Проверив документы, дежурный направил нас в каптерку, стоящую отдельно, за забором части, и по виду напоминающую место лишения свободы - трехэтажное здание с зарешеченными окнами. Армия, как и всегда, блюла кастовость: мои попутчики отправились на третий этаж, а я - на первый.
Мне выдали полевую офицерскую форму (куртка навыпуск и брюки - почему-то совершенно отстойные по виду галифе - в придачу к ней) с фуражкой-котелком, бушлат, вещмешок, сапоги (не хром, но кирза), ремень, пару белья, портянки, и прочий немудреный армейский атрибут. Я отправил то немногое, что приготовил с собой для ЧАЭС, в вещмешок, и, затолкав гражданку в свою сумку, сдал ее на хранение. Толстый прапор с опухшим лицом, сопя, каллиграфическим почерком внес меня в прошнурованный реестр.
В плохо освещенном, душном, зарешеченном помещении каптерки, среди распиханных по полкам сотен чемоданов, сумок, и, что мне особенно врезалось в память, нескольких свернутых в узел стеганых восточных халатов, я чувствовал себя вполне готовым к этапированию в Сибирь.
Стало чуть легче, когда солнце ласково мазнуло меня по щеке на улице. Я вернулся к КПП, где мне было наказано прибыть в казарму ХХ роты и ждать там "до особого". В казарме, кроме осовевшего от неподвижности дневального, никого не было. Потоптавшись на входе, я зашел внутрь и уселся на табуретку в Ленкомнате, не рискнув нарушить тишину большой казармы с рядами двухъярусных коек. В приоткрытое окно предательски неслышно вливалась июльская жара, замешанная на чирикании десятков воробьев с огромного тополя по соседству. Полуразборчивый командирский голос распекал подчиненного где-то в отдалении, не скупясь на упоминание его мамы. Ощущение принадлежности к апофеозной армейской машине стало настолько реальным, что мурашки стадом пробежали по загривку.
Состояние было упадочным. ЧАЭС, РАСТ, А. И. Ходырев были где-то далеко, и в их реальность не верилось, а верилось в тяжелый запах казармы, в отжимания от пола, в тяжеловесность старшинского ума, в политинформации в курилке, в дедовщину... Ремень мял бока. Сапоги казались несуразно огромными и источали ядреный запах дегтя. Куртка была безнадежно свободной в воротнике - моя шея, болтаясь, тщетно пыталась найти воротниковые берега. Есть хотелось неимоверно, и голод еще более усилился, когда я услышал за окном рев солдатских глоток, повествующих о дождях и плачущей девчонке. Высунувшись наружу, я увидел взвод, бодро топающий к зданию рядом, скорее всего, к столовой - веников у них я не видел, а куда еще ходит строем солдат, если не в баню и не на пищеблок? Задавив ощущение голода, я доблестно решил ждать этого самого "до особого".
Вечность спустя в комнату вставился помдеж по части, глянул на меня критическим оком, хмыкнул, и, сжалившись, сказал, что я могу пойти поесть, так как отправка будет только поздно вечером: помимо мелких команд, прибывающих со всей республики, ждут спецпоезд откуда-то издалека, и уже потом всех посадят на машины и колонной повезут в бригаду.
Так я впервые узнал, что направляюсь в расположение достославной 25-той бригады химической защиты, задействованной на дозиметрической разведке, дезактивации техники и территории ЧАЭС, а также на сборе и захоронении радиоактивных отходов.
Помдеж также сказал, что до бригады около трех часов езды, так что прибудем мы туда заполночь, поэтому после обеда я могу перекемарить в казарме на койке.
Обед в столовой был отмечен неимоверным количеством мух и традиционным гороховым пюре. Так как перспектива ужина на горизонте не маячила, я заправился впрок.
Мухи и армия являются трогательно-неразделимыми синонимами. Я обдмывал эту концепцию, запивая пюре подозрительно мутным компотом.
Оставшееся время было заполнено прибытием все новых и новых "партизан". Вскоре казарма была набита до отказа, а спецпоезд еще не прибыл. Воздух постепенно наполнился традиционной смесью запахов еды, разгоряченных тел, кирзы... мне показалось, что старая, крашенная-перекрашенная казарма наконец-то расслабилась, заполучив в свое нутро добротную людскую начинку, без которой ей было сиротливо и неуютно.
Я все же задремал. Смех, анекдоты, мат слились в монотонный гул, вязко опутавший уставший от ожидания мозг. Меня разбудил шум моторов за окнами. Наконец-то пришла колонна машин со спецпоезда. Привезли "партизан" из России, как скоро выяснили мы, выстроившись неровными шеренгами на полуосвещенном плацу. Было около десяти вечера. Какой-то медноголосый начальник наскоро "поставил задачу", и вот мы уже катим навстречу "чумовому атому", как сказал кто-то в машине. Сосед толкает меня в бок, предлагая отхлебнуть из бутылки. Подозревая, что содержимое в ней - не лимонад, я делаю небольшой разведочный глоток, и сивушные пары самогонки с лёту ударяют в голову. Закуска немудреная - кусок хлеба и головка чеснока (последний надолго станет лучшим другом ликвидатора; посылка из дому, содержащая несколько головок, а то и вязку, чеснока, была хорошим подспорьем в "дезактивации" организма). Едкий дым наполняет кузов. Многие курят, невзирая на строгий наказ медноголосого перед отъездом.
Дурман самогонки в сочетании с сигаретным дымом и долгой ездой затылком вперед производит не лучшее впечатление на мой желудок. Тошнота неизвестности подкатывает волнами, но я гоню ее прочь, стараясь вспоминать "гражданку" - свою работу, кафедру, то, что я "варил", то есть синтезировал, в лаборатории перед самым отъездом, вспоминаю наших мужиков. "Сварщик зварює метал..."
...Машина сбрасывает скорость, переваливает через небольшой бугор, и через несколько мгновений замирает. Мотор заглушен. Команда за тентом: "К машине!" Все выпрыгивают в кромешную темноту, изредка освещаемую фарами проезжающих машин. Мы снова находимся на такой же посыпанной гравием площадке, но уже на огромной территории, по краю которой едва виднеется высокий лес. Никто не спешит строить или строиться; растерянные, мы ошалело крутим головами, пытаясь разглядеть хоть что-то в окружающей непроглядной тьме.
Из ниоткуда рядом с нами возникает нечто, облаченное в белые одежды, белую же обувь. Голос призрака едва пробивается сквозь белое полотенце, плотно облегающее лицо:
- Мужики, прикрывай рот и нос чем можешь, не хватайте радиацию зазря!
Многие поспешно достают платки, запасные портянки, полотенца, повязывая их на лицо.
Я с подозрением силюсь рассмотреть белый призрак. Из-под полотенца раздается сдавленный смех: - Лохи, добро пожаловать в Чапаевскую бригаду!
Чей-то голос отчетливо и строго сказал:
- Кобец, харэ замену пугать, а то будешь у меня в бригаде на фоне до зимы сидеть!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
