Загробная жизнь мало занимала его при жизни, разве после смерти начал задумываться. Да и то: не влияет ли воскрешение на естественные процессы? Ну, то есть, будет ли царство небесное для вторично умерших? Или они попадают в какое-то другое место? В какое?
Церковь пока ничего на это не сказала, хотя воскрешают, наверное, уже лет пятьдесят, а то и больше. Спорят духовники. Одни предают анафеме и воскресителей и воскрешённых, другие видят в этом божье провидение, дающее людям возможность ещё раз покаяться и уверовать.
А во что уверовать-то? Он ничего не помнит. Как в первый раз, после клинической смерти, так и во второй. Да, вроде бы летел куда-то, душа то есть, или сознание. Что-то видел. Но то были вполне земные картины. И воспоминания от раннего детства и до самой смерти. Яркие, отчетливые. И очень острые.
Переживания были даже сильнее, чем когда всё совершалось в реальности. И обида от отнятой конфеты, и яростная злость на обидчика, и торжество от расквашенного обидчику носа. Но всё это в десятки, сотни раз сильнее.
А ещё и снисходительно-взрослое отношение к себе, ребенку. И неловкость от проявленной ярости, и боль от разбитого чужого носа. Не телесная, духовная. Или душевная? Боль от того, что я его ударил.
Может быть, это и есть адские муки и райское наслаждение? Но почему всё вместе? И будут ли они после второй смерти?
Да, носы он сейчас никому не разбивает. И старается не обижать никого, даже словом. Но молодые… Они всё понимают по-своему, и всё равно обижаются. Нет, не его словам, своему пониманию его слов. И что с этим можно поделать?
По прошествии года с момента смерти никого воскресить не удаётся. Да это, в общем, и становится ненужным: если кто-то хотел узнать у умершего родителя, куда тот спрятал ключ от сейфа, или каков код банковской ячейки, то обычно спохватывался раньше, чем через год. Если кому-то было невмоготу от потери, особенно неожиданной, тоже обращался в службу воскрешения сразу. Очень плохо именно в первый год…
Невозможность воскрешения через год после смерти выявили экспериментально. Когда захотели воскресить известных личностей. По заказу историков, в основном. И… ничего не получилось. Может быть, пока. А в дальнейшем что-нибудь придумают. И появятся достоверные публикации мемуаров Наполеона, Лойолы, Нерона… ну и всех остальных. Если к тому времени это ещё будет кому-нибудь интересно.
Нет, кое-кто воскрешает родных ради престижа. И такое случается!
Другие – из-за того, что некому сидеть с маленьким ребенком. Тоже парадокс: пусть няня обходится не дешевле воскрешения, но многие предпочитают воскрешённых дедушку или бабушку дипломированным гувернанткам, коим дела нет, по большому счету, до чужих детей.
А третьи воскрешают родных просто потому, что больше не с кем поговорить. Все вокруг чужие. И вдруг оказывается, что о самом главном с близким человеком при жизни так и не договорили. Хорошо, что есть возможность поговорить после смерти.
Некоторые воскрешали своих умерших и по соображениям моды. Что поделать: человечество ещё не поднялось до высоты своих моральных устоев. Другие – опасаясь грабителей: хотели, чтобы в доме кто-то был в их отсутствие. Он слышал про такие случаи. Даже если в дом залезают наркоманы-отморозки, которые могут убить любого, кто встанет на их пути. Но воскрешённого убить сложнее, да и смерть им не страшна.
В голове закружилась песня: «Наши мёртвые нас не оставят в беде, Наши павшие как часовые…». Сейчас эти слова приобретают прямой смысл.
А вот все попытки военных скомплектовать хотя бы взвод из умерших неизбежно проваливаются. Их нельзя заставить взять в руки оружие. И они не могут никого убивать. Потому что знают, что такое смерть.
Он встал и прошёлся по комнате. Скорее, по привычке, чем по необходимости. Сделал несколько гимнастических движений, чтобы «разогнать кровь».
И за новым телом приходится ухаживать, как и за старым. Правда, искусственные белковые молекулы более живучи, чем естественные, и их легче обновлять, но поддерживать себя в форме проще старой доброй гимнастикой, а не ежедневными инъекциями. И хотя боли он сейчас не чувствовал, уколов по-прежнему не любил.
Он снова посмотрел на своё тело. Протез, протез человека. В полный рост и почти со всеми функциями. Ну, и что с того? Наоборот, радоваться надо, что не приходится ходить на деревянной ноге, как во времена «Острова сокровищ». И не терпеть во рту фарфоровые или металлические зубы.
Казалось бы, живи и радуйся. Ан, нет. Нет радости и нет желания жить. Живёшь только для них, для родных и близких. Для тех, кто дал тебе вторую жизнь.
Как интересно получается: когда-то он дал жизнь детям, а теперь они дали жизнь ему. Но и тогда он жил ради них, и теперь.
А он устал. Очень устал. Хотя сейчас ничего не приходится делать. Может, усталость от безделья? Он знает многих, в том числе и очень хороших знакомых, кто по-прежнему, как при жизни, ездит на дачу, ковыряется в земле, что-то выращивает. Но сейчас это ещё больше привычка, чем в первой жизни.
Жить для других… понимать, что ты им нужен не деньгами, не советом – нет, у них всего достаточно, – а самим фактом своего существования. Потому что им больно без тебя, той самой душевной болью, которую ты испытывал после смерти, переживая прошлое. С тобой им легче и лучше, чем без тебя.
Когда-то у людей оставалось лишь воспоминание об умерших родственниках, потом появились записи. Глядеть на знакомый почерк, читать сотни раз прочитанные строки и словно оживлять человека в памяти. Потом появились фотографии, магнитофонные ленты, кино, видеозапись. И, наконец, открыли способ воскрешать умерших, давать – нет, не им, себе – возможность прожить вместе с ними столько времени, сколько осталось тебе, сказать им то, что не успел сказать, продолжать делиться твоими радостями и горестями.
Не все шли на это, по разным причинам. Но, может быть, потом, после своей смерти, и такие люди поймут, что значит жизнь, и как с ней следует обращаться…
Никого, кроме людей
Передвигаться по крутому склону было не очень удобно, но других склонов на планете не имелось.
Питер Мец достиг вершины хребта, и ухватился за треугольный край, чтобы отдышаться.
Право, он предпочёл бы двигаться вдоль хребта, даже рискуя быть разрезанным пополам – если вдруг ослабеют ноги, – чем беспрерывно ползать вверх-вниз. А внизу ещё и приходилось перепрыгивать через ручьи или переплывать через реки, если распадок оказывался достаточно широким.
Но другой дороги в Замок не было, и потому Питеру приходилось двигаться именно так: то поднимаясь на склон, то спускаясь со склона. Хорошо ещё, что почти повсюду склоны были увиты буйной растительностью. Сапрофиты присасывались намертво, и могли выдержать не только свой вес, но ещё и вцепляющегося в них человека. Тогда передвижение превращалось в лазание.
Там, где не было зелёных стеблей, сохранялись сухие: древоедам было запрещено сгрызать растительный слой без остатка. В противном случае всем приходилось бы двигаться в обход, а этого никому не хотелось.
Питер посмотрел вперёд, надеясь увидеть Замок. Но до него было ещё далеко.
Перед Питером простиралась череда горных хребтов, через которые предстояло перевалить, чтобы добраться до цели. Одни из них чуть повыше, другие чуть пониже. К счастью, ни один из хребтов не сверкал нестерпимым блеском ледникового покрова: ледовый пояс начинался много севернее, но от этого склоны не становились менее крутыми.
Вздохнув, Питер начал спуск. Вверх-вниз, вверх-вниз. Поневоле позавидуешь древоедам. Им-то не приходится постоянно переваливать через хребты. Разве что кто-нибудь увлечётся и выгрызет всю растительность в своём распадке. Но тогда проглоту помогает перебраться через горы кто-нибудь из распорядителей. В их же интересах…
Но обычно этого не случалось: растения успевали отрасти прежде, чем древоеды переползали от ледяного пояса до раскалённого, и обратно. Туда по левому склону распадка, обратно по правому. Вот и весь севооборот.
А в самих поясах ничего не росло: возле льда всё замерзало, а по приближению к экватору – выгорало от всеиссушающей жары. Даже ручьи и речки переставали течь, и густыми испарениями поднимались кверху, чтобы снова потоками дождя пролиться где-нибудь в среднем поясе, либо же осесть снежинками в поясе лютого холода.
В больших распадках проживало по два древоеда, поэтому они могли порой встречаться и переговариваться. А то и ещё что-нибудь… Особенно если на соседних склонах разместили мужчину и женщину.
Питер подозревал, что распорядители делали так специально. Во всяком случае, в смежных распадках древоеды так и жили, через одного: мужчина-женщина, мужчина-женщина. Ну да, древоеды медлительные, им далеко и быстро ползать нельзя. Это он, Питер, мотается чуть не по всей планете. А древоедов много…
Но иногда почему-то на соседних склонах лощин или в смежных распадках Питеру встречались либо два мужчины, или две женщины. Что это: ошибка распорядителей? Или личные просьбы древоедов? Что за странные желания…
