладу и задаваясь вопросом, почему невозможно освободиться от досадных сомнений. Неважно, сколько ты уже прожил. Так смотрит на часы осужденный на смерть. Как бы ему хотелось заставить стрелки двигаться медленнее!
Он стал подбирать с берега реки покрытые грязью камни, которые можно было бы положить в карманы. Более крупные бросал в реку, слушая глухой звук от удара камня о камень или тихий всплеск воды. Подстегивая свой рассудок к сопротивлению, Дэниел набивал камнями и грязью карманы модных брюк. Несколько камней с острыми краями затолкал в нагрудный карман, немного смущаясь театральностью своих действий в момент, подобный этому. Не существует настолько важного момента, который подавлял бы все мимолетные мысли.
«За исключением того момента, когда ты ее поцеловал».
Подобного рода поступки приобретают больший вес в будущем, или прошлом, или когда происходят в жизни других людей. Слабые потуги твоего птичьего ума навлекли на тебя беду, и твоим единственным спасением было забвение. Помнить все эти мгновения стало его проклятием.
Прилично нагруженный, он потащился к дороге, и она привела его на мост. Над водой темный воздух двигался быстрее, повеяло прохладой. На противоположном берегу реки показался свет фар автомобиля, который приближался, но проехал мимо. Дэниел дошел до середины моста, забрался на перила и уселся на них, глядя на реку и свесив ноги над водой, чувствуя себя до странности молодым. Он взглянул на камни, врезавшиеся в его кожу, словно они ранили кого-то другого.
Вскоре он выпрямился, балансируя на перилах в своих ботинках с прочными подошвами. Чтобы не поскользнуться, он размахивал руками. Почему ему казалось важным прыгнуть, а не просто свалиться, если и то, и другое закончится одинаково? Его лицо намокло от влажного воздуха. Промчалась еще одна машина.
Он комкал в руке лоскут мягкого лилового платья Люси и ощущал кисловатый привкус бурбона. Мысленным взором видел испуганный взгляд на ее лице, когда она пыталась вырваться от него, а он не хотел ее отпускать, тем самым разрушая столетия бережно взращиваемой надежды и понимая, что все разрушает, и все же будучи не в силах остановиться.
Этого было достаточно, чтобы заставить его удержать равновесие, а потом спрыгнуть с перил.
Северная Африка, 541 год
Однажды я был совершенно нормальным человеком, но это продолжалось недолго. Это произошло в моей первой жизни. Тогда мир для меня был новым, и я сам был новым для себя. Та жизнь началась примерно в 520 году, но я не уверен, что точно помню дату. В то время я не был в курсе вещей так, как сейчас. Это происходило давным-давно, и я не знал, что стану пытаться вспомнить эти вещи.
