– Ой, Абдулла, – Ксения смеялась, пряча телефон в карман своих спортивных брюк, – всегда ты был такой! Ты ведь уже взрослый человек.
– Ну какой «такой»? – Абдулла улыбнулся, – Ксюха, Ксюха, я ведь всегда был тебе другом, разве не так?
– Конечно, так!
– И никогда не претендовал, чтоб быть больше чем другом за все семь лет… Хотя я, черт побери, помню все! Как ты была промокшей под дождем десятиклашкой в парке Горького, а я был уже мужчиной, орлом, без пяти минут дипломатом!
– А ты подошел и сказал: «Дитя, хочешь я покажу тебе самые экзотические страны мира? Там будут лить муссонные дожди, но я гарантирую надежную крышу. А пока прошу…» – и отдал мне свой плащ.
– Ты даешь! Надо же, все помнишь. А ведь точно, так и было, слово в слово.
– Что ты, Абдулла! Ты был моим самым первым и самым ярким впечатлением.
– А что же ты тогда выбрала этого пиратствующего культуриста-литератора Ваську?
– Ты сам нас познакомил…
– Это была моя роковая ошибка, но ты-то выбрала его. И тем самым разбила мое сердце. И говорю при свидетелях: целое оно всегда принадлежало тебе!
– Абдулла, ты и сейчас самое яркое впечатление! – Она прильнула к нему и поцеловала его в колючую щеку, – но не могла же я выйти замуж за впечатление, пьяная твоя физиономия! – Она смеялась, но глаза ее почему-то увлажнились. – И ты ведь женился, когда я была еще ребенком.
– Врут женские слезы, ой как врут! Я женился потому, что мне надо было ехать работать, Родине служить, державе… Но теперь – довольно. Я бросаю все это…
Ксения удивленно на него посмотрела, а Абдулла продолжал:
– А ты думаешь, чего мы третий день пьем?! Бросаю. И буду первым в истории отечественного рока музыкантом с дипломатической карьерой за спиной. И нет человека счастливее меня! Шли бы они все…
А на столе уже ждали маринованные грибы, и масло плавилось в горячей рассыпчатой картошке, и нарезанная тонкими ломтями, просвечивалась бастурма, купленная случайно в магазине «Армения». И они выпили по ледяной рюмке водки, чувствуя, как приятное тепло плывет внутри, разливаясь до кончиков пальцев, и закурили, и Абдулла сказал:
– С детства не было так хорошо… С детства? Дети! Старик Прокопыч, а как же дети?
Индеец вскочил и опять беспомощно смотрел по сторонам.
– Вот незадача-то, забыл. Ты же расфилософствовался, а я забыл.
– Дети, позор моим сединам! – кричал из коридора Абдулла.
А Старик Прокопыч смотрел растерянно:
– Ну и балбес же он. Говорил, ну чего их с собой тащить?
Абдулла вернулся и привел с собой двух юных девушек, одетых в том же живописном стиле, что и Старик Прокопыч.
– Ксюха, познакомься, это наши внучки, – сказал Абдулла. – Они поклонницы композитора Бизе и арии Хозе. Но иногда ходят и на Старика Прокопыча. И вот мы прямо с концерта. Мы знали, что ты будешь не против. Ничего, а?
В ту ночь Ксении не спалось. Она ворочалась, просыпалась, а когда засыпала, ей снилось, что на кухне вовсю шумит Абдулла. Он чего-то кричал каким-то странным пирующим с ним людям. Что-то наливал без конца из зеленой квадратной бутылки, а это «что-то» в бутылке не убавлялось.
– Да это же зелье, настой на костях богомола! – кричал Старик Прокопыч, раскачиваясь на неизвестно откуда взявшихся качелях, а потом начинал хохотать, и оказывалось, что это хохот не человека, а сыча.
– А он и есть сыч, – мягко говорил прямо над ухом Абдулла, – пойдем со мной, я тебя буду любить, в ванной…
И Ксения просыпалась измученная, ворочалась, прижималась к мужу, слушала его ровное дыхание и снова закрывала глаза. И тогда те самые девушки-внучки начинали летать по длинному коридору, а их черные кожаные куртки оказывались крыльями. А на кухне мощный церковный хор пел песню, и песня эта была Интернационал…
Успокоилась она только к пяти утра. Заснула и уже не видела никаких снов.
* * *Всю весну Ксения работала над дипломом. Большую часть времени она проводила в библиотеке, но иногда занималась дома, облюбовав для этого кухню.
В тот день она переписывала вторую главу. Вечером у нее была назначена встреча с руководителем диплома, и она не заметила, как часы пробили полдень. В две минуты первого зазвонил телефон. Ксения пошла в спальню снимать трубку. Это был Василий.
– Привет, детка, звоню из редакции. Совсем нет времени…..
– Васька, это ты? Ты что, осип? Что у тебя с голосом?
– Ерунда, сейчас накричался с одним кретином. Послушай, детка…
А Ксения подумала: «Странное дело, ведь он меня никогда не называл «детка». Что за глупость?»
А Василий продолжал:
– Там, на столике в спальне, должны быть ключи с твоим брелоком… я забыл, посмотри… Ты же собиралась вечером в институт.
Ксения обернулась. Никаких ключей на столике не было.
– Сейчас посмотрю в карманах и на кухне…
Но ключей нигде не оказалось.
– Вот черт! Ладно, посмотрю еще раз у себя. Ну до вечера. Не шали и не строй глазки работникам общепита!
И телефонная линия разомкнулась.
Ксения какое-то время послушала короткие гудки, раздумывая, что это происходит с Василием. Потом положила трубку. С тех пор, как он стал для нее самым близким (кроме разве что бабушки) существом на свете, она всегда чувствовала его. Неважно, был ли он рядом, общались ли они по телефону или через записки (они писали друг другу всякие нелепицы, прикрепляя листки магнитом к холодильнику). И эта связь ни разу не прерывалась. Им повезло: они не просто поженились, они полюбили друг друга, и в их любви не было взаиморазрушения. А сейчас… Да она просто уверена, что с ней говорил кто-то чужой, совсем чужой…
И Ксения повернулась, чтобы выйти из спальни, и тогда снова повторился укол в висках, и она вдруг ясно ощутила, что находится в квартире не одна. Скрипнул паркет в коридоре, потом то же на кухне, протяжно заныла диванная пружина. И тоскливо вдруг сделалось Ксении, потому что там был кто-то, в пустой кухне, смеялся, роясь в ее бумагах, сидел, развалившись на диване.
И тогда мурашки поползли по ее спине, потому что снова враждебно скрипнула пружина – кто-то поднялся с дивана и шел сейчас сюда по коридору. И она закричала сорванным и низким голосом:
– Кто здесь?! – закричала, чтобы ее слышали все, и страх, терпеть который стало невозможно, заставил ее бежать туда, навстречу опасности, в западню, а может быть, навстречу гибели. Она только успела схватить в коридоре свою туфлю с острым каблуком – маленькая девочка с легкой туфлей в руке против целого мира. Как глупо. Ведь это просто ветер разбросал ее бумаги, ветер открыл форточку и в кухню влетел чудный апрельский день. Как глупо. И Ксения села на пол и расплакалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
