— Употреблю все старание, ваше превосходительство, — ответил начальник сыскной полиции и, вернувшись с доклада, сказал своему помощнику: — Во что бы то ни стало, Август Семенович, это дело надо распутать. Нашумело оно, и мы должны отыскать преступников.
— Употреблю все старание, ваше превосходительство, — ответил помощник.
— Что нашел доктор?
— В чашке нарублено мясо всего трупа. Доктор нашел там большой палец руки, пальцы ноги, внутренности.
— Я думаю сначала поручить дело этим… как их?… которые нашли.
— Чухарев и Калмыков.
— Вот им. Каковы они?
— Старательные и горят рвением.
— Ну, ну! И каждый день мне доклад.
— Слушаю, — сказал помощник начальника сыска и, выйдя из кабинета последнего, тотчас вызвал к себе Чухарева и Калмыкова. Когда те явились, он сказал им: — Его превосходительство поручает вам расследование дела о таинственном преступлении. Теперь у вас случай отличиться. В городе только и говорят об этом деле.
Лица Чухарева и Калмыкова просияли.
— Употреблю все старания, — сказали они в один голос.
— Ну и с Богом! Каждое утро мне докладывайте, как идет дело.
Агенты поклонились и вышли из кабинета помощника начальника.
Маленький, рыжий и более экспансивный Чухарев, едва они вышли в коридор, сказал Калмыкову:
— Мы, Потап Никитич, пройдем в «Плевну» и поговорим. Надо действовать согласно; дело мозговое.
— Пройдем! — мрачно ответил Калмыков.
Они спустились вниз, оделись и через двадцать минут уже сидели в отдельном кабинете трактира «Плевна». Перед ними стояли графин водки, селедка, грибы, вареный картофель и горячая солонина; несмотря на раннее время, из общего зала до них доносились звуки вальса "Дунайские волны".
Чухарев налил в рюмки водку, чокнулся с Калмыковым, опрокинул рюмку с таким видом, словно это была вовсе не водка, а уксусная эссенция.
— Вот и поговорим! — начал Чухарев. — Прежде всего это — несомненное преступление…
— Дурак, — лаконически сказал Калмыков. — Кто же не знает, что это — преступление?
— Я это для слога. Ну, хорошо. Итак, убита женщина.
— Опять это все знают.
— Ах, не перебивай! Убита женщина. Но чего ради? А? Из ревности — раз; чтобы отвязаться — два; чтобы ограбить — три.
Чухарев отложил вилку и, выставив красную, веснушчатую руку, загибал на ней пальцы.
Калмыков слушал и ел с таким мрачным видом, словно на тарелках лежали не солонина, картофель, грибы и прочее, а куски изрезанной женщины.
Но Чухарев забыл о еде и продолжал:
— Разберем. В первом случае я допускаю женщину, но в остальных двух — только мужчина. Ищи мужчину. А какие следы? А?
Калмыков, продолжая хранить молчание, налил себе четвертую рюмку водки, выпил и стал доедать солонину.
А Чухарев продолжал:
— А какие следы? Никаких. Но есть кончики, — он поднял палец, увидел себя в зеркале и лукаво подмигнул себе, — и какие кончики!..
— Да говори, черт тебя возьми, попросту! — вдруг почти крикнул Калмыков, окончив еду, потому что на тарелках ничего не осталось.
Чухарев обидчиво взглянул на собутыльника и торопливо проговорил:
— Я разумею веревки, клеенку, картонку и глиняную чашку.
— Это значит, ты полагаешь необходимым разведать, кто купил эти предметы?
— Единственный способ.
— Неделю тому назад, десять дней, две недели? — вопросительно произнес Калмыков.
— Единственный способ, — повторил Чухарев.
— По всему Петербургу?
— Единственный спо… — начал было опять Чухарев свои излюбленные слова, но Калмыков не дал ему договорить, а прервал его выкриком:
— Ну, ты и ищи!
— А ты?
— А я буду опознавать личность — предъявлю фотографию по участкам.
— Без носа?
— И без носа.
Чухарев обиженно засопел:
— Что же, мы друг другу не помешаем. Иди опознавай, а я искать буду. Только вот… — лицо его приняло умильное выражение, — что откроем, так вместе. Идет?
Калмыков кивнул.
— Ну, и отлично! — оживился Чухарев. — Выпьем и идем. Эй, малый! — и он, ухватив звонок, стал неистово звонить.
В кабинетик влетел половой.
— Чего изволите?
— Графинчик, солонинки и поросеночка.
Половой взмахнул грязной салфеткой, сунул ее под мышку и исчез.
— Пойдем и прославимся, — сказал Чухарев, потирая руки.
Спустя два часа они выходили из трактира «Плевна», пылая рвением сейчас же пуститься на розыски, и никто не заподозрил бы их в том, что они только что расправились с тремя графинами водки и с полудюжиной бутылок пива. Только Чухарев несколько оживленнее махал руками и чаще смеялся, а Калмыков стал еще мрачнее и угрюмее.
Помощник начальника сыскной полиции, узнав о том, что надумали эти два агента, беспрекословно распорядился отпечатать фотографию убитой по количеству участков для Калмыкова и выдать Чухареву веревки, клеенку, коробку и чашку.
На другой день агенты принялись за работу. Она была немаленькая.
Чухарев с утра до поздней ночи ходил с веревками по всем лавкам, спрашивая, не помнят ли покупателя этих веревок, но веревки были самые обыкновенные, и первый сыщик только и слышал один ответ: "Мало ли народа ходит? Где всех упомнить? Такая веревка везде есть. Может, и у нас куплено. А как узнаешь?" Но Чухарев не унывал и продолжал свой обход с настойчивостью монаха, давшего обет.
Калмыков не отставал от него в упорстве. Он взял список всех гостиниц и меблированных комнат и, пока фотограф печатал копии снимков с обезображенной головы, с одним экземпляром фотографии совершил обход всех вышеуказанных учреждений с целью опознания убитой. Но и его преследовала неудача. Хозяева, хозяйки, коридорные, прислуга при взгляде на мертвую голову с безносым лицом вздрагивали от ужаса и омерзения, а потом говорили: "Как такую узнать? Не припомним!" Однако Калмыков тоже не унывал.
Каждое утро оба этих агента аккуратно являлись к помощнику начальника сыскной полиции и уныло говорили:
— Ничего не нашли. Ни следа.
— Ну, молодцы! — укорял их помощник. — А я еще вас хвалил. Ищите, а то худо будет.
Агенты выслушивали этот укор и снова отправлялись на поиски.
Между тем помощник начальника сыскной полиции в свою очередь являлся к своему патрону и, разводя руками, заявлял:
— Ничего не нашли, стараются, но никаких следов.
— Ах, Господи! Режете вы меня, Август Семенович! — восклицал начальник. — Пригрозите им, пусть стараются.
— Я и то…
А начальник, в свою очередь окончив доклад градоначальнику, говорил последнему:
— А по розыскам об изрезанном трупе еще ничего не открыто.
— Возмутительно! Вероятно, мало стараетесь. Этак нельзя. Необходимо раскрыть это дело, необходимо!
— Приложу все старания, ваше превосходительство! — бормотал начальник и возвращался в свою канцелярию не в духе. — Черт знает что, — горячился он, обращаясь к помощнику. — Ведь убийца должен быть, Август Семенович? А? Так его непременно найти надо. Вот что.
— Приложу все старания, — отвечал помощник и на следующее утро распекал Чухарева и Колмыкова.
А они ли уже не старались? Чухарев обошел все лавки с веревками и теперь ходил с клеенкой, Калмыков разослал карточки по участкам, и их видели все дворники, а результат был все тот же, вернее — никакого результата.
Калмыков стал еще мрачнее и даже на время отказался от водки, а Чухарев потерял всякую развязность и ходил как мокрая курица.
Преступление налицо, а преступник исчез, как ключ в воду. А ведь, сколько людей его видели и могли бы уследить! Где-нибудь жила его жертва, и он посещал ее, и кто-нибудь отворял ему двери, помогал раздеваться и провожал его. Кто-нибудь продал ему и веревки, и клеенку, и чашку, и картонку, кто-нибудь нес его страшный багаж; кто-нибудь писал и выдавал ему квитанцию. И вот, если бы собрать всех этих людей и расспросить…
Чухарев хватался за голову и рычал так, что его жена испуганно вздрагивала.
"Собрать и расспросить", — сказать это легко, но когда в столице насчитывается чуть ли не два миллиона жителей, это является невозможным делом.
— Путилин и тот отказался бы, — шептал Чухарев, в отчаянии всплескивая руками.
— Завтра отказываюсь. Ну их, пусть выгоняют! — вдруг заявил Калмыков, выйдя однажды от помощника начальника, от которого только что получил обычный разгон.
— И я с тобой, — подхватил Чухарев. — Найти невозможно.
И вдруг в эту самую минуту появился человек, который не только знал убитую женщину, но указал и убийцу.
Чухарев и Калмыков сразу ожили.
V
БЛЕСНУВШИЙ СВЕТ
Как раз в ту минуту, когда Чухарев высказал полное сочувствие своему сотруднику по розыску, подошел господин и сказал, видимо теряясь:
— Как бы мне господина начальника повидать или кого из старших?
