Впереди головной машины, скрытая пургой, во всю прыть скачет упряжка из дюжины отборных псов. На длинной нарте сгорбились две фигуры в обледенелых мехах. Груза на собачьей нарте нет. Лишь походная рация с прутом антенны отличает ее от охотничьей нарты. Она несется впереди каравана, точно рыбка «лоцман» перед носом акулы.
В нарте — Костя и Илья. Это наше «сторожевое «охранение». Они высматривают трещины.
И все-таки чувствуем себя на льду океана не в своей тарелке. Под нами стометровые глубины, тракторный поезд весит полсотни тонн. Что если лед не сдержит?
После памятного разговора с начальником я вылетел из Магадана на специальном самолете, через Омолон в Певек. На Омолоне мы приняли на борт Костю с Ильей. — Втискиваясь в крошечный самолет с тюками походного снаряжения, Костя ворчал:
— Своих дел, что ли, на Омолоне мало? Кой черт несет нас, Вадим, в тундру?
Невидимое за сопками солнце освещало Омолонскую котловину малиновым светом. Тополя и чозении, опушенные изморозью, склонялись над замерзшей протокой. Свежесрубленные домики совхоза, заметенное сугробами, приютились среди мохнатых коричневых лиственниц. Из труб поднимались к розоватому небу ватные — столбики дыма. За лесом горбились малиновые заснеженные сопки.
Тишиной и спокойствием веяло от мирной, идиллической картины…
И вот тяжелый караван, громыхая гусеницами, несется сквозь воющую темь по льду Чаунской губы. Широким языком замерзший залив глубоко врезается в Чукотскую тундру. Это видно на морской карте, развернутой у меня на коленях. Идем курсом на устье Чауна, где разместилась база оленеводческого совхоза, организованного Бурановым.
Там снарядим свой торговый олений караван. Оттуда кратчайшим путем можно проникнуть в сердце Чукотки, к отшельникам Анадырских плоскогорий.
Прокладываю курс, орудуя транспортиром и линейкой, как заправский штурман. Кажется, ледовый рейс окончится благополучно: сделали половину пути — вышли на середину Чаунской губы.
Пурга не стихает, беснуется с прежней силой, снежные космы бьются в зеркальные окна, как подстреленные чайки. Словно плывем в белых волнах. Хорошо за стеклами утепленной кабины. Клонит ко сну, укачивает на пружинистых подушках комфортабельных сидений. Вспоминаю трудные дни перед выходом в снежный рейс…
В Певек мы перелетели с Омолона без всяких приключений. На следующий день в кабинете начальника горного управления состоялось бурное совещание. Против экспедиции во внутреннюю Чукотку возражали местные ветераны. На Чукотке они прожили много лет» утверждали, что сейчас не время для такой операции. Опыт окружной торговой экспедиции окончился плачевно:; представители фактории были убиты при весьма загадочных обстоятельствах, да и случай с разгромом стад Чаунского совхоза, зашедших в верховья Анюя, тоже свидетельствовал о неблагоприятной обстановке.
Старожилы предлагали подождать до завершения коллективизации в районах, прилегающих к неспокойному сердцу Чукотки.
— Время не ждет! — рявкнул из своего угла Костя. — Давно нужно было кулачье прижать. А вы цацкаетесь, двадцать лет ходите вокруг да около. А они оленей у Чаунского совхоза хапнули? Хапнули. Местных работников к себе не пускают? Не пускают. К «верхним людям» их отправляют? Отправляют. Несознательных тундровиков вокруг себя мутят? Мутят. Сила тут нужна…
Характер у Кости горячий, решительный. Слишком» экспансивный демарш Кости вызвал недовольные реплики.
Старожилы, работавшие среди чукчей по двадцать-лет, великолепно изучили прямодушный их характер № предпочитали действовать убеждением, примером, увещеванием. В этом они Видели смысл национальной политики в неосвоенных районах Чукотки.
Я задумался..
Не странно ли, что в последние годы эти меры не приносили ощутимых результатов? В центральной Чукотке происходили какие-то непонятные сдвиги. Стада-крупных оленеводов резко увеличились, власть их укрепилась, подняли голову шаманы, хозяйство Чукотки, разорванное на два непримиримых полюса — коллективное в приморских районах и откровенно частновладельческое во внутренних, территориях, — плясало на месте. Правильны ли эти полумеры сейчас, когда жизнь всего краж готова так стремительно шагнуть вперед?
Последнее слово в те времена оставалось за представителями Дальнего строительства. Но я так погрузился в собственные мысли, что не заметил наступившей тишины.
— Ну, так что будем делать? — нетерпеливо спросил ведущий собрание начальник горного управления, посматривая в нашу сторону.
— Золото не ждет, сейчас нужны… более решительные действия, — ответил я. — Торговый караван необходимо снаряжать, и немедленно.
Тут поднялся молчавший до сих пор молодцеватый полковник, оставив на спинке кресла шинель с синими петлицами. По военному коротко он заявил, что гарантировать безопасность каравана во внутренних районах можно только с хорошо вооруженной охраной.
Костя одобрительно хмыкнул и громко зашептал:
— Шут с ними, Вадим, возьмем оперов, переоденем их в кухлянки, оружие в спальные мешки спрячем!
Я встал:
— Нет… охраны, оружия не возьмем… Полковник развел руками, соболезнующе покачал головой и сел, поправив на блестящем ремне кобуру пистолета…
Мне так ясно представились эпизоды совещания, что я забыл о пурге, не слышал воя урагана, рокота мощно-то мотора.
…В снаряжении каравана приняли участие все, кто был на совещании. Иными словами — вся администрация Певека. Разногласия били позабыты, делалось все, что возможно. Нас провожали так, словно мы отправлялись в пасть дракона.
Особенно помог нам главный механик горного управления— человек с грустными темными глазами и длинным лицом в глубоких морщинах, удивительно похожий со своими подстриженными усами на любимого моего писателя — Александра Грина. Все его величали Федорычем и относились с большим почтением.
Руки у него были просто золотые. В механической мастерской он творил чудеса с разбитыми вдрызг машинами, отслужившими свой срок моторами, поломанными гусеницами, обретавшими у него вторую жизнь и действовавшими безотказно в любую певекскую стужу.
С бригадой своих помощников механик в несколько суток оборудовал наш снежный крейсер — утеплил кабины мощных тягачей, смастерил необыкновенно прочные грузовые платформы на полозьях, построил обтекаемый вагончик с корабельными койками в два яруса, печкой и хитроумной системой труб-обогревателей.
В те времена, тракторные поезда редко ходили на большие расстояния, а если и осмеливались пускаться в путь, то довольно часто терпели бедствия в пургах и снегах Чукотки…
