Не приспособлены мои извилины к пониманию физики. Собеседник упрощал все до предела, а я едва понимал сказанное. Начал он с неравномерности расширения Вселенной, с давних попыток ученых использовать эту неравномерность в своих интересах. Далее поведал про кипящий вакуум. Выбирали чистое пространство, в котором ни полей, ни частиц, — в таком пространстве происходят странные вещи, к примеру, самые разнообразные частицы самозарождаются и тут же исчезают, поскольку нет энергии на то, чтоб разделиться. Это и называется кипящим вакуумом. В лаборатории как раз разделяли их — частицы от античастиц, закачивая внутрь энергию, создавая «карман» в пространстве, инфляционный пузырь, овитый силовым полем. Внешние его размеры ничтожны, но внутренние адекватны нашему миру.
Как это происходило, я не понимал в принципе, но догадался спросить, сколько получалось этого внутреннего пространства. Олег пожал плечами. От кубометра до нескольких сотен, в зависимости от мощности закачки и чистоты вакуума. Температурный, атмосферный и прочие режимы также соответствуют. Затем в ходе исследований они наткнулись на предсказанный еще в шестидесятые академиком Адамяном предел существования «кармана» — сто восемнадцать секунд. После успешно ввели в него атомы, аннигиляции не было, не случилось и охлопывания Себоревича-Гнедых. Затем увеличили объем загружаемого пространства, подтвердилась теория Переяславского о временном расхождении. А в марте сумели создать стационарный двадцатисекундный проход. И тогда убедились в полной безопасности «кармана» для высших существ, на примере крыс и шимпанзе. Уточнили теорию, опровергнув теорему Мелитмана, заменили ее уравнением Короткова. Временное расхождение нагруженного инфляционного «кармана», согласно исследованиям лаборатории, оказалось экспонентциальным, начиная с массы свыше пятидесяти девяти килограммов.
Я снова попросил Олега уточнить, что на сей раз имеется в виду.
— Профессор сделал это сам, я знаю, — не без гордости в голосе заявил он. — Забрался в «карман» и провел там по часам лаборатории трое суток. При его массе в семьдесят два килограмма, внешнее расчетное время пребывания должно было составить семьдесят один час сорок минут и шестнадцать и четыреста девяносто пять тысячных секунды. Расхождения не случилось! — с ликованием в голосе закончил Олег и взглянул на меня. Потихоньку кое-что начало до меня доходить.
— То есть, если влезть в этот «карман» с железяками, на ваши сто двадцать секунд, сколько для внешнего наблюдателя времени займет?
— Сто восемнадцать, — тут же поправил меня он. — В зависимости от массы…
— Два Коротковых. — Он взялся за инженерный калькулятор и бумагу. — Получалось тринадцать лет и семь месяцев. Сами посчитайте, каждый килограмм после предела дает прибавку, равную числу Эйлера, возведенную в степень дополнительной массы, минус поправка, равная массе, возведенной в один и двадцать три минус половина массы…
— Когда он это проделал?
— К сожалению, без нас, отпустив всех на выходные или во внеплановые отпуска. Понимаете, он ведь соблюдал секретность, предписанную спонсором, может, поэтому решил рисковать самостоятельно, не подвергая ничью другую жизнь опасности. Так спешил, но получив желанное, вдруг вернулся к обезьянам.
— Как вы обнаружили, что профессор отправлялся в «карман»? Догадаться, наверное, было нетрудно, хотя бы по информации в программном обеспечении. Многие догадывались?
Да все, мы между собой обсуждали поступок и возможные последствия, ведь мало ли как скажется разорванное пространство в будущем, это пока биоритмы мозга крыс и обезьян в норме, но…
Секрет Полишинеля.
— Ему кто-то помогал или он делал все один?
— Нет, одному невозможно, сторож говорил, приезжал человек из компании, один или двое. Чаще один или одна.
— Давно и часто ли?
— Как с обезьянами удача пошла, с конца февраля, нет, даже раньше, как инвертирующий проход сделали.
— Коротков ставил эксперименты при них?
Олег помялся.
— Солидные люди, сторож говорил, приезжали на дорогой машине. Он их в глаза раньше не видел. Фигурка интересная на капоте, девушка с глобусом.
— Теперь понял, почему нефтегазовый спонсор, — сухо сказал я.
— Ну еще бы, при их доходах, они могут позволить…
— Сверхдоходы — в прошлом. Газ дешевеет. Станислав Федорович ничего не говорил об этом?
— Говорил, но… — он замолчал. Нахватался верхушек от спонсоров, жаргона финансовых воротил. Понимал ли вообще, что говорит? Нет, понимал, конечно, ведь свою аферу он провернул. Если аферу и если провернул.
— Профессор часто бывал в незапланированных отпусках? — продолжал я пытать парня.
— А… простите, это правда так серьезно, ну насчет нефти? Профессор ни разу не говорил. Ведь если бы…
Пришлось его разубеждать. Затем он сказал:
— На моей памяти, он ни разу не отдыхал. Как получил первый грант, начал осваивать, работал не покладая рук. Если и выезжал, то только в деловые поездки… да что я пересказываю, вы же все слышали вчера.
— Последние месяцы, когда только вы опыты проводили?
— Один раз, в Тюмень, на десять дней. Какие-то переговоры, Святослав Федорович очень не хотел ехать туда, но дело касалось нашего спонсора, тут не откажешься. Его еще задержали там, потом здесь. Вернулся очень усталый, нервный. — Похоже, Олег один был столь внимателен к шефу. Надо будет опросить сторожа об этом тоже. Я задал вопрос о том, были ли еще охранники. — Нет, сторож у нас был один, Евгений Александрович, вохровец, он за версту людей чуял.
Непонятно. Кому надо удалить сторожа, чтобы войти и выйти? Для чего? Конкуренты, кто-то из сотрудников? Рискованно и ненадежно. Андрея Семеновича потревожить придется. Но сперва сторож.
Я стал прощаться, Олег пытался удержать меня, не хотел терять собеседника. Пригласил заходить еще, напомнил номер своего мобильного, извинился, запунцовел. Проводил до остановки, прямо в шлепках. Махнул рукой на прощание, и так и стоял, пока мой автобус не завернул.
Я позвонил капитану. Его мирок послушать. Под конец нашей с Женькой семьи мне очень хотелось иметь детей, Она противилась. Не может она себе, это, дескать, позволить, да и мы слишком разные. С последним и ушла. Короткову, наверное, говорила то же. А, нет, у него дочь от первого брака. Едва ли не ровесница Женьки. А ведь Коротков все знал. Про меня точно, Женя сама говорила.
— Иволгин, и в выходные копаешься в этом деле? — без вступления начал разговор капитан. — Неужто заплатила? — Удивительно тихо было у него дома. За городом он, может, хотя у него нет дачи. Вот странно, ведь должен быть лихим мздоимцем, подонком и вором, профессия обязывает. Но — нет. Брал, конечно, — закрывал глаза и дела, — но не так чтобы очень, не лихо, самую малость, по необходимости соблюдать статус. Не то честь мешала, не то лень, или все вместе. Странный он, этот капитан. Наверное, потому и не продвинулся. Сорок семь, а всего четыре звездочки.
Я спросил о стороже. Долгая пауза, потом он все же решился:
— История, скажу я тебе. У него пищевое отравление случилось, семгой просроченной решил побаловаться. А эти… не тот укол сделали. Анафилактический шок, кома и смерть. Сегодня утром сообщили, чтоб их…
Пропал свидетель. Будто специально. Я послушал еще капитана. Эксперты следов взрывчатки, летучих реактивов, взлома не обнаружили. Посторонних почти нет, только жена Короткова и из нефтегазовой компании три человека, больше различимых отпечатков не нашлось.
Сделав паузу, он продолжил: исследовать удалось не всё, в лаборатории натоптано секретарем, увидевшим сторожа. Ожидая «скорую» и полицию, он проверял, не похищено ли что-то бесценное. Секретарь приставлен спонсором, приглядывал за Коротковым и этим достал сильно. Коллеги профессора говорили вчера, что они почти не общались. А сам он, выбрав для доверительных дел единственного Олега, не шел на контакт с другими.
Значит, с Женькой у Короткова не выходило. Только сейчас осознал. Она жаловалась на холодность, но начала-то первой. Убоявшись — положения, разницы в возрасте, может, привязанности вообще. Ведь и со мной второй раз вышло так же… мне захотелось позвонить, услышать голос. Набрал номер. Долго никто не отвечал, я начал бояться, что связь сейчас оборвется таймером, успела.
— Из-за тебя знаешь откуда прибежала? Что-то случилось? Или… — голос замер, я слышал далекий плеск воды. Обнаженная или кутаясь в полотенце, стоит посреди комнаты. Хотел представить, но не получилось. Уже не помню ее такой.
— Нет, нет, ничего. Хотел услышать тебя.
— А все-таки? Ты ведь просто так не звонишь.
— Совсем ничего. Я… я правда хотел… — Разговора не получилось.
Отключился, стал вызванивать Андрея Семеновича. Но договорился о встрече только на вечер — хотелось побыть одному. Наедине с безнадежным прошлым, хранившимся в сундучке под шкафом. Патефон, когда-то купленный на барахолке: она любила Козина и шуршание иглы о пластинку. «Машенька», «Жалобно стонет», «Калитка», «Нищая» — купил все, что было им спето. Во время обысков одного из свидетелей нашлось немало пластинок, я попросил отдать их мне, и отдали.
