Шагая по дороге, он стал на ходу сочинять свою историю. Большей частью она состояла из повторяющихся «Не знаю». Вот, что он, например, им скажет: «Я не жду от вас, что вы мне поверите. Поэтому меня совсем не обидит, если вы не поверите ни единому моему слову. Только постарайтесь выслушать меня до конца, воздерживать от каких-либо действий, и подождите, пока ФБР не проверит отпечатки моих пальцев…». И все дальнейшее в таком же роде.
Солнце поднялось уже довольно высоко — до шоссе оставалось рукой подать. Обоняние его, обостренное голодом, различало добрый десяток запахов, принесенных ветерком пустыни: пряный аромат шалфея, характерный для гремучей змеи, вздремнувший в холодке под камнем, слабый душок ацетилена, саднящую горло асфальтовую вонь. Значит, шоссе уже совсем близко, возможно, что дух от недавней заплаты на одной из выбоин. Затем неожиданно нахлынуло острое зловоние двуокиси серы, забив все остальные запахи и так же быстро исчезло, оставив резь в ноздрях и учащенное дыхание. Он потянулся за носовым платком, но его не оказалось. Откуда могло здесь появиться такое зловоние, от чего. Не сбавляя шага, он внимательно осмотрел горизонт и обнаружил далеко к западу затемнявший небо дым. Похоже, что это чад небольшого города или завода, загрязнившего атмосферу. В его время — мысль эта не без труда сформировалась в его мозгу — в здешних местах такого города или завода не было.
И вот он на шоссе. Оно стало намного лучше. Хотя, как и раньше, на нем были только две полосы, теперь оно было заасфальтировано гораздо аккуратнее, поднялось выше прежнего уровня почти на три дюйма за счет подсыпки гравия и добавки асфальта и было щедро снабжено кюветами с обеих сторон.
Куда идти? Будь у него монета, он бы подбросил ее, но в лаборатории в Лос-Аламосе можно было жить неделями, не расходуя ни цента. Дядя Сэм взял на себя заботы обо всем — от сигарет до надгробных плит. Он повернул налево и побрел на запад, в направлении темного пятна на небе.
Я — животное, обладающее разумом, не переставал он твердить себе, и я должен воспринимать все, что произойдет, не теряя здравого смысла. Я должен обернуть себе на пользу все, что удастся, а остальное попытаюсь понять…
Позади него послышался отдаленный вой сирены, затем он стал все громче и громче. Обладающее разумом животное отпрыгнуло в кювет и, дрожа за свою драгоценную жизнь, старалось держаться подальше. Вот сирена уже совсем рядом, и послышалось урчание моторов. Когда от их рева едва не полопались барабанные перепонки, Ройланд приподнял голову, чтобы хотя бы разок взглянуть на дорогу, и сразу же нырнул назад, вглубь кювета, будто сраженный гранатой, взорвавшейся у него внутри.
Прямо по центру двухстороннего шоссе мчался конвой, подминая под себя белую разграничительную линию. Сначала мимо него пронеслись три разведывательные бронемашины со спаренными пулеметами. В каждой из них виднелись только головы японских солдат в касках. Затем проследовал высокий трехосный бронетранспортер, у которого чисто для видимости в кормовой части была установлена пулеметная башенка — никелированные стволы пулеметов были явно непригодны для употребления. В открытом люке располагался японский адмирал в пилотке, рядом с ним сидел офицер СС, одетый во все черное, с лицом, будто вырубленным топором. Затем, в арьергарде, шли еще два броневика…
— Мы потерпели поражение, — задумчиво произнес Ройланд, сидя в кювете. — Пригодные только для парада ткани со стеклянными окнами значит, мы проиграли войну давным-давно.
Были ли на самом деле на адмиральской форме знаки Восходящего Солнца или это ему только почудилось?
Он вылез из кювета и снова побрел по модернизированному шоссе на запад. Он просто был неспособен на то, чтобы вот так запросто сейчас заявить: «Я отвергаю этот мир», испытывая такую жажду, которую испытывал сейчас Ройланд.
Он даже не повернулся, когда его догнала направляющаяся на запад какая-то очень странная, методично полыхающая машина и остановилась с ним рядом.
— Зиг хайль! — раздался удивленный голос. — Что это вы здесь делаете?
Машина была столь же нелепой, как и тот танк для парада. Это была просто самодвижущаяся повозка, детские санки на колесах, приводимые небольшим шумным открытым моторчиком с воздушным охлаждением. Водитель восседал на узеньком сидении вроде велосипедного седла, а позади него, занимая всю заднюю часть крохотной платформы, были расположены два десятикилограммовых мешка с мукой. У водителя было высохшее лицо, характерное для уроженцев Юго-Запада. На нем была мешковатая синяя роба, которая очевидно была хоть и формой, но не военной. На груди чуть выше непонятного ряда поблекших полосок к материи была пришита ленточка с именем: Мартфилд Е., 121884, П-7, НКОТД 43. Увидев, что Ройланд смотрит на ленточку, незнакомец любезно произнес: — Меня зовут Мартфилд. Я — платный мастер седьмого разряда, но нет никакой необходимости обращаться ко мне в соответствии с моим чином. Все ли у вас в порядке, милейший?
— Очень хочу пить, — сказал Ройланд. — А что означает это НКОТД 43?
— Вы умеете читать? — изумился Мартфилд. — Ваша одежда…
— Что-нибудь попить, пожалуйста, — взмолился Ройланд.
В это мгновение все остальное не имело для него ровно никакого значения. Он плюхнулся на платформу, как кукла, у которой подрезали веревочки.
— Эй, парень! — сердито и одновременно как-то странно выпалил Мартфилд, выплевывая слова изо рта, будто с трудом сдерживая внезапно охвативший его гнев. — Мог бы и постоять, пока я не приглашу тебя сесть!
— У вас есть вода? — тупо спросил Ройланд.
— Ты что-то слишком много себе позволяешь, — отрывисто пролаял Мартфилд.
— Я был физиком-теоретиком… — начал было устало Ройланд.
— Хо-хо! — неожиданно рассмеялся Мартфилд. Злость его как рукой сняло. Он запустил руку в свой мешковатый балахон и извлек полулитровую флягу, в которой что-то булькало. Затем, начисто забыв о том, что у него в руке фляга, плутовато поддел Ройланда пальцем под ребра и произнес: Этого следовало ожидать. Эх вы, ученые! Предполагалось, что кто-то тебя подберет — но это должен был быть другой ученый, а? Ха-ха-ха!
Ройланд взял из его руки флягу и стал пить. Значит, ученому здесь положено быть идиотом — хотя и ученым — так что ли? Не обращай на это пока внимание, сказал он сам себе. Пей. Говорят, что не следует наполнять желудок водой после сильной жажды. Сейчас это показалось ему еще одной из тех пуританских заповедей, которые люди придумывают из ничего только потому, что звучат внешне весьма благоразумно. Он осушил флягу до дна, не обращая внимание на те тревожные взгляды, которыми его одаривает Мартфилд, платный мастер седьмого разряда, и пожалел только о том, что таких фляг не оказалось три или четыре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
