— красный (вариант — синий) нос;
— увеличенные зрачки;
— возбужденное состояние;
— отсутствие координации движений;
— запах изо рта.
Уточнять, какой запах и прочие мелочи я не стал, поскольку ответственным за исполнение инструкции был назначен Спозаранник, а он уж и сам разберется, кто, что и с кем пил.
До Агеевой я решил донести текст новой инструкции лично — хотелось посмотреть, как она выглядит после встречи с замом министра.
— Вы еще не на Фиджи, Марина Борисовна? — спросил я с порога.
— Ах, Лешенька, этот вредный чиновник хотел затащить меня в постель. Но я отбилась. К тому же я все время думала о вас.
Я понимал, что это была ложь, но она была так приятна, что я забыл — на время — обиды.
— Леша, — сказала Агеева серьезным тоном, — у меня к вам конфиденциальная просьба. — У меня, по-моему, порвались колготки. Посмотрите, пожалуйста — вон там, внизу. Нет, наверное, выше…
За этим занятием — ползаньем под юбкой у Агеевой — меня и застала Горностаева.
Она только и сказала: «Ах!», повернулась и хлопнула дверью.
В общем, я так и не нашел дырку на агеевских колготках.
* * *
— Я поговорил с ребятами Лехи Склепа, — рассказывал мне Шаховский, — они первый раз слышат о фирме «Рита». И вообще они клянутся, что всеми этими заводами, которые ты называл, они не занимаются. Они говорят, что недавно Леха Склеп заключил пакт о ненападении с Ломакиным. Они поделили сферы влияния.
Конечно, долго все это не продержится, но пока все соблюдают условия договора.
Так вот, и «Петроэлектроконтакт», и Ленинградский железный завод относятся, скорее, к сфере интересов Лома.
Информация Шаховского ставила под сомнение рассказы хозяев «Риты». Я попросил Шаховского узнать, было ли нападение на квартиру Петрова и поджигали ли машину Штатенбаума.
К вечеру он сообщил, что обстрел из автомата квартиры Виктора Петрова имел место — это подтвердили в местном отделе милиции, а вот с машиной Штатенбаума какая-то неувязка. Об этом происшествии, во-первых, в милиции не знали — но это еще полбеды, может, не захотел бизнесмен иметь дело с органами правопорядка, но и, как уверяют соседи, он вообще не менял свой автомобиль последние два года.
Выходило, что Штатенбаум врет. И от отравления он не пострадал. И Леха Склеп тут ни при чем.
У меня появилась версия: обладатель двух высших образований Боря Штатенбаум решил избавиться от своего прибандиченного компаньона — времена изменились, он был ему уже не нужен. Штатенбаум организовал звонки с угрозами якобы от Лехи Склепа и обстрел окон квартиры Петрова. Чтобы обезопасить себя, придумал историю про подожженный автомобиль, но, наверное, пожалел машину и не стал организовывать настоящий поджог…
Тут я решил, что неплохо было бы получить копии записок с угрозами, которые получал Виктор Петров. Быстро написал ему письмо, вручил его своему стажеру и жестами объяснил, что хочу, чтобы Тере сгонял в больницу и передал письмо Петрову.
Стажер вроде понял — по крайней мере взял мою записку и куда-то исчез.
* * *
Разобравшись с хозяйственно-административными делами, я понял, что пришла пора выводить Штатенбаума на чистую воду. Для начала — решил я — неплохо еще раз поговорить с ним. Позвонил ему домой. Ответил женский голос.
— Его нет.
— А когда он будет? — вежливо спросил я.
— Никогда!
— Он уехал?
— Он умер.
— Как?
— Его сбила машина. Насмерть.
— Когда?
— Два часа назад.
К вечеру о смерти Штатенбаума мне все уже было известно. Он, как обычно, в 14.45 вышел из своего офиса, чтобы пообедать в ресторанчике напротив. Дорога там тихая, движения почти никакого. Неожиданно откуда-то вылетел грузовик — обладатель двух дипломов Штатенбаум скончался практически мгновенно. По крайней мере врачам «скорой», которая приехала на удивление быстро, делать было уже нечего.
Грузовик нашли в километре от места трагедии — его угнали с соседней стройки. Сделать это было несложно. Очевидцы наезда были, но никто не запомнил лицо водителя грузовика…
Несмотря на поздний час, я отправился в больницу поговорить с компаньоном убитого. Петров ничуть не удивился моему ночному визиту.
— Я все знаю, — сказал он. — Борю убили люди Склепа. Теперь жду, когда придут ко мне. Но я готов. — Он откинул одеяло и показал мне пистолет. — Я живым не дамся, хотя моя смерть им не выгодна — мертвый не сможет продать фирму.
— Вы получили мою записку?
— Какую записку?
— Я посылал вам мальчика-стажера.
— Не было никакого стажера.
«Странно, — подумал я, — наверное, Тере заблудился или вообще меня не понял».
Стажер ждал меня в Агентстве.
— Ты где был? — закричал я на него.
— В больнице, — неожиданно по-русски ответил Тере.
— Ты что, по-русски говоришь? обалдел я.
— Мало.
— А почему раньше не говорил?
— Не люблю.
— Петров говорит, что тебя в больнице не было.
— Врет.
— Тогда почему ты ему не отдал записку?
— Его не было.
— Не было в палате?
— Да.
— А потом где ты был?
— Ждал.
— Петрова?
— Да.
— Когда он пришел?
— В 15.20.
— Значит, в момент нападения на Штатенбаума Петрова не было в палате.
А он врет, что был. И валит все на Леху Склепа. Значит, так, Тере, ситуация меняется: это Петров все устроил — и отравление, и убийство. Зачем ему нужно было устраивать отравление? Черт его знает, наверное, хотел продемонстрировать своему компаньону, что им действительно угрожают. Но мы его поймаем.
Стажер почему-то удивленно посмотрел на меня.
— Все очень просто — его надо спровоцировать.
— Ныус, — опять перешел на эстонский стажер.
— Значит, так, — решил я, — мы напишем ему письмо: мол, мы знаем, что ты причастен к убийству, у нас есть неопровержимые доказательства. Если ты принесешь две, нет три тысячи долларов к такому-то месту, то мы будем молчать. Хорошо придумано?
— Сеэ он охтлик, — ответил стажер.
— Вот и я думаю, что хорошо.
* * *
Этой же ночью я с помощью трафарета изобразил письмо шантажиста и бросил его в почтовый ящик Петрова. Стрелку назначил на одиннадцать вечера за концертным залом «Октябрьский».
— Ты, Тере, не беспокойся, — я к нему подходить не буду. Увижу, что пришел — значит виноват. Если не придет, будем дальше думать. Да и место там неопасное центр города, люди ходят. Иногда.
За час до свидания я уже был на месте и спрятался во дворе на другой стороне Греческого проспекта. Тере я оставил дома, чтобы не мешал своей эстонской медлительностью. В одиннадцать у «Октябрьского» никто не появился. Я решил подождать еще полчаса — на всякий случай. Тридцать минут прошло. Я подождал еще десять. Потом вышел из укрытия и направился к метро.
— Я так и думал, что это ты, — услышал я голос за спиной.
Обернулся. Сзади стоял Петров с пистолетом в руках.
— Ну, какие у тебя доказательства?
— Тебя видели, — решил врать я. — В грузовике.
— И за это ты хочешь три тысячи? — удивился он.
— Не только, — смело сказал я, судорожно пытаясь придумать что-нибудь похожее на правду.
— Ну прощай, брат, — сказал похожий на бандита Петров и поднял пистолет.
Сам не желая того, я зажмурил глаза.
Выстрела не было. Я приоткрыл правый глаз. На месте Петрова стоял мой стажер.
Я открыл оба глаза: действительно — стажер стоял, Петров лежал. В руках у стажера была довольно длинная и, наверное, тяжелая труба. В голове у Петрова небольшая дырка.
— Он живой? — спросил я.
— Не знаю, по-русски ответил стажер.
— И что теперь делать? — глупо спросил я у стажера, хотя спрашивать подобные вещи должен был он.
— Политсей, — ответил он.
Тут силы вернулись ко мне. Я оставил Тере охранять Петрова, быстро подогнал к месту происшествия наряд милиции, объяснив милиционерам, что на нас напал человек с пистолетом. Защищаясь, нам пришлось в пределах самообороны шмякнуть его трубой по голове…
* * *
Петров сидит в «Крестах» в ожидании суда. Ему предъявили обвинение в незаконном ношении оружия. Доказать его причастность к убийству Штатенбаума вряд ли удастся, хотя я рассказал следователю все, что знал.
Обнорский по-прежнему не верит в то, что в отравлении в агентском буфете вино-, ват бизнесмен Петров. В последнее время в этом начинаю сомневаться даже я. Может, действительно, мясо тогда некачественное попалось? Но где же тогда банка с перцем? Возможно, эта тайна не будет раскрыта никогда.
Шаховский недавно сообщил мне расстроенно, что, наверное, у него с Горностаевой ничего не выйдет, поскольку он дал маху на культурном фронте. Он сказал ей, что Борхес — это круто. А она спросила, что он написал. Шаховский брякнул: симфонию, мол, ля минор. Горностаева перестала ему улыбаться.
А я подумал: «Может быть, культурный досуг с Горностаевой лучше поиска зацепок на колготках Агеевой?» Но это была минутная слабость.
