–Мы присутствовали при печальной истории о не практичном отношении к женщине в эпоху феодализма,– пробираясь к выходу заметил он. Диана не ответила, у неё на глазах стояли слезы.
-Чай попили, поговорили, пора работать,– посмотрел на часы Гринберг,– Если мы оба не хотим иметь душе отравляющие разговоры с начальством.
На внутреннем лифте, которым обычно перевозили мусор и покойников, доктор Антонио поднялся в отделение и сразу почувствовал в воздухе неразряженные электрические заряды. Ингрид подала ему халат. Полулежа в кресле заведующего, ординатор Сержи лениво поинтересовался – “Я, конечно, все понимаю, но все– таки, за что такая привилегия? Мы живем в демократической стране с равными правами”.
–Особое отношение положено руководителю по должности, а доктору Антонио – как джентльмену. Все остальные мужчины свиньи! Мне достаточно видеть каждый день женские страдания из-за ваших утех!
–Вполне, вполне достойное объяснение, – покачался в кресле ординатор Сержи,– Воинственный феминизм выходит на тропу войны.
–Сержи, право, прекратите. Говорить в таком тоне просто не этично!
Почему нетерпящие друг друга люди обязательно должны устраивать словесные дуэли, выяснять отношения?! Проще разойтись по углам и не портить настроение!
–Извините, доктор Антонио, извините дорогая Ингрид,– ординатор встал, послав ей воздушный поцелуй.
Старшая сестра брезгливо передернулась.
–Мы сегодня, наконец, начнем?– сухо спросила она.
После обхода доктор Антонио зашел в палату к синьоре Розалия, присел у изголовья больной и, смотря ей прямо в глаза, произнес заранее заготовленную фразу – “Синьора Розалия, мне проходится сказать вам правду, после проведенной нами ночью операции вы остались женщиной, но никогда больше не будете матерью”.
Не понимая, синьора Розалия захлопала поросячьими глазками и тоскливо глянула за спину доктора, высматривая в коридоре каталку с завтраком.
–Хорошо,– доктор Антонио встал,– Я поговорю с вашим духовником.
–О, доктор, наш замечательный доктор!– словно дождавшись приглашения, на встречу спешил ксендз, призывно помахивая и одновременно вытирая белым платком пот со лба,– Столько дел! Столько дел! Всюду надо успеть! Прямо валюсь с ног! Только сейчас добрался до Вас. А хотелось раньше, раньше…
–Охотно верю,– с досадой отcтранился доктор Антонио, опасаясь просьб об одолжение. "Вы так чутки к страданиям… -возникнув сзади и подхватив под локоть, прямо в ухо нашёптывал ксендз,– Она, она милейшая создание, племянница очень уважаемого члена общины, но, бывает… бывает…". "Если криминал, предупреждаю, я обязан сообщить в полицию, если нехорошая болезнь – зарегистрировать в эпидемиологической службе. Просто принять вне очереди – увольте!"
–Вам видней,– развиваясь, черная сутана исчезала,– Милосердия! Люди ждут от нас милосердия! Я тороплюсь!– он был незаменим, когда требовалось продлить визу сиделке, получить разрешение похоронить на закрытом кладбище или добиться срочного перевода.
"Цирроз! Пересадка печени в Брюсселе! – ксендз поправил наушник – bluetooth, мимикой, удерживая доктора Антонио рядом с собой,– Организован благотворительный концерт, сбор пожертвований. Страховая компания покрывает реанимобиль и самолет!"
–Трансплантат прибудет из Парижа. Ах, доктор, наш замечательный доктор, видите, вздохнуть не дают! Мне поговорить с Вами надо. Спокойно, о душе. Вот синьора Розалия…,– глаза ксендза светились любовью и преданностью, готовые выслушать самые искренние признания,– Не подумайте, Ваша деятельность свята, я не вмешиваюсь, но мог быть полезен молитвой, советом.… Очень прошу Вас, в следующий раз…
–Учту, – стараясь сохранить вежливость, буркнул доктор Антони, зачем-то добавив,– Можете не сомневаться.
–Даже в три часа ночи,– со значением поднял палец ксендз,– Оперирует профессор Богорад! – отвлекся он на следующий звонок и, удивившись, переспросил сам себя,– Опять еврей. Почему хороший врач обязательно должен быть евреем?!
"Религия и антисемитизм – это бизнес,– объяснял дядя Корнелий,– никакого отношения ни к вере, ни к цвету кожи не имеющие". Раздосадованный дерзким напором ксендза доктор Антонио отступил.
В ординаторской Сержи перебирал почту.
–Есть интересное предложение. Вас приглашают на международный конгресс по проблемам вне утробного оплодотворения.
–Удивлены? Мой учитель, профессор Моргани, был одним из первопроходцев. Для тех лет у нас были отличные показатели, вполне сопоставимые с нынешними, среднестатистическими.
Вернувшись домой, доктор Антонио застал жену чрезвычайно возбужденной. Такое состояние бывало у нее, когда Диана выбирала себе по каталогам новое платье, переставляла мебель, передвигала горшки с пальмами на балконе.
–Ты ничего не понимаешь, у меня есть потребность постоянно что-то менять в жизни. Я не могу засохнуть, как ты, в работе,– объясняла она.
В салоне, закинув ногу за ногу, расположился молодой человек, вызывающий до отвращения – блестящие от бриллиантина, вставшие перьями волосы, подбритые усики срощенные с тонкими бакенбардами, остренький подбородок с титановым конусом под губой, цепочка на шеи с совмещенными символами Венеры и Марса, синяя рубашка с желтым галстуком в красных кляксах.
–Мой муж,– представила Диана,– Эдуард, дизайнер, выпускник парижской академии изящных искусств.
–Можно Эдди.
–Очень приятно,– мрачно сказал доктор Антонио, чувствуя, что вместо руки мнет пуховую подушечку,– Антонио.
От этого щеголя с явным отклонением физиологической ориентации исходил приторный запах слащавого одеколона и доктор Антонио, подавляя приступ тошноты, проглотил металлически – кислую слюну.
–Эдуард вызвался помочь нам поменять интерьер,– затарахтела Диана,– У нас в квартире нет единого стиля. Кухню давно пора выбросить. Поменять занавеси…
–Да,– подтвердил дизайнер, подняв палец с наманикюренным ногтем, – Мы тут с Вашей женой прикинули несколько вариантов. Я ей показал, как здесь все можно разнообразить, соединить или, наоборот, разбить. Ведь гармония достигается не одним математическим сложением. Например, мне ваш салон видится так,– Эдуард сделал несколько гипнотических пассов руками,– Здесь, при входе, должна стоять статуя. Торс мужчины, от шеи до гениталий. Подчеркнутый натурализм, мускулатура борца. А сзади, на стене, по полукругу,– панно. Пастельные тона, стилизация под французских классицистов – купальщицы, выходящие на берег реки. Но, к сожалению, ваша супруга нашла мою идею слишком агрессивной.
"И пошловатой",– про себя добавил доктор Антонио, – Не буду вам мешать, доверяя вкусу жены,– решил он.
Диана поднялась за ним следом, плотно прикрыв за собой дверь – “Ты опять не согласен с тем, что я делаю?!– свистящим шёпотом спросила она,– Поверь, нам надо наладить наш быт. Мне надоело натыкаться на сковородки твоей мамы! “
Доктор Антонио пожал плечами, переодеваясь в домашний вельветовый костюм, протертый, вздувшийся на локтях, но теплый и удобный.
–Педики очень хорошо чувствуют, что нужно женщине,– жена выдала дополнительный аргумент.
–Несомненно. От каждого – свое!
–От тебя дождешься,– смерив мужа презрительным взглядом, Диана повернулась спиной, но не уходила, ожидая одобрительной или примирительной фразы.
–Дорогая, я всегда восторгался твоими творческими порывами,– уступил доктор Антонио, приобняв плечи супруги.
–Вот именно, твое молчаливое согласие меня пугает,– завелась Диана,– Можно подумать мне одной этой надо! В воскресение мы приглашены на обед к Лауре. Предупреди в отделении, чтоб обошлись без сюрпризов. Пусть учатся работать сами.
Конец ознакомительного фрагмента.