— Бог один, а нас много, что же ему разорваться? Когда бы каждый озаботился смыслом своего существования, жизнь другой была бы.
Сторож промолчал, задумчиво сопя в усы.
Разговор о смысле жизни, затеянный Иваном Васильевичем, обещал растянуться на час, а то и больше. Директору особо спешить некуда, дома ревнивая жена не ждет.
А перед мысленным взором Петровича маячила заманчивая картина, в которой он откупоривал бутылочку, наливал стопочку до краев, мелкими глоточками выпивал, потом закусывал все это селедочкой и… Петрович не в такт разговору крякнул в досаде.
Иван Васильевич почувствовал, что его разговор сторожу не в тему, скомкал прощание и вышел на улицу. Плюнул через левое плечо, едва заметно перекрестился и пошел отмахивать строевым шагом по аллее, ведущей к автобусной остановке.
— Вдруг показалось? Привиделось! Временное помутнение вышло или чего в мозгу с сосудами. При нынешней экологии, — убеждал он сам себя, — чего не бывает со здоровьем.
Затаив дыхание, вышел на аллею, ведущую к остановке автобуса и… замер в изумлении. Вдоль аллеи стояли, явно поджидая его, знакомые по вчерашнему вечеру туманные фигурки.
Они не кинулись в хоровод, точно боясь испугать его. Просто стояли, улыбались, помахивали ему руками, словно здороваясь. Они здоровались с ним!
С ума сойти! Иван Васильевич снял шапку, вытер вспотевший лоб и, прижав ее к груди, кивками приветствовал странных гостей, с болезненным интересом вглядываясь в туманные образы…
Не привиделось, однозначно. Однозначно в том смысле, что видение устойчивое. И что из этого следует, любезный товарищ директор? А следует из этого одно из двух. Или ты на самом деле их видишь или на самом деле сошел с ума. Второе вернее, потому что понятнее.
Иван Васильевич не стал поддаваться панике, сцепил зубы, и пошагал к остановке, как солдат сквозь строй, почти физически ощущая на себе взгляды призрачных существ.
На следующий день он пришел на работу лишь для того, чтобы отпустить самого себя собственным приказом в отпуск. Нельзя в таком состоянии работать, работники начнут оглядываться, слухи поползут. Нужно время, чтобы обдумать ситуацию, принять правильное решение.
Случившееся, по зрелым размышлениям Ивана Васильевича, можно было отнести к ненормальности, к паранойе, шизофреническому бреду наяву, навязчивым галлюцинациям. Любой из вариантов звучал неприятно, но лучше знать врага в лицо, чем гадать и думать невесть что.
Он сходил в городскую библиотеку и взял несколько книг по психиатрии для подробного изучения, чем немало позабавил молоденьких библиотекарш.
Иван Васильевич вдумчиво вчитался в сухие строчки учебников и четко осознал, что его случай к психиатрии не относится никоим образом. Нет вторичных очень важных признаков ненормальности, многократно описанных в книгах.
Он четко осознает ненормальность своего состояния, живет с этим состоянием в равновесии и его обычный мир от тех видений не страдает. Он выглядит, как нормальный человек, разговаривает, как нормальный человек и рассуждает, как нормальный человек.
Имея привычку всякое дело доводить до логического конца, он сходил к психиатру и, не объясняя причин, попросил проверить себя на нормальность всеми, доступными современной науке, способами.
Убеленные сединами доктора его настойчивой просьбе удивились не менее молодых библиотекарш. Но, учитывая особенность профессии пациента, справедливо предположили, что он может иметь к тому все основания.
Посмеиваясь в душе над странным пациентом, доктора измерили все возможные физиологические и психические характеристики, добросовестно прогнали кучу тестов и сделали заключение — здоров и нормален. На том и точка, решил Иван Васильевич.
Здоров, значит привидения это реальность, что бы по этому поводу не говорила современная наука. Он их видит, никто другой не видит. По этой причине рассказывать о своем открытии ему некому — сочтут психом и мигом отправят в желтый дом.
Если он не собирается в ближайшее время менять работу, нужно найти способ мирного сосуществования с призраками. Но мыслимое ли дело, дорогие сограждане, смириться с тем, что ты хранитель невыносимой тайны?
Дай человеку чемодан денег и запрети их тратить, что с тем человеком будет? Правильно, с ума сойдет, сидя на богатстве! Так и с этим непонятным случаем — вижу, а сказать никому не могу. И с ума, что очень важно, сходить не хочется.
Подумал Иван Васильевич так, подумал эдак и принял Соломоново решение. Чего самому гадать, пусть виновники его несчастья сами выскажутся. Пусть объяснят причину и изволят убираться к такой то матери!
Хотя нет, к такой то матери невежливо получается. Пусть улетают с миром куда положено. На тот свет, на небеса, под землю, есть же у них место постоянной прописки. Не дело это разводить призраков на образцово-показательном кладбище. Вдруг комиссия нагрянет, а тут…
— Какая комиссия, о чем это я? — спохватился Иван Васильевич. — Никто не увидит! Никто-о-о! За что же мне такое наказание? Чем я перед богом провинился?
Вопрос повис в воздухе, повисел немного и ответ сам собой в душе родился. А помнишь, любезный Иван Васильевич, как в морге санитаров пугал? Кто бы тебя в морг положил прохладиться, коли ты живой был?
Стало быть, помер ты тогда и обратно к жизни вернулся непонятным образом! По этой причине в чем-то ты тем привидениям родней приходишься, точнее земляком. В том смысле, что хоть чуток, но на том свете побывал.
Давай, Иван Васильевич, иди, знакомься с новыми приятелями. Из первых, так сказать рук, узнавай причину и следствие. Если повезет, то и договориться можно с теми призраками, чтобы особо его не тревожили. Мало ли с кем тебя судьба сведет, не с каждым же будешь каждый день встречаться.
Прям на душе полегчало, когда решение принял. Хуже нет той маеты, которая от неопределенности. Лучше один раз принять неправильное решение, чем всю жизнь сомневаться, да не решаться.
Чего он испугался, от чего в панику ударился, чего испугался? Призрак по сути своей, что есть? Правильно — душа упокоенного человека, ни веса, ни плотности не имеющая. По башке не стукнет, с должности не прогонит. Общайся и живи себе, как жил, дорогой товарищ директор.
Интересно даже выходит, разнообразие в жизни получается. Что-то вроде передачи «В мире непознанного». Одно дело такое по телевизору смотреть, да счастливчикам завидовать, которые с чем-то непонятным встретились. Совсем другое самому лицом к лицу столкнуться. Будет что рассказать.
Хотя об этом лучше не думать. Всякий рассказ нужно фактами подтвердить, фотографии приложить, свидетельства прочих очевидцев, записи научных приборов. А что он может показать высокому суду? Собственные, отдельно взятые видения и ощущения?
Несерьезно получается. Опять же на навязчивые галлюцинации похоже, по всем статьям, к бабке не ходи. Вместо телевизора мигом окажешься в психушке, будешь Наполеонам да царям Соломонам про тех призраков лекции читать.
Бабка вспомнилась Меланья. Из далекого босоногого детства. Слушал ее маленький Ванька открыв рот. Бабка чего только не рассказывала. Про колдунов и ведьм часами могла рассказывать, покойники у нее прям в добрых знакомых ходили, а всякие чудеса чуть ли не собственными руками творила.
Добрая была бабка, жаль померла рано, Ванька не успел еще опериться и разувериться в ее сказках. Так и вышел во взрослую жизнь, с трепетом вспоминая бабкины рассказы. Когда в город переехал, бабка Меланья из памяти выпала, другими заботами голова заполнилась. А тут вспомнилось, не к ночи будь сказано, всякая рассказанная ей чертовщина.
Главное, что в тех сказках было, Иван Васильевич помнил твердо. При любом раскладе верь в себя, помни родню, поступай, как сердце подскажет. Если от сердца, с чистой душой, да искренней верой, то никакой черт тебе не страшен. Иди смело хоть в самое пекло.
Директор отпуск прервал и неожиданно для расслабившихся работников явился в контору. Молча прошел в кабинет, сел за стол и по-новому осмотрел свое рабочее место.
Народу на кладбище похоронено много, а всей отчетности тоненькая папочка. Фамилию покойника узнать можно, а кто он сказать нельзя. Чай не отдел кадров, чтобы всю подноготную о человеке узнавать. Фамилия и номер участка — вот тебе и вся анкета покойника.
Непорядок. Нам… точнее мне с тем народом встречаться, а я ни уха ни рыла. Безобразие, срочно все изменить и в порядок привести. Заказал директор множество скоросшивателей, повесил полки книжные на стены и начал вести свой личный архив — подробный.
К вечеру усталый, но довольный Иван Васильевич вышел на крыльцо, легко сбежал по ступенькам и решительно направился к достопамятной аллее. Он улыбался, излучал уверенность и спокойствие, хотя в душе таилась неясная тоска.
