К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде. Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит… Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая… Виноват, товарищ старший лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно, хайло не откроют.
Ну, Пиньков — парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак игриво по холке — та, дура, и растаяла.
Прошли в бункер. А там ещё один пупырчатый, да такой, что и «Смирно!» ему не скомандуешь. А скомандуешь — всё равно толку не будет, потому что потолок в бункере низковат.
— К колдуну с докладом, — говорит рядовой Пиньков.
А мордоворот этот его вроде и не слышит — смотрит с весёлым удивлением на съёжившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть или погодить немного.
— Э! Э! — говорит Пиньков. — Ты на него так не смотри. Это со мной.
В жёлтеньких глазёнках у пупырчатого — сожаление. Поглядел ещё раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки. А там — дверца. К колдуну, видать.
Хотели оба пройти — не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает, а на гномика рычит: нет, и всё. Что тут будешь делать!
— Ладно, — говорит Пиньков. — Придётся тебе, Голька, в предбаннике подождать. Если кто обидит… — тут Пиньков поворачивается и пристально смотрит в глаза пупырчатому. — Скажи мне — голову буду свёртывать против резьбы. Чтоб враз и навсегда.
Вошёл. Лежит колдун живёхонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворённо чему-то улыбается. Увидел Пинькова — обрадовался.
— А, служивый! Здорово, здорово…
— Здоровей видали, — холодно отвечает ему Пиньков. — Ты что ж делаешь, дед?
— А что такое?
— Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..
— Быть того не может, — лукаво отвечает колдун. — Мне об этом никто не докладывал…
— Ещё бы они тебе сами на себя стучали! — говорит Пиньков. — Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло: селекционеры и те впроголодь живут!..
— Да-да, — прикинувшись озабоченным, говорит колдун. — Вот это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам ставки поднять…
— Да разве в одних селекционерах дело? — перебивает его Пиньков. — Я вон гномика с собой привёл, он тебе больше моего расскажет!
— Ни-ни-ни, — испуганно говорит колдун. — Ни в коем разе. Сам говоришь: порядок должен быть. А по порядку это не ко мне. Это к моему заместителю по гномиковым делам.
— Это какой же заместитель? — спрашивает, ужаснувшись, Пиньков. — Это тот, что ли, мордоворот за дверцей? Да он же гномиков живьём глотает — по нему видно!
— Строг, — бодро соглашается колдун. — Что строг, то строг. Пожаловаться не могу.
— Ну, дед! — говорит Пиньков. — Ну, дед! Завалил ты службу!
Сбросил колдун ноги на пол, сел, руки в бока упёр.
— Ну и завалил! — признаёт с вызовом. — И что мне за это будет? Бога-то всё равно нет!
Вот так, товарищ старший лейтенант! Верно поэт предупреждал: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…» Это нам с вами — что есть Бог, что нет его — Устав помним и службу знаем. А такие вот, как этот колдун… Он пока грозу чувствует — вроде бы ничего служит. Но как только понял, что начальства над ним нету — всё! Рви провода, топчи фазу…
«Вот это удружил я гномикам!» — думает Пиньков.
— Ну ладно, — говорит он, вроде бы остывая. — Бог с ним, с Богом. Я ведь к тебе по другому делу-то. Вот когда я в прошлый раз здесь был, у меня такая штука, помнишь, за плечом висела. Автомат называется.
— Ну, — соображая, говорит колдун.
— Ну так вот оставил я его здесь. А вещь казённая, я за неё отвечаю. Ты думаешь, почему я вернулся-то?..
Обрадовался колдун.
— Ну вот, — говорит. — Сам на сознательность давишь, а сам казённые вещи бросаешь где попало.
— Не твоя печаль, — отвечает Пиньков. — Я бросил — я и отвечу. Ты мне лучше скажи: он не у тебя тут случаем?
— Кто?
— Автомат.
— А что, на месте нету?
— Да нету, — говорит Пиньков. — Смотрел.
— Ну, значит, подобрал кто-нибудь, — говорит колдун.
— А кто?
— А кто ближе — тот и подобрал.
«Ага, — размышляет Пиньков. — Значит, скорее всего, тот пупырчатый из-под ближнего дерева. Зря я тогда с ним до конца не разобрался…»
— Погоди-ка, — говорит. — А вот, болтают, ещё реликвия какая-то где-то там у гномиков появилась. Может, автомат, как думаешь?
— А Бог её знает, — беззаботно отвечает колдун, тонко давая понять, что помнит он, помнит про отсутствие Бога.
«А! — думает Пиньков. — Была не была! Попробуем взять на пушку».
— Слышь, дед, — говорит. — А ведь я в прошлый раз нарочно тебе соврал. Вижу: развёл, понимаешь, показуху! Дай, думаю, совру, что Бога нет. Так что погорел ты, дед! Нет Бога кроме Бога, а я — Проверяющий Его.
Уставился колдун на Пинькова — и ну хохотать:
— Ой, не могу… — Одной рукой отмахивается, другой слезы утирает. — Ой, распотешил, служивый… Ой, уморил… Да ежели бы Бог был — он меня давно бы уже громом пришиб!.. Так что ступай, служивый, ступай… Ищи своё имущество, а то влетит…
— Ну ладно, дед! — в сердцах говорит Пиньков. — Ну ладно! Только имей, дед, в виду: отыщу автомат — тебя первого в расход выведу!
— И большой расход? — с хитрецой спрашивает колдун. (Тёмный, видать, неграмотный.)
— А вот найду — узнаешь! — отрезал рядовой Пиньков и вышел, хлопнув дверцей.
Глава 4
Вышли из бункера.
— Ну что? — слабеньким голосом спрашивает Голиаф. — Накажет?
— Кто?
— Колдун.
— Кого?
— Пупырчатых.
Оглянулся Пиньков на бункер, насупился.
— Ага, — говорит. — Накажет. Со временем… Давай-ка, Голька, подтянись. Чтобы морда была бодрая — от колдуна идём…
Всё по Уставу, товарищ старший лейтенант. Присутствие духа солдату терять не положено ни в каком случае. Пересекли стриженую зону с бодрыми мордами, ну а в бурьяне уже призадумались. Согласитесь, товарищ старший лейтенант, было над чем призадуматься.
И вдруг где-то совсем рядом — шум, гам, визг!..
— Ложись!
Залегли.
— Жди здесь, — тихо командует рядовой Пиньков и ползёт на шум. Выглянул из-за куста, а там… Чистое побоище, товарищ старший лейтенант! Гномиков нет — одни пупырчатые. Ну разборка разборкой. Шерсть летит, хвосты хрустят, ухо лежит выплюнутое…
Подивился Пиньков на такое дело и пополз обратно.
— Ничего себе! — говорит. — Выходит, они у вас и друг друга тоже?..
— Ещё как! — вздрагивая, отвечает Голиаф. — Дня не проходит, чтобы не погрызлись…
— А им-то чего делить? — недоумевает Пиньков.
— Да деревья…
И выясняется ещё одна тонкость: оказывается, пупырчатые гномиков даже и за врагов не считают. Да оно и понятно, товарищ старший лейтенант! Ну сами подумайте, ну какой из гномика враг, если он даже укусить никого как следует не может!.. Так что главный враг пупырчатых — сами пупырчатые. Отъелись, размножились, а деревьев-то не прибавляется! Вот и рвут друг друга почём зря… Ну а гномикам в такой ситуации главное — не подворачиваться. Подвернёшься — перекусят…
«Ладно, — думает Пиньков. — Это мы учтём».
Дали здоровенный крюк и обошли драку сторонкой. Потом ещё одну. Потом ещё… Верите ли: четыре драки обходить пришлось. Видно, в прошлый раз, когда к колдуну направлялись, просто день тихий выдался…
Ну и подзадержались, конечно. К Голькиной яме вышли аж на следующее утро. И то ли выходной у них в овраге, то ли что, но только полна яма гномиков. Один столбиком, как суслик сидит в уголочке, и в глазах у него что-то такое теплится. Не то мечта, не то надежда. Два других кусок фанерки не поделили: стоят нос к носу на четвереньках, одно плечико выше другого, и трусливо друг на друга рычат. Там рычание — смех один! Горлышки трепещут — лягушачья трель получается…
«И здесь бардак!» — с горечью думает Пиньков.
Спрыгнул он в яму, поставил драчунов по стойке «смирно» и назначил во внутренний наряд.
— Яму — прибрать! — командует. — Чтобы всё, как у кота, блестело! За ведром, за шваброй бегом… марш!..
И поворачивается к тому, что столбиком сидит в уголочке.
— А ты, сачок, чего размечтался? Встать!
— Нельзя ему… — умоляюще шепчет из-за плеча Голиаф.
Ну, гномик растерялся, встал. А под ним — можете себе представить? — яйцо. Большое такое, круглое. Гномики-то, товарищ старший лейтенант, оказывается, яйцекладущие! И пупырчатые, кстати, тоже…
— Виноват, — смущённо говорит Пиньков. — Вольно, браток, давай высиживай дальше…
Тут вернулись дневальные с ведром и со шваброй… Откуда там ведро и швабра? А как же без них, товарищ старший лейтенант?.. Вернулись, значит, дневальные… Они, кстати, братьями оказались. Одного Иоанн зовут, другого — Иаков. Приборочку провели, всё блестит, как у кота. Банку ту забытую в уголке откопали, Пиньков сам паёк разделил на всех по-честному, гномики на него уже чуть ли не молятся… Никак нет, товарищ старший лейтенант, ни на что не намекаю. Вполне нормальные уставные отношения. А что зовут их так — да мало ли как кого зовут!.. Вон во второй роте ефрейтор Дракула — так что ж его теперь, осиновым колом, что ли?..
