Матренин двор и самодельные сани, которые прямо на переезде стали разваливаться потому, что «Фаддей для них лесу хорошего не дал» (239). Впрочем, еще в середине рассказа как бы скороговоркой сообщается о том, что «больше всего» Матрена боялась поезда: «– Как мне в Черусти ехать, с Нечаевки поезд вылезет, глаза здоровенные свои вылупит, рельсы гудят – аж в жар меня бросает, коленки трясутся. Ей-богу правда!» (221, 222) (Нужно ли говорить, что поезд сбивает Матрену как раз на полпути к Черустям?)
Тем важнее, что во вступлении к своему рассказу Солженицын описывает, как «по ветке, что идет к Мурому и Казани», даже железные советские поезда, словно в память о разметанном дворе Матрены, «замедляли свой ход почти как бы до ощупи» (205).
А на последней странице рассказа, где «советское» в духовном облике Матрены начисто вытесняется «русским» (из перечня небогатого имущества героини, приводимого в финале «Матрениного двора», не случайно исключено упоминание о плакате с «красно-желтой бабой»), Солженицын объединяет «деревенское» с доселе враждебным ему «городским» во всеохватном образе «всей земли нашей»:
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша (249).
О преамбуле к роману А. И. Солженицына «В круге первом»
Речь пойдет о коротком предисловии к итоговой редакции романа «В круге первом». Вот полный текст этого предисловия:
Судьба современных русских книг: если и выныривают, то ущипанные. Так недавно было с булгаковским «Мастером» – перья потом доплывали. Так и с этим моим романом: чтобы дать ему хоть слабую жизнь, сметь показывать и отнести в редакцию, я сам его ужал и исказил, верней – разобрал и составил заново, и в таком-то виде он стал известен.
И хотя теперь уже не нагонишь и не исправишь – а вот он подлинный. Впрочем, восстанавливая, я кое-что и усовершил: ведь тогда мне было сорок, а теперь пятьдесят.
написан – 1955—1958
искажён – 1964
восстановлен – 1968[15]
Как представляется, семантическая нагруженность этого текста (только притворяющегося чисто служебным, проходным) весьма велика.
Для начала: в предисловии ненавязчиво привлекается внимание читателя к едва ли не основной особенности композиции всего произведения – оно сбито в единое целое настолько рационально, что автор при желании может «разобра<ть> и состави<ть>» роман «заново», как хорошо отлаженный механизм. Еще раз это будет подчеркнуто уже на следующей странице книги, где представлены два параллельных и соотносящихся друг с другом столбика названий главок двух частей романа.
Для многих русских писателей и читателей слово «механизм» в качестве характеристики композиции романа прозвучало бы как оскорбление. Для бывшего учителя математики Солженицына, ни в жизни, ни в творчестве не терпевшего расхлябанности и приблизительности, в этом слове, как кажется, заключалась доблесть. Обратим внимание на наглядное «математическое» соотношение «было сорок, а теперь пятьдесят» в преамбуле к роману, а также на то, что существительное «круг», являющееся частью заглавия этого романа вместе с числительным «первом», при желании могут быть восприняты как взятые из словаря математика.
Соответственно, и на само предисловие к роману правомерно было бы взглянуть как на мельчайший элемент гигантского механизма произведения, в котором все устроено сверхпродуманно и ни слова не сказано «просто так», по наитию. (Напомним, что с изображения циферблата часов (то есть совмещения мотивов круга и механизма) начинается основной текст романа.) Хорошим примером такой продуманности может послужить свое образная «табличка» дат в финале предисловия. Не собираясь сейчас комментировать их с точки зрения хронологии написания, искажения и восстановления текста романа, отметим, что все названные Солженицыным даты чрезвычайно значимы для «большой» истории Советского Союза.
1955–1958 (роман пишется) – начало оттепели и XX съезд в 1956 году.
1964 (роман искажается) – освобождение Н. С. Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР и члена Президиума ЦК КПСС на октябрьском пленуме ЦК КПСС.
1968 (роман восстанавливается) – вторжение войск стран Варшавского договора (кроме Румынии) в Чехословакию и конец оттепели.
Таким образом, частная история написания, искажения и восстановления текста романа «В круге первом» накладывается на «большую» историю того государства, о котором в романе идет речь.
Далее. По крайней мере три героя романа (Нержин, Рубин и Сологдин), хотя и не только они, проходят испытание искушением, «большим соблазном». Государство предлагает каждому из этих персонажей нечто, за что придется заплатить дорогой ценой: осознанным предательством по отношению к другим людям и/или к себе самому (аналогия договора с дьяволом кажется тут не только вполне уместной, но и очевидной). Нержину удается устоять против большого соблазна, а Рубину и Сологдину – нет. В предисловии к роману «В круге первом» Солженицын неброско, но значимо включает в этот список себя самого, причем его вариант оказывается промежуточным. Чтобы увидеть свое заветное произведение опубликованным, автор по собственному признанию исказил его (то есть пошел на сделку с советскими редакторами, вольно или невольно представляющими дьяволоподобное государство), но затем обстоятельства сложились так, что автору удалось отказаться от компромиссного варианта романа и восстановить (улучшив) подлинник. Отсюда интонация сожаления и даже раскаяния, которая отчетливо звучит в предисловии: «я сам его <…> исказил <…> И хотя теперь уже не нагонишь и не исправишь…»
Эти наблюдения вновь возвращают нас к «табличке» в финале преамбулы к роману. 1955–1958 – оттепельная эйфория, роман пишется в расчете на публикацию в СССР. 1964 – со снятием Хрущева рушатся надежды на печатание полного текста романа, Солженицын делает уступки цензуре и искажает свое произведение. 1968 – ввод советских войск в Чехословакию знаменует окончательное крушение надежд на публикацию романа в Советском Союзе, что позволяет автору отказаться от компромиссного варианта и восстановить (дополнив) неподцензурную версию.
Наконец, и упоминание о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова, безусловно, введено в предисловие к роману «В круге первом» не случайно. Хотя Солженицын прочел «Мастера» уже после того, как закончил основную работу над книгой, он не мог не обратить внимания на некоторые важные точки схождения двух романов. В обоих представлено широкое панорамное изображение Москвы. В обоих возникают зловещие фигуры всесильного влас тителя и его приспешников, причем особое внимание уделяется изображению тайной полиции. А главное, в обоих романах в роли одного из главных героев выводится писатель (в «Круге» – писатель, только еще готовящийся приступать к своему поприщу), противопоставляющий злу и лжи окружающего мира слово правды об истории и современности.
С одной стороны, как совершенно справедливо отмечает А. С. Немзер, солженицынское «сравнение в авторской преамбуле с
