«Мне так недоставало любви — и когда ты притронулся ко мне, я была словно в лихорадке… Ты обнял и поцеловал меня, и твои руки скользили… по груди, животу и промежности…»
Когда я нашла папку, то глазам своим не поверила. Мать пишет о груди, животе и промежности… Грудь и живот — еще куда ни шло, но промежность… Я бы такого и произнести не посмела — это слово было запретным для меня… Промежность… Я многое узнала. О матери и об отце. Об их отношениях.
Все началось в кино. Лил дождь, и вся округа осталась без света. Фильм прервался в самом конце. У матери был карманный фонарик, который помог ей найти дорогу к выходу в зрительном зале, погруженном в темноту.
«Огромный зал казался пустым, я прошла его почти весь при слабом свете фонарика. И вот во мраке появился он. Я видела его каждый раз, когда показывали новый фильм… Мы еще не познакомились, но часто виделись, переглядывались… Потом стали здороваться, а еще через некоторое время у входа в кино начали обсуждать просмотренные фильмы… Он брал меня за руки, когда разговаривал со мной. Вне кинотеатра мы встречались только в мечтах. В тот день ты пришел, твердо решил противостоять гневу богов. Впервые мы оказались вдвоем в огромном кинозале! Он взял меня за руку. Мы пытались угадать, чем кончится фильм, и я ни с того ни с сего разревелась. С чего бы мне было плакать в день нашей первой романтической встречи? Виной, наверное, было полнолуние, а оплакивала я любую несчастную, неразделенную любовь».
Это было только начало…
«Мы вышли из кино и долго бродили в обнимку по старинному центру города».
Каждую среду — новый фильм о любви. Они встречались по средам.
«Какова наша судьба? Вопросы и ответы роились у меня в голове… Неспешная и все же несчастная любовь… Мы с тобой вздыхали и сами не знали, почему. Мне кажется, что я знаю тебя давным‑давно и что когда‑нибудь мы будем вместе…»
В письме сказано, что они уехали на Карибы. Хотя не исключено, что это просто название какой‑нибудь гостиницы, мотеля, пансиона…
«…и поехали мы на Карибы. Нам хотелось кричать от радости! Он меня любил, как никогда ни один мужчина… Мы провели ночь, открывая для себя целый мир в каждом новом ощущении… Глаза открыты, смотрим друг другу в глаза, не отрываясь — и никого, только мы вдвоем. Мой ангел и я. Ты и я… Любовь».
Такое бывает только раз в жизни.
«…я разделась, а ты сказал, что такой меня себе и представлял… Трусики мои спустились до колен и не давали раздвинуть как следует ноги. Я принялась стаскивать их пятками. Он целовал меня всю, его крепкие пальцы прикасались к моим потаенным местам, и это пробуждало во мне желание… Он погрузился взглядом в мои глаза и вошел в меня… Мы отдавались друг другу со страстью, на которую способны только боги. Нам были подвластны планеты… Движения рассчитаны. Единение. Оргазм… Одно мгновение которого стоило целой вечности без любви…»
Все эти записи она хранила в желтой папке. Моя мать!
Одна подробность: говоря о любимом, она упоминает его то во втором, то в третьем лице, ты и он. Это в обоих случаях мой отец. Мужчина и ангел.
Долго я представляла себе эту жаркую ночь, неповторимую любовь, какую мало кому выпало счастье изведать…
«Больше никогда! Как такое может быть, Боже мой?! Неужели моя любовь могла так закончиться?.. Как Бог мог такое допустить? Разве так поступают с людьми? Неужели я больше не увижу его глаз, его лица, не почувствую его руки в своей руке, не услышу его слов, его долгих бесед? Прошла среда — и больше я тебя не увижу».
Для такого фильма о любви явно недостаточно кинотеатра. Самое невероятное, что герои на этом не остановились — они продолжали встречаться в маминых сновидениях. Некоторые они записала в полусне и темноте, о чем свидетельствует сбивчивый почерк. Другие она записывала, уже пробудившись: разборчивый почерк, абзацы, скобки, датировка с указанием времени суток, размышления, соотнесение с фактами повседневной жизни. Эротика, страхи, наслаждения, чувство вины и прощения — и откровенные, яркие описания того, что они пережили между небом и землей.
«Я проснулась счастливая и мокрая, мне приснился мой ангел… Был праздник на одной фазенде. Я вышла из дома, загляделась на звезды — и вот появляется он и говорит, что пчелы придумали новый способ делать мед. Послышались чьи‑то шаги, и мы спрятались в каком‑то стойле. Поблизости раздавались голоса, их было все больше и больше, как будто все празднующие устремились к нам… Разговаривали они очень громко, а мы оказались в полной темноте и всё делали молча, ощупью и наугад… Он задрал мне юбку, спустил с меня трусики (точь‑в‑точь как во сне про самолет) и вонзил в меня свой прославленный меч. Во всех снах я физически ощущаю, как он входит в меня…»
Тут записано множество снов, я упомянула лишь некоторые… Невероятно! После отца у матери не было других мужчин. Правда, были претенденты, но она никем не интересовалась. Говорила, что уже познала настоящую любовь, и сновидения, пожалуй, больше услаждают ее, чем обычная плотская близость с простым смертным. Из ее записей видно, что возбуждалась она не только во сне, ее плоть была все еще не чужда желаний: она упоминает несколько мужчин, которые привлекли ее внимание. Но она твердо решила, что не будет больше ничьей, и ее плотские вожделения тут же рассеивались и вознаграждались лишь тогда, когда ее голова оказывалась на подушке.
Было бы жаль, если бы Бога не было.
От отца я унаследовала глаза и стремление к вечной и порабощающей любви. И все время я ощущаю эту запредельную любовь. Вот почему я такая, и оправдываться мне ни к чему.
Пробуждение
Я никогда не могу восстановить хронологической последовательности моих романов. Пыталась, но всякий раз останавливалась на полпути. Впрочем, начать, наверное, нужно с описания внутриматочных ощущений, но даже исполинам не под силу перенестись в столь отдаленное прошлое. И думать, что весь мир возник от соития… Все появилось из‑за соития отца и матери: и собаки, и кошки, и комары — всё по той же причине.
Из детских воспоминаний мне смутно помнится несколько эпизодов с братьями и сестрами, родными и двоюродными, когда нам пришла пора задумываться, чем мальчики отличаются от девочек… Ничего особенного — всё по‑детски наивно. Теперь‑то я понимаю, чего мне тогда хотелось — особенно после того, как обнаружила мамину желтую папку. Начинала я чуть ли не как лесбиянка. Наверное, не только я — все девочки целовались друг с другом, это нормально. Целовалась и я с четырьмя девочками с нашей улицы. Первой была Фернанда. Мальчики с их мячиками да солдатиками были мне не нужны — меня влекли другие игры… Фернанда мне уступила. Давай, говорю, вообразим какого‑нибудь артиста из кино. Так она и сделала. А мне хотелось кого‑нибудь более близкого и ощутимого… И я втайне выбрала отца соседского мальчика Даниэла. Пять лет подряд я представляла, как сплетаются наши языки. Потом купила учебник гипноза и приступила к активным действиям. Он был зубным врачом, его клиника располагалась на ближайшем углу.
