— Как так? — пришел его ответ.
— Он хочет просто сидеть здесь и смотреть. Говорит, что болтает ногами…
У Джона приятный смех. Он хорошо смотрелся бы в каком-нибудь фильме. И не потому, что он такой уж красавец, насколько я могу о таких вещах судить, но из него вышел бы хороший типажный актер.
— С Флойдом все в порядке, — сказал он. — Просто дай ему время. Прежде чем прилететь сюда, я провел девять лет в поясе астероидов возле Юпитера. И там всегда находились один или два вроде него — одиночки, которые вообще-то не хотели быть одиночками, но просто не знали, как жить иначе. — Наступила пауза, никак не связанная со скоростью света. — А ты — лучшее из того, что когда-либо с ним случалось. Он может никогда этого не признать, но в глубине души понимает.
Я просчитала десяток симуляций оптимального ответа, но так ничего и не придумала.
— Почему ты так думаешь?
— Сколько еще таких существ, как ты?
Об этом я сама много раз задумывалась. Имплантаты с искусственным интеллектом не очень-то распространены. Разумные искины — еще реже. Насколько реже, сказать трудно. В Сети гуляют разные слухи, но я не смогла подтвердить хотя бы один. Так и не знаю, в чем тут причина: или такие искины прячутся, или люди противоречат друг другу, обсуждая их. Скорее всего, и в том, и в другом.
— Немного.
— Так что если ты подсчитаешь вероятности, то каковы шансы, что существо вроде тебя окажется связано с парнем вроде него?
Теперь настала моя очередь задуматься на несколько тысяч миллисекунд.
— Шансы невысокие. Но каковы шансы на что угодно? Например, на то, что ты окажешься здесь одновременно с нами?
Джон снова усмехнулся.
— Да, в эту игру можно играть бесконечно. — Его голос стал серьезным: — Но или у Вселенной есть цель, или… — он помолчал, и я вспомнила его татуировку-крест, — или все случайно. В одном варианте у вас с Флойдом есть роль, которую вы играете. В другом — вам еще предстоит найти свою роль. — Его тон стал более легкомысленным: — А пока мне нужно поспать хоть немного. Счастливо побездельничать.
* * *
На луне размером с Наяду прогулочные тропы можно пересчитать по пальцам. Вернувшись на базу, мы с Флойдом догнали парочку сбившихся с курса капсул, потом сбросили контейнеры с припасами на Лариссу и Нереиду,[5] которые по какой-то причине оказались в фаворе у старателей отшельнического типа.
В случае Лариссы их внимание привлекло то, что это была увеличенная копия Наяды. Старатели похожи на кинопродюсеров: если один разбогатеет, сделав что-то, другие наперебой повторяют его действия. Нереида же совсем иная. Ее орбита представляет собой вытянутый эллипс, а расстояние до Нептуна может меняться почти в десять раз. Орбиты подобного типа должны со временем становиться более круговыми из-за приливного трения, но какой-то резонанс с другими лунами Нептуна, наверное, не давал ей изменяться. Может быть, я когда-нибудь просчитаю, в чем тут причина, но это не очень интересный вопрос. Во внешней системе любое малое тело, не находящееся в резонансе, обычно рано или поздно получает пинок и входит в резонанс. А у системы хватает времени, чтобы раздавать такие пинки.
Интереснее то, что обе луны — реликты какого-то древнего события, встряхнувшего всю систему Нептуна, очень давнего и нетривиального. И на каждой может отыскаться сокровищница геологических диковин. Но я бы не сказала, что большинство старателей так уж заинтересовано в систематических поисках. Насколько я могу судить, они просто-напросто копаются в этих космических навозных кучах.
У Флойда нашлось немало, что сказать (по его стандартам болтливости) о бесполезности такого образа жизни — и это странно, потому что он сам не очень-то от них отличается. По сути, ему требуется не столько занятие чем-то полезным, сколько иллюзия такой деятельности. Он не может просто читать книгу, смотреть фильм или слушать Бетховена. Нет, он обязан делать вид, будто помогает снабжать корабль энергией. И чем это, по сути, отличается от шатания по Лариссе в надежде, что здесь отыщется что-нибудь, кроме льда, но при этом не заниматься поисками всерьез?
Вернувшись на базу, он отыскал Джона. «Посидеть за пивом», — сказал он, но для Флойда это занятие часа на два, нечто вроде расслабухи. Клянусь, иногда пиво у него испаряется быстрее, чем он его пьет. Впрочем, на Наяде пиво подают в пластиковых «грушах», поэтому испарение невозможно.
Мы опять уселись в холле, разглядывая Нептун, и Джон продемонстрировал, что тоже умеет играть в игру «как будто пью».
— Знаешь, — сказал он после очередной затянувшейся паузы Флойда, — мне всегда хотелось смастерить космический велосипед.
Флойд открыл было рот, но я его опередила:
— Что смастерить?
Джон блеснул улыбкой.
— Космический велосипед. — Он глотнул пива. В одном смысле он похож на Флойда: иногда любой из них бывает лаконичен. Разница в том, что для Джона быть таинственным — это игра.
Джон поставил грушу с пивом в держатель.
— Я вырос в поселении на плато Тарсис. Мы с младшим братом одно время увлекались ездой на горных велосипедах.
— Я и не знал, что такое можно проделать на Марсе, — сказал Флойд.
— Удовольствие ниже среднего. Когда едешь вверх, трудно добиться сцепления колес с грунтом. Под гору ехать легче — до тех пор, пока не потребуется остановиться. — Он снова усмехнулся. — Наверное, стать инженером я был обречен судьбой: я постоянно искал способы, как увеличить сцепление. Кончилось это тем, что мы въехали на гору Олимп. А было это в те времена, когда еще не появились костюмы-«шкуры». До сих пор изумляюсь, как мы ухитрились не погибнуть.
Он потянулся к пиву, но передумал. Движение его руки было сознательно медленным: при очень низкой силе тяжести любое резкое движение заставляет людей жалеть, что у кресел нет ремней, чтобы пристегнуться. Впрочем, у кресел в холле они имелись, но среди местных, похоже, было делом чести ими не пользоваться. Хорошая практика, сказал бы Флойд, но вся его практика не помешала ему облажаться с надувной палаткой.
— Когда мы вернулись, — продолжил Джон, — отец выкинул наши велосипеды на свалку, а мать на целый месяц запретила нам выходить наружу. — Он пристально наблюдал за нами, и мне очень хотелось узнать, что же он видит. В любом случае, между ним и Флойдом произошел некий безмолвный обмен, и я ощутила укол чего-то странного. Ревность? Зависть? Джон стал моим другом. А Флойд был… Флойдом. Но они только что разделили то, чего не сумела разделить с ними я. Может быть, у Пиноккио получилось бы лучше, чем у меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
