Были и неприятности. Жених написал о предстоящей свадьбе своей сестре Асунсьон Балькарсель, и та ответила, что ей неизвестно, кто такие эти Лопесы, но мужу ее, мол, удалось узнать, что происхождения Чепепон весьма сомнительного. Это предупреждение не возымело действия, тогда Асунсьон снова написала, что, мол, дочь этого дона Безродного не будет спать в постели ее матери. Все дело было в том, что жаждавший стать тестем Себальоса Чепепон Лопес когда-то в юности был простым учеником в магазине тканей того самого дона Хосе Луиса Регулеса, который едва не разорил дядюшку Панфило своей конкуренцией. У молодого Чепепона родилась внебрачная дочь, он ее удочерил, и она-то была та самая Аделина, которая теперь намеревалась обесчестить ложе красного дерева Маргариты Мачадо и Гильермины Монтаньес. «Но ведь наш дед Ихинио тоже начинал учеником в магазине», — говорил себе Родольфо. В декабре 1926 года он и Аделина обвенчались, и в каменном особняке уже не слышался смех веселых партнеров по домино. Родольфо был очень доволен своей декларацией независимости, но вскоре ему довелось снова ощутить бремя семейной традиции — прямодушие деда Ихинио, героизм дяди Франсиско, неподкупность дяди Панфило, аристократизм Гильермины, энергия Пепе Себальоса, — когда в следующем году чета Балькарсель переехала в Гуанахуато и потребовала, чтобы молодая пара освободила дом предков. Хорхе Балькарселю дель Мораль было поручено президентом Кальесом[33] провести детальное исследование экономики их провинции. Положение обязывало его вести открытый образ жизни. Балькарсель, который в двадцать лет бежал, напуганный топотом копыт революционной кавалерии, вступил затем в London School of Economics.[34] Двадцати девяти лет он вернулся в Мехико с ореолом знатока новейших достижений науки. Когда генерал Кальес приступил к реорганизации финансовой жизни страны, Балькарсель оказался нужным человеком. И вот новоиспеченный экономист в брюках гольф и в клетчатом кепи заявил толстяку коммерсанту, что тот должен уступить ему отчий кров.
— Характер его профессии позволяет ему проживать в верхнем этаже магазина, где жил дядя Панфило. Мне же, по роду моих занятий, необходим большой дом.
Это сказал Балькарсель, и отныне его голос будет голосом повелителя.
— Нет, мы не согласны, — осмелилась возразить Аделина. — Вы, должно быть, еще не знаете, что мы, Фито и я, поддерживаем отношения с лучшими семействами Гуанахуато. У нас бывают гости, как и при жизни Гильермивы, да, да!
Как прошел первый год супружеской жизни Аделины и Родольфо? Родольфо, женившись, видимо, счел своим долгом по возможности поддерживать стиль жизни истинного Себальоса. Брак всегда ведет к переменам в духовном облике: в случае Родольфо Себальоса единственно вероятной переменой был переход от благодушного, беспечного, бездеятельного существования к жизни — как бы это сказал он сам? — более серьезной, более степенной. В него никогда не верили. Он не мог получить юридическое образование. Мать отстранила его от управления поместьем. Теперь он покажет, что способен быть таким же образцовым главой семейства, как его отец. Это преображение стоило ему не слишком большого труда: если Родольфо был внуком Маргариты жизнерадостной, он также был сыном Гильермины чопорной. Надо признать, что Аделина со своей стороны сделала все возможное, чтобы направить его по этому пути. Поведение этой женщины было своего рода самоубийством: она стремилась войти в лучшее общество, ради чего Родольфо должен был вести светский образ жизни, но именно из-за этого становилась со временем все заметней вульгарность самой Аделины. Она не понимала, что залог ее счастья был, наоборот, в том, чтобы Родольфо продолжал жить по-прежнему, беспечно, безалаберно. Она была бы идеальной женой любителя домино. Но именно Аделина заставила Родольфо закрыть двери дома для его давних партнеров. Аделина ограничила шумные визиты дона Чепепона, теперь он приходил только на воскресный обед. Аделина уговорила мужа отпереть большую французскую гостиную, она же составляла списки гостей из высшего круга. Она потребовала, чтобы Родольфо взял в магазин приказчика, а сам сидел в помещении наверху, названном «конторой». Она же, наконец, согнала с уст коммерсанта неизменную его улыбку. Но, увы, появляясь в субботние вечера перед неумело подобранным обществом из представителей старинных семейств, Аделина давала мужу возможность сравнивать. И не то чтобы манеры гостей были чрезмерно изысканны, просто всякий раз оказывалось, что Аделина стоит еще на ступеньку ниже весьма среднего провинциального уровня. Все говорили приглушенным голосом, Аделина — крикливым. Все были неискренни, Аделина тут переигрывала. Все были набожны, Аделина — вульгарно набожна. И все обладали минимумом знаний общеизвестных вещей, у нее же не было и этого минимума. Пошли толки: безвкусица, отсутствие такта, плохое воспитание. И Родольфо, намереваясь возродить традиции дома, должен был выслушивать эти упреки. По мере того как осуществлялись планы жены, чувства мужа остывали. Начались пререкания, упреки, ссоры, слезы.
Таково было положение, когда в Гуанахуато появилась чета Балькарсель, и Родольфо очутился между молотом и наковальней: ему грозила потеря независимости и вдобавок — отчуждение от Аделины. Он упросил сестру пожить вместе несколько недель. Супруга Балькарселя, лишь учуяла, что происходит в доме, сразу же согласилась. И тут пошло — каждый шаг Аделины подвергался критике: и в кладовой тараканы, и на консолях пыль, и когда вела хозяйство донья Гильермина, все было по-другому.
— Дорогая моя, если ты и впрямь хочешь сохранить наших друзей, позволь мне распорядиться ужином. Ты же знаешь, над тобой все смеются. Есть вещи — ты согласна? — которые усваиваются с молоком матери.
Через две недели удрученная дочь дона Чепепона объявила, что хочет погостить у отца, и никто ее не удерживал. Когда же месяц спустя поставщик заморских деликатесов явился в магазин у храма св. Диего сообщить Родольфо, что Аделина ждет ребенка, муж, почувствовав угрызения совести, пошел советоваться с Асунсьон. Сестра сразу же растолковала ему, что, когда родится ребенок, надо его взять в дом, чтобы он рос в соответствующей среде, и что надо расторгнуть этот столь неразумный брак, оставить эту вульгарную женщину и взять жену, достойную его семьи и его общественного уровня. Немало тревожных ночей провел бедняга Родольфо, размышляя о противоречиях своего положения. То он снова чувствовал себя краснощеким беспечным юношей, то был мужчиной, решившим остепениться. Сердце его терзала жалость; потом он говорил себе, что сестра права; потом представлял себе одинокую роженицу; потом с досадой вспоминал о беспорядках в хозяйстве, о желании соблюдать лишь внешние приличия. А пока он колебался, Асунсьон действовала и в один прекрасный день поднесла брату младенца, белокурого и румяного, как его дед. Спросить о матери коммерсант уже не осмелился, и на крещении присутствовали только Родольфо и крестные, чета Балькарсель. Ребенок вскоре научился называть Асунсьон мамой.
3
В нижнем этаже вокруг патио — помещения для прислуги. В непогоду скрипит прикрепленная к стене винтовая лестница, она ведет на плоскую крышу и в спальню Родольфо Себальоса. Когда супруги Балькарсель заняли дом. Родольфо предоставил им большую супружескую спальню, а сам перешел в соседнюю. Но Асунсьон объяснила ему, что хотела бы держать ребенка поближе к себе и что для мужчины, ведущего холостяцкий образ жизни, удобней более отдаленная комната. Родольфо вернулся к погребку сада Единения, к субботним посещениям публичного дома и к воскресным пирушкам. Скрипучие железные ступеньки каждый вечер оповещали о его медленном восхождении. Но он чувствовал себя вознагражденным за это физическое усилие: как чудесно светился в лунном сиянии уснувший Гуанахуато, как славно вспыхивали одинокие огоньки в жилых кварталах, в горах, в крестьянских хижинах! Толстяк пыхтел, задыхался, порой ему было страшно, что он поскользнется и упадет. Вскоре он, однако, привык к своему месту вне домашнего центра тяжести. Расположение его спальни избавляло от бесед с гостями, посещавшими вечера доньи Асунсьон.
С появлением сеньоры Балькарсель старый отцовский дом зажил вновь в ритме времен доньи Гильермины. Завтрак в восемь, обед в полвторого, ужин в девять. Утром — ранняя обедня и домашние дела, после обеда — визиты и вечерняя молитва, по четвергам — рукоделие. Балькарсель быстро взял в свои руки бразды правления, и Родольфо отошел на второй план. Одной из больших проблем для ребенка было — как обращаться к этим двоим. Почему это муж мамы — его дядя, а папа его спит в другом конце дома? Кого он должен больше слушаться — красиво одетого строгого господина или добродушного толстяка?
