— Не буду, не буду, — ответил старик дрожащим голосом. — Это все уже забыто — только я о том и помню, да еще те люди, что сняли с дороги знаки, — ну, знаки, что указывали, как проехать к Данвичу. Они сняли их и сказали, что это слишком ужасное место и его надо забыть…
Сокрушенно покачав головой, Зебулон умолк.
— Дядя Зебулон, — сказал Эбнер. — Я ни разу не видел тетю Сари.
— Конечно, мой мальчик, — она ведь сидела взаперти. Твой дед закрыл ее в той комнате еще до того, как ты родился, сдается мне.
— Зачем?
— Одному Лютеру это ведомо — да Всевышнему. Но Лютера больше нет с нами, а Всевышний, похоже, давным-давно и думать позабыл о Данвиче.
— А что делала Сари в Иннсмуте?
— Навещала родню.
— Тоже Уэйтли?
— Да нет, не Уэйтли. Маршей. Главным в том семействе был старый Абед Марш, что приходился двоюродным братом нашему отцу. У него еще была жена — он нашел ее во время плавания — где-то на острове Понапе[4], если не ошибаюсь.
— Знаю такое место, — кивнул Эбнер.
— Знаешь? — удивился Зебулон. — Надо же, а я так вот слыхом о нем не слыхивал до тех пор, пока с Сари не приключилась вся эта история. Она ведь ездила к Маршам — то ли к сыну Абеда, то ли к его внуку — точно не знаю. А вот когда она вернулась оттуда, так ее как будто подменили. Она ведь была такая ласковая да милая, просто загляденье. А тут она стала вдруг беспокойной. Пугалась всего. Отца к себе близко не подпускала. И он запер ее в комнате над мельницей, где она так и просидела до самой своей смерти.
— Когда же он ее запер?
— Да месяца эдак через три, а то и через четыре после того, как она заявилась от Маршей. А за что — этого Лютер никогда не говорил, нет. И никто после того больше ее не видел — только на похоронах, когда она, бедная, лежала уже в гробу, а померла-то она года два-три назад. А перед тем, как Лютер ее запер, в доме что-то случилось — такие оттуда доносились крики да вопли, что волосы на голове шевелились. Весь Данвич тогда их слышал… Да… слышать-то все слышали, а вот пойти да поглядеть, что там такое делается — так на то духу не хватило ни у кого. Ну, а на следующий день Лютер всем рассказал, что это шумела Сари, в которую вселился бес. Может статься, так оно все и было. А может, тут было что-то еще…
— Что, дядя Зебулон?
— Тут не обошлось без дьявола, — понизил голос старик. — Ты что, не веришь мне? Да, я и забыл, что голова у тебя забита учением, а ведь немногие Уэйтли могут этим похвастаться. Да только что в том хорошего? Вот Лавиния — она читала эти богохульные книги, да и Сари тоже их почитывала. И что доброго из того вышло? Уж по мне, вся эта ученость ни к чему — только жить мешает, а?
Эбнер улыбнулся.
— Ты что, смеешься надо мной? — вспылил старик.
— Нет, что вы, дядя Зебулон. Вы все правильно говорите.
— То-то и оно, что правильно. А коли так, то не теряйся, когда сам столкнешься с этой дьявольщиной. Не стой и не думай попусту, а действуй.
— С какой дьявольщиной?
— Если бы я знал, Эбнер… Но я не знаю. Бог — тот знает. Лютер знал. И бедная Сари. Но они уже ничего не скажут, нет. И никто ничего не скажет. Будь у меня сил побольше, я бы каждый час молился о том, чтобы и ты ничего не узнал обо всей этой нечисти… Эбнер, если эта дьявольщина застигнет тебя, не раздумывай долго — твое учение тут не поможет, — а просто делай то, что нужно. Твой дед вел записи — найди же их, может быть, из них ты узнаешь, что за люди были эти Марши. Они ведь не были похожи на нас с тобой — что-то ужасное произошло с ними, и может статься, с бедняжкой Сари случилось то же самое…
Слушая старика, Эбнер чувствовал, что какая-то невидимая стена, сложенная из кирпичиков недосказанности и неизвестности, разделяет их. Непонятный подсознательный страх охватил вдруг его, и лишь ценой огромного внутреннего усилия ему удалось убедить себя в том, что чувства обманывают его.
— Дядя Зебулон, — сказал он. — Я постараюсь узнать все, что смогу.
Старик кивнул и подал знак мальчику, который тут же поспешил на помощь деду. Усевшись в повозку, Зебулон Уэйтли повернулся к Эбнеру и сказал, тяжело дыша:
— Если я понадоблюсь тебе, Эбнер, дай мне знать через Тобиаса. Я приду… уж постараюсь прийти.
Мальчик стегнул лошадь, и повозка со скрипом и дребезжанием тронулась в обратный путь. Эбнер проводил ее долгим взглядом. Туманные предостережения старого Зебулона не на шутку встревожили его — какая-то неизвестная ему семейная трагедия скрывалась за ними, и он был всерьез раздосадован на своего деда, который вместо того, чтобы посвятить Эбнера в тайну их рода, ограничился в своем письме лишь мольбами и заклинаниями, не сочтя нужным объяснить их скрытый смысл. «Дед наверняка сделал это намеренно, — размышлял Эбнер, — возможно, он просто не хотел пугать внука раньше времени». Во всяком случае, ничего более правдоподобного Эбнер придумать не мог. И все же это объяснение устраивало его не до конца. Оно не давало ответа на вопрос, в чем же все-таки заключалась та дьявольщина, о которой Эбнеру следовало узнать лишь постольку, поскольку волею старого Лютера он оказался к ней причастным? А если дед все же удосужился оставить ключ к разгадке где-нибудь в доме?.. Нет, на это вряд ли стоило рассчитывать, решил Эбнер, — Лютер слыл натурой прямой и бесхитростной, и не в его правилах было запутывать дела, о которых можно было просто умолчать.
Постояв еще немного у крыльца, Эбнер вошел в дом, разложил по полкам свои покупки и уселся за стол — нужно было набросать план действий. Первым делом он решил пройтись по помещениям внутри мельницы и посмотреть, не осталось ли там каких-нибудь механизмов, которые можно было бы выгодно сбыть. Затем следовало подыскать рабочих для сноса мельницы и комнаты над нею. А уж после оставалось только продать уцелевшую часть дома со всей его обстановкой и утварью, хотя здесь Эбнер ясно сознавал, что отыскать охотника поселиться в таком отдаленном уголке Массачусетса, как Данвич, будет не так-то просто.
После этого он сразу же приступил к выполнению своего плана.
Оказавшись на мельнице, он обнаружил там полное отсутствие каких бы то ни было механизмов, за исключением разве что тех железных деталей, которые под воздействием многолетней работы колеса намертво ушли в старое дерево потолка и стен. Впрочем, этого и следовало ожидать — львиную долю суммы, что была помещена в банке Аркхэма на имя Эбнера, наверняка составляла именно выручка от продажи мельничных машин и приспособлений. Должно быть, старик распорядился снять и продать мельничное оборудование еще задолго до своей смерти; во всяком случае, на мельницу уже давным-давно никто не заходил, о чем свидетельствовали многолетние нетронутые залежи пыли, которая покрывала пол таким плотным ковром, что Эбнер не слышал своих шагов. С каждым его движением вверх вздымалось целое облако; пыль набивалась в глаза, нос и рот, не давая вздохнуть полной грудью, и потому, выбравшись на свежий воздух, он почувствовал огромное облегчение. Отдышавшись и наскоро отряхнувшись, Эбнер двинулся осматривать мельничное колесо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
