— Х-хочу, — бормочет Аня. — Я сюда потому и пришла, что перекусить хотела.
Открываю холодильник и начинаю выкладывать продукты.
А она словно оправдываться продолжает:
— А тут эта чашка упала…
— Ты что же тут одна торчишь?
— Не совсем. Лара в пятницу приезжала. А ещё тетя Надя в будни была.
Да они совсем охренели?! Сегодня уже воскресенье! Незрячую девчонку одну в доме заперли!
Надежда тоже получит по пятое число. Помнится, я требовал, чтобы прислуга докладывала мне обо всем, что в доме происходит. Поднимаю взгляд на Аню, которая вытягивая ногу, пытается дотянуться до пола. По-моему скромному мнению, она — достаточное «происшествие», чтобы не забыть сообщить.
Подхожу ближе. Вплотную. Задерживаюсь дольше, чем того требуют обстоятельства. Обнимаю стройную талию.
— Что вы…
— Наверно стоит напомнить. Глеб, — представляюсь, игнорируя ее бормотание.
Притихла. Хрупкая такая. Снова напоминаю себе, что я животное. Подтягиваю девочку ближе и спускаю со стола.
— Усаживайся. Сейчас омлет сварганю, — замолкаю, глядя, как она нерешительно мнётся, пытаясь прикрыть трусы ладошками. Ногой по полу водит в поисках своей одежды.
Дьявол. Опускаюсь на присядки, беру в руку шортики.
— Ногу подними. Помогу одеться.
— Я сама могу, — тихо выдавливает.
— Я устал сегодня, как черт. Давай ты спорить не будешь, а сделаешь то, что я прошу, — требую, изучая ее лицо снизу вверх.
Губку закусывает. Нащупывает пальчиками край столешницы. Опирается. Приподнимает ногу. Скольжу глазами вниз по идеальному телу. Цепляюсь взглядом за мокрое пятнышко на хлопке. Цепенею, проглатывая желание. По затылку мурашки разбегаются. Понравилось, значит? Уж мне ли не знать, что эта невинная малышка, куда горячее, чем хочет казаться. Может она меня и не помнит. Зато очевидно, что ее тело привычно откликается на мои прикосновения.
Тяну шорты по стройным ножкам. Аня пытается перехватить резинку. Игнорирую. Продолжая как бы невзначай гладить ее нежную кожу костяшками пальцев. Наслаждаюсь россыпью мурашек по ее бёдрам.
— Я, — задыхаясь, шепчет, — не… не настолько беспомощная.
Так сильно смутил? Или все же обиделась? Надо бы с ней помягче. И без того досталось ей.
— А я и не о тебе сейчас забочусь, — выпрямляюсь в полный рост.
Зависаю. Не хочу отходить. Не касаюсь ее. Но чувствую жар ее тела. И она тоже, судя по тому, что не шелохнётся. Ее рваное дыхание опаляет мою грудь. Невидящий взгляд мечется из стороны в сторону. Осторожно прихватываю подбородок, желая успокоить.
— Ты меня не бойся, Анют, — нагло вру. Ведь сам не уверен, что ей действительно нечего бояться.
Изврат! Походу я в натуре перебрал.
— Д-дело не в вас, — выдыхает она.
— Себя тоже не бойся, — продолжаю я, хотя разум и вопит, чтобы я заткнулся. — Мы знакомы несколько ближе, нежели обычные коллеги. Поэтому то, что ты могла почувствовать рядом со мной — вполне естественно.
Вот черт. Все же ляпнул. Теперь невесть что она себе надумает. Но если объясню все как есть, могу только усугубить. Так и знал! Хмурюсь, замечая в голубых глазах слёзы:
— Ну чего ты? — стараюсь говорить мягко, чувствуя свою вину за ее слезы.
В ответ лишь машет головой отрицательно.
Хмм. Ладно, по ходу дела разберёмся.
Усаживаю плаксу на стул перед столом. Достаю сковороду. Включаю плиту, и начинаю вбивать яйца в миску.
— Сейчас за едой мне все по порядку и расскажешь.
— Так я вроде уже все… — начинает она, пытаясь не плакать.
— Значит не все, раз я не понимаю, чего ты ревешь, — перебиваю я.
Губы надула. Руки на груди сложила и развернулась на стуле, явно давая понять, что не планирует откровенничать с едва знакомым и вовсе не вспоминаемым человеком.
Так и сидит, пока я готовлю для нас сильно запоздавший ужин. Но я вижу, что она плачет. Хоть и норовит отвернуться от меня.
— Если не расскажешь, омлет в одно лицо съем, — угрожаю я беззлобно, заканчивая с готовкой.
— Да и так же все понятно! — взрывается вдруг. — Я жалкая такая! Настолько беспомощная, что даже будь вы вором, ничего не остаётся, как поверить вам на слово!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ну, во-первых, я не вор. Этот дом точно мой. Иначе что бы я в душе делал? Когда я целовал тебя, я весь мокрый был, помнишь?
Вижу, как ее щеки румянцем покрылись, поэтому тут же пытаюсь свести все к шутке:
— Разве что, так впечатлился итальянским мрамором в ванной, что не устоял, — смеюсь беззаботно, а сам на девчонку поглядываю. — Ну и во-вторых, в моих глазах ты выглядишь далеко не жалкой.
— А какой… — будто случайно вырывается у нее.
Тут же закусывает губу. Выпрямляет спину и все же решается:
— Какой вы меня видите? Я даже в зеркало посмотреться не могу, — похоже, ей и правда, интересно.
Выключаю плиту. Раскидываю свой кулинарный шедевр по тарелкам, и ставлю одну из них перед Аней. Сажусь на стул рядом с ней, и разворачиваю девчонку к себе. Копна натуральных темно-русых волос, с проблеском золота. Опушка тёмных ресниц вокруг голубых глаз. Точеные брови. Спелые персиковые губки. Проглатываю вязкую слюну.
— Боюсь, если сейчас скажу, какой тебя вижу я — ты можешь испугаться, — хриплю я, продолжая впитывать тонкие черты лица.
Шумно вдохнув, Аня явно подавляет новую волну истерики. Конечно, она меня не так поняла. Но пойми она меня «так», стала бы опасаться.
Нервно поворачивается к столу. Нащупывает вилку. Хватает ее дрожащей рукой и пытается поддеть омлет. Ничего не выходит. Пробует снова. И снова.
Какое-то время просто наблюдаю за ее манипуляциями. В итоге ловлю тонкое запястье и отбираю острый предмет, пока не поранилась. Аня всхлипывает, но подчиняется.
Испытываю какое-то нездоровое удовольствие от того, что кормлю с вилочки свою непрошеную гостью. Моя тарелка рядом стоит. Не тронутая. Я так увлёкся процессом, что и забыл, как был голоден. А она так послушно ротик открывает, что невольно задумываюсь, откуда столько доверия?
— Ну вот, умница, — пробормотал я.
Опустил вилку в пустую тарелку. Тянусь, чтобы протереть блестящие от масла губы. Касаюсь, и замираю. По кончику пальца скользит влажный язычок. Тело словно током пробивает. Радар симпатии вновь начинает расти.
Нежный рот не спешит закрываться. Опасно. Мозг отключается. Палец неторопливо проникает внутрь. Аня прикрывает глаза. Пухлые губки смыкаются, и я натурально чувствую, как мою плоть благодарно посасывают.
Ох, дьявол! Награди меня терпением!
— Анют, — хриплю я, — со взрослыми дядьками так играть может быть опасно…
Невидящие глазки распахиваются. Девочка шокировано вскакивает, роняя стул. Будто сама от себя не ожидала подобного. Хотя, признаться, я тоже не ожидал. И уж точно не думал, что мне понравится эта беззаботная игра настолько, что я захочу добавки.
Аня пытается сбежать с кухни, шаря руками перед собой. Налетает бедром на угол и складывается пополам.
Вскакиваю. Ловлю ее в объятия. Бьется, словно птенчик неразумный. Опять смутил ее.
— Ну что ты. Подожди. Я ведь не зверь какой, чего ты бежишь от меня сломя голову?
— Ай-ай! Я не от вас, — выдавливает.
— От себя тем более не надо.
Пунцовеет и перестаёт вырываться. Подхватываю ее удобней на руки. Несу в свою комнату. Опускаю на кровать с единственным целомудренным намерением оценить место удара. Нависаю над ней, ставя колени по бокам от ее бедер.
— Дай взгляну, — тяну резинку шортиков.
Аня вцепляется в мои руки и тесно сводит ножки.
— Я только гляну, нет ли синяка.
Нерешительно отпускает меня. Но ещё сильнее сжимает бедра, когда я слегка приспускаю шорты вместе с трусиками. Худенькая такая. На острой выпирающей косточке виднеется красное пятно. Похоже, синяку все же быть. Веду пальцами вокруг ушиба. Девочка непроизвольно сжимается. Сгибает ноги в коленях, упираясь мне в пах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Очень больно?
В голове возникают непрошеные воспоминания. Эти стройные ножки на моих плечах. И моя голова между ее бёдер.
