Като потянулась за мобильником.
— Арчи, слушай, у тебя в последнее время нет проблем со сном?
— Что? Со сном?! — Начальник отдела явно не ожидал звонка посреди ночи. — Сколько надо выпить там, на Дне рождения, чтобы хватило наглости измываться над своим начальником полчетвертого утра? Завтра же пиши увольнительную.
— О… — Като только сейчас обратила внимание на положение стрелок на циферблате часов. — Извини…
Поздно. Отключился.
И вовсе она не пьяна, ну что за несправедливость. Корпит все ночи напролет над этой Книгой, чтобы взамен ежедневно чуть что слышать на работе «пиши увольнительную», по поводу и вообще без всякого повода.
Като сокрушенно вздохнула. Как бы ей не хотелось послать все к чертям, не могла она взять и написать сейчас заявление на увольнение. Ибо младшей сестре нужно помогать с учебой, а еще надо платить за квартиру и набивать на оставшиеся гроши съестным холодильник, опять же за двоих.
Канта — где она, кстати, и в чьей компании продолжает праздновать? Телефон вне зоны доступа.
Наша исследовательница древностей с трудом дождалась рассвета. От нечего делать написала длинное пространное письмо о катастрофе на кухне с участием Канты, люстры и шоколадного фонтана и засунула этот опус в дверь соседям этажом выше. Может, проще было сложить записку самолетиком и запустить в их квартиру через образовавшуюся дыру в потолке, но Като решила, что милосерднее с порога предупредить их о предстоящем зрелище. Выехала из дома раньше обычного, попала в пробку и потому опоздала, и на работе прямо в плаще вломилась к своему начальнику Арчимбольдо Викторовичу в кабинет.
— На ловца и зверь бежит! Может, дамочка, мне вас, так сказать, повысить за вчерашнее? — И с весьма своеобразным чувством юмора прижал ее к столу. Не сказать, что Като была в восторге от таких его выходок.
— Ну что за арчимбольдески… — В силу их разницы в росте Като легко, но осторожно отстранила его от себя.
— До твоего петросянства мне далеко, как ни крути! — С жаром отозвался Арчи. Про себя Като отметила, что начальник, слава богу, пребывает в относительно благостном расположении духа. — Это же надо додуматься… Звонок в четвертом часу ночи! Жена решила, что я завел любовницу, кто же еще может мне так поздно звонить? Вот женская логика! Вытащила из-под кровати костюм зайчика и принялась чинить беспредел…
Като смущенно прокашлялась. Увольте от этих постельных подробностей начальской жизни!
— …У меня теперь не то что на любовницу, работать сил не осталось! — Совершенно не замечая ее слабого протеста, закончил Арчимбольдо Викторович.
Като не нашлась, что сказать; ей оставалось лишь сочувственно заварить начальнику кофе.
— Книженцию ту с серебряным трилистником что ли по ночам читаешь? — Арчи скривился, обжегшись кофием.
Като же просто поперхнулась своей порцией черного напитка.
— Ну да, я работаю, — уклончиво ответила девушка, плохо скрывая волнение.
— Ты как ее унесла домой, ко мне хотя бы сон нормальный вернулся. Так что не надо, ну ее на фиг, не приноси ее обратно, я что-нибудь наплету шефине, мол, снова отправили на экспертизу атомов…
Като тихо, нехотя хохотнула в угоду шефу над его пресной шуткой.
— Чуть не забыл. — Арчи поставил свою чашку на стол и порылся в кожаном ежедневнике. — Какой-то книголюб тут звонил на днях. Сказал, якобы коллекционирует всякие книги, манускрипты и прочую дребедень эпохи раннего Средневековья. Вот ты к нему сегодня и съездишь, — он протянул ей бумагу с номером телефона и адресом. — Ежели не сумеешь впихнуть ему что-нибудь из неатрибутированной ерунды, типа твоей книги, готовь увольнительную мне на стол. Шефиня уже и так бурчит, что мы дармоеды, не отрабатываем свою зарплату. Давай, живо! И не забудь на работу вернуться хотя бы к вечеру, у тебя гора отчетов не разобрана! А я не знаю, когда ты их будешь разбирать! Хочешь — ночью приезжай, работай, раз я смотрю, полчетвертого утра тебе не спится и тянет на приключения. Живо! Одна нога тут, другая — уже на Шпалерной!
* * *
Шпалерная, 14 оказалась вовсе не тем местом, где принято арендовать офисы. Вместо многоэтажек-муравейников — тихий спальный район. Като почему-то это насторожило.
Трехметровый кирпичный забор, увитый жимолостью, кованые в стиле модерн ворота — это, так сказать, intro особняка под номером 14. За ними — изумрудный партерный газон размером с поле для гольфа, и цветы, все в цветах, и это несмотря на то, что весна в городе Н-ске еще не вступила до конца в свои права.
Особняк горел на солнце белой эмалью, а черепичная крыша переливалась разноцветным колотым стеклом. На улицу дом смотрел синими эркерными окнами высотой от пола до потолка. А глядя на фасад, уже можно было спорить на что угодно, что изнутри дом, как шкатулка, набит доверху произведениями искусства. Такими, что цену вслух не произносят, а пишут на бумаге. Этому Грэйду не то что Книгу, всю их конторку при желании ничего не стоит купить.
Она раз нажала на кнопку звонка, другой — ничего не произошло, никто не появился. Попробовала открыть створку ворот — и та поддалась. Като ступила на брусчатку из древних, выветренных камней.
Внезапно словно из-под земли прямо перед ней вырос пес. Кипельно-белый, весь покрытый шерстью, будто як, и почти таких же размеров. Во всяком случае, Като так показалось. Она панически боялась собак.
Глядя, как псина втягивает язык в зубастую пасть и испускает низкое, предупреждающее рычание, Като сбивчиво прошептала, скорее, самой себе:
— Я уже ухожу.
В ответ — снова рычание. Като попятилась. Пес двинулся за ней. Ничего не оставалось, как застыть на месте подобно вон тем свежеприкопанным декоративным кипарисовикам.
Спустя всего несколько минут Като чувствовала, что взмокла от напряжения настолько, что потные потеки спустились вниз по спине до самого пояса джинсов, и по лицу — до бровей. Она, может, так и осталась бы стоять навечно, пока действительно не превратилась бы в дерево, но тут из дома вышел хозяин и отозвал псину.
Хозяин — Грэйд (так он представился, а так ли его звали на самом деле, еще неизвестно) оказался хилым, совсем небольшого роста, его шевелюра с проседью маячила где-то на уровне плеча Като, когда он поманил ее за собой иссохшим пальцем. Несмотря на очевидные признаки старения на его лице и теле, все же до конца не было понятно, стар он или молод: седина да залысины, уже явно различимая сеточка морщин свидетельствовали, что Грэйд перешагнул пору зрелости, но в то же время взгляд черных, почему-то с зеленоватыми белками глаз — порою вспыхивал почти юношеским задором. Итак, поманив за собой гостью, в дом он направился непринужденной и пружинистой походкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
